- Amen, - благочестиво протянул субдиакон. - В вас душа ревностного христианина, это превосходно. Господь видит все, и через меня он посылает вам знак. Верьте мне, господин философ.
Его дыхание отдавало сладковатой гнилью испорченных зубов. Андреас внутренне содрогнулся и, наконец, нашел в себе силы отвернуться.
- Кто этот человек, о котором вы говорите? - спросил он.
- Влиятельная и очень щедрая особа. Философия, алхимия - дело, которому он посвятил свою жизнь. Подобно вашему учителю, он собирает знания по крупице и бережно хранит в своем сердце и своей лаборатории. Я поведал ему о вас, и он хочет узнать, чем располагает мэтр Виллем.
- Что от нас потребуется? - повторил Андреас.
Якоб ван Ауденарде прерывисто задышал ему в ухо.
- О, ничего особенного… Слышали вы об "Oculus philosophum"?
- "Оке философа"? Учитель упоминал о нем.
- Значит, эта вещь знакома мэтру Виллему?
- Да, вполне.
- А вам?
- Отчасти.
- Но вы видели ее? - задыхаясь, прошептал субдиакон. - Держали в руках?.. Читали?
- Читал ли я "Oculus philosophum"? - переспросил Андреас удивленно. - Нет. Разве вы не знаете…
- Не объясняйте ничего! - прервал его Якоб. - Не сейчас. Есть вещи, о которых достаточно лишь подумать, и мысль тотчас же обретает форму. Но послушайте: мой покровитель в этом весьма заинтересован. "Oculus philosophum" - квинтэссенция философской мысли, и он жаждет ее заполучить. Если она в ваших руках или ваш учитель знает, кто владеет ею, - скажите, и вас обоих вознаградят сверх меры.
Шум со стороны Намсестрат отвлек его, и он замолчал, тревожно поглядев в ту сторону.
- Но ведь "Oculus philosophum" никому не принадлежит, - произнес Андреас, - и не может принадлежать…
Глухой рокот накатывающей на берег волны вдруг прорвался грозным ревом сотен луженых глоток, и темная людская масса, вынырнув из мутных потоков дождя, распалась на отдельные части, точно витраж от удара о землю. Осколки превратились в людей, вооруженных, чем попало: большинство держало в руках палки и обломки грифельных досок, острых, как ножи.
И все орали:
- Веселись, братья! Потешим имперцев! Да здравствует День дурака!
- Святая Мария, матерь Божья, защити нас, - взмолился субдиакон. - Школяры взбесились!
А толпа уже заполонила Старый рынок и закупорила выходы к Большому рынку, ратуше и на соседние улицы. Еще одна, не столь многочисленная группа собралась у коллегии Святой Троицы. Вытянувшись в цепочку перед трактирами, школяры закричали:
- Действуй, братья! - и в окна трактиров полетели булыжники, палки и обломки досок.
Солдаты де Берга вываливались наружу, как ошпаренные. Многие тут же падали, потому что их не держали ноги, кто потрезвее, пытался удрать - но и тех, и других хватали, срывали с них одежду и голыми бросали в канавы. Оставшихся внутри забрасывали всем, что попадалось под руку.
Прижавшись к стене "Ученого и бутылки", Андреас слышал за ней звон бьющейся посуды, грохот переворачиваемых столов и решительный голос, отдающий команды. Рядом в ужасе трясся субдиакон.
- Во имя Господа, спасите нас! Впустите! - вдруг крикнул он и замолотил в дверь.
Блестящее острие пики, пробив затянутое пузырем окошко, едва не угодило ему в плечо. Субдиакон отшатнулся и вылетел под дождь. Он услышал, как кто-то громко окликает его, обернулся и увидел Ренье.
- Якоб ван Ауденарде! - прогремел пикардиец, приближаясь гигантскими шагами. - Готов ли ты предстать перед Творцом?
С невероятной для его рыхлого тела быстротой субдиакон подхватил полы сутаны и бросился улепетывать.
- Стой! Не уйдешь, крысиная морда! - крикнул Ренье, заставив беглеца припустить еще быстрее. Несмотря на это, пикардиец легко настиг бы его, если бы субдиакон, точно заяц, не метался из стороны в сторону. Вконец разъярившись, Ренье крутанул связку книг, которую до сих пор не выпустил из рук, и запустил ею в бегущего. Тяжелый снаряд ударил субдиакона в спину, а обитый медью угол "Тетрабиблоса" угодил в затылок. Якоб ван Ауденарде упал, и Ренье с Андреасом, подбежав к нему, увидели, что он не двигается и не дышит.
- Ты убил его, - сказал Андреас, глядя, как быстро набухает кровью ворот субдиаконской сутаны.
- Убил крысу, - тяжело дыша, ответил пикардиец. - Только ходила она на двух лапах и прятала хвост под подолом.
- Ты убил его, - повторил философ. - Но зачем?..
- Чтобы не ждать укуса. Пойдем отсюда.
Дождь становился все сильнее, и вода текла ручьем с капюшона на лицо Андреаса.
А от Ренье валил пар, как от разогретого камня.
- Пойдем, - повторил он. - Сейчас здесь станет жарче, чем в аду.
- Ты погубил себя.
- Нет, я спас нас всех. Послушай, недавно в Генте я швырнул в толпу горючую смесь и благодаря этому остался в живых. А сегодня толпа стала таким веществом, и ее можно швырять по своему желанию. Смотри! Смотри, брат Андреас! Это я направил ее сюда, я указал русло этой реке, и она сметет все препятствия на моем пути. Никто не хватится этого жирного слизняка. Его сочтут еще одной жертвой раздоров, еще одной веткой дерева, разбитого молнией. Посмотри туда! Ты видишь? Смерть навострила косу. Сегодня ей предстоит работа, и жатва будет обильной.
- Вижу, - сказал Андреас. - Ты рассчитал верно.
Ренье сумрачно кивнул.
- Мой расчет - не упустить момента, когда надлежит действовать. Не хочешь же ты вновь нести крест за чужие грехи? Чем раньше мы покинем город, тем лучше будет для нас и для мэтра Виллема. Теперь в Лёвене философам не рады, а немцев вовсе не терпят. И климат здешний вреден для здоровья. Отправимся туда, где светит солнце, а с небес льется лишь золотой дождь.
- Куда это? - спросил Андреас.
- Прямо по улице и до заставы, - ответил пикардиец. - Сделаем крюк только, чтобы забрать мэтра.
- Там впереди Мехеленские ворота, - сказал Андреас.
- Значит, нам в Мехелен, - ответил Ренье.
Андреас вскинул голову, и его глаза блеснули. Он помедлил и вдруг затрясся, растянув губы в гримасе беззвучного смеха.
- Что с тобой? - спросил Ренье.
- Ничего, - ответил Андреас и провел рукой по лицу, стирая гримасу. - Так и сделаем.
XIX
Мятеж коллегий пронесся по Лёвену, точно пожар, и потоки воды с неба не могли залить его. Вслед за школярами на улицы вышли ремесленники и оттеснили копейщиков де Берга к западной окраине. Но крестьяне из предместья святого Эдуарда не дали солдатам покинуть город, и, теснимые с двух сторон, копейщики укрепились вокруг церкви святого Иакова. Здесь на помощь им подоспели отряды конной стражи, отправленные городским магистратом. Закованные в железо всадники ворвались в толпу, и люди, чьим оружием были лишь камни и палки, дрогнули. Почувствовав это, солдаты де Берга перешли в наступление, безжалостно избивая мятежников, и исход дела был решен.
Несмотря на отчаянное сопротивление, школярам пришлось отступить. Часть из них укрылась в коллегиях, другие же побежали на площадь Большого рынка, где их окружили солдаты и стража. Им велели сложить оружие, но они ответили, что скорее умрут, чем склонят головы перед австрийцем.
И, правда, многие еще до заката отправились на встречу с Создателем.
Но горожане не хотели умирать вместе с ними и впустили солдат на рынок. За это их предводители были убиты на месте, еще сорок человек - схвачены и впоследствии повешены, остальные - заклеймены, как бунтовщики.
И всюду по городу были расставлены дозоры; у коллегий часовые проверяли всех входящих и выходящих.
По приказу Яна де Берга ректор и десять виднейших магистров университета были взяты под стражу. И им пришлось раскошелиться, чтобы купить себе свободу; но мэтры, которые были не достаточно богаты для этого, оставались в заточении.
А в это время Ренье и Андреас торопливо шагали по мехеленской дороге, поддерживая Виллема Руфуса, который ехал на осле между ними.
И, обгоняя их, на запад шли люди с лицами угрюмыми и решительными, по два, по три, по четыре человека, и под одеждой у них было оружие. И возмущенный народ со всех провинций стекался во Фландрию, чтобы дать отпор войскам ненавистного римского короля.
XX
А Мехелен, издавна славный своей независимостью, без принуждения склонил голову перед Габсбургом, и, точно в награду, войны обходили его стороной - не считая, конечно, тихой войны с Антверпеном за внимание римского короля. Как пестрая шкатулка в золотистой патине солнечного света, город красовался над мутными водами реки Диль, и светло-серые стены окружали его, будто стальной обруч.
Прибыв туда, Ренье и Андреас оставили старика на постоялом дворе у заставы, а сами отправились в коллегию святого Румбольта, чтобы узнать, найдется ли в ней приют ученому. Ибо в карманах у них свистел ветер, и даже осел был куплен на деньги, занятые у добрейшей Kotmadam.
На улицах царила непривычная тишина, и было слышно, как во дворах и на крышах любовно воркуют толстозобые голуби. Свежие цветы лежали в нишах домов, гирляндами обвивали ставни и водостоки. Их аромат смешивался с благоухание цветущих гиацинтов в Hertogintuin и отдавал во рту приторной сладостью. От нагретых солнцем мостовых струилось тепло.
После буйного дождливого Лёвена приятелям чудилось, будто их накрыло пуховой периной. Дышать было трудно, по лицам струился пот. Ренье откинул плащ на спину и распустил шнуровку колета, Андреас сдвинул капюшон на затылок и глядел вокруг с удивлением.