- А, стало быть, ты один из них, - сказал Ренье с насмешкой. Но к дознавателю уже вернулось былое спокойствие. Он протянул руку и повторил:
- Отдай мне книгу.
Вместо ответа пикардиец резко вырвал страницу, скомкал и швырнул в огонь.
- Что ты делаешь? - в ужасе закричал Имант.
- Лучше ей сгореть, чем попасть в руки чванливому выродку, - сказал Ренье.
- Стой! - крикнул дознаватель. - Андреас Хеверле там, внизу. С ним солдаты. Стоит мне крикнуть, и вам обоим конец. Тебе не уйти просто так. Отдай книгу, или отправишься на костер, как пособник колдуна.
Пикардиец рассмеялся.
- Костер и веревка - верные помощники инквизиторов. Слышал, вы умеете заговаривать пламя? Велите, оно будет лизать еретика, как сука - щенка новорожденного, а нет - закусает до смерти. Правда, что ли? Раз так, вели ему погаснуть.
И он бросил в огонь вторую страницу.
Глядя на дымящийся пергамент, дознаватель издал приглушенный хрип и бросился к столу. Ренье легко перехватил его вытянутые руки, притиснув их к столешнице.
- Что, сердце обливается кровью? - спросил он. - А как кровоточили сердца тех, чьи родные отправились на костер по твоей милости? Если бы вся эта кровь вылилась на тебя, ты бы захлебнулся в ней, как пьяница в бочке с пивом; будь уверен, в аду ты будешь плакать кровавыми слезами, чертов палач!
- Что ты знаешь об этом, глупец, мальчишка? - задыхаясь, ответил Имант. - Был ли ты в аду хоть раз? Видел ты смерть такой, какая она есть на самом деле? А я, я вижу ее повсюду: в каждом городе, в небе, в воде и на земле; в каждом человеческом лице, будь то лицо старика или невинного ребенка; в каждом вздохе чувствую ее приближение, с каждым ударом сердца ощущаю ее неумолимый ход. Я вижу, как разрушается и истлевает живая плоть; тела, такие красивые на вид, полные жизни, силы, здоровья, уже охвачены мерзостным тлением, и черви уже копошатся в их внутренностях. Каждый несет на себе печать разрушения. Что есть человек, как не вместилище слизи и крови, влаги и желчи, гнили и нечистот? Как быстро все это иссыхает, превращается в прах. В тысячу раз счастливее те, чьи тела были отданы очистительному огню! Терзает ли их души адское пламя, или Господь вернул им свою милость, но они навеки избавлены от мерзости разложения. А оставшимся в живых его не избегнуть.
- Если бы сатана дал тебе силы, ты бы весь мир превратил в костер, - сказал Ренье.
- Оглянись вокруг, юноша, - усмехнулся дознаватель. - Что такое костер в сравнении с гибельной пропастью, в которую мир катится? Вера попрана, и само священное имя Господне затрепано, точно ветошь. Добрые горожане превращают науку в бесовское ремесло и занимаются им едва ли не в открытую. Девицы и женщины на Страстной неделе ходят в храм прельщать мужчин, а мужчины для их внимания рядятся, точно шуты. В дни сугубого поста христиане пьют вино и шляются по блудилищам, бесчинствуют, не чураются ни грабежом, ни убийством… Посмотри на себя. Кто есть ты? Глупец и ерник, безбожный проходимец, прожигающий жизнь в кутеже и распутстве. У тебя не душа, а душонка, не ум, а умишко, куцый и ничтожный. Что ты знаешь, что видел в жизни? Что понял, из чего извлек уроки? Кто дал тебе право судить?.. - Имант покачал головой и добавил:
- Я скажу одно: огонь должен гореть, пока свершается священное действо Великого Делания. С божьей помощью и простому человеку по силам преодолеть бремя первородного греха, но чего стоит одна спасенная жизнь? Тот, кто может спасти сотни и тысячи, - станет он обращать внимания на такую малость? Господь позволил мне узреть свет истинного знания, которое единственное лишь способно вывести человечество из объятий смерти и возродить мир в блаженном совершенстве. Так неужели я хоть на миг помедлю, когда Он потребует от меня искупительной жертвы?
Глаза пикардийца сверкнули, но выражение их изменилось.
- Значит, ты из тех приверженцев тайного искусства Гермеса Триждывеличайшего, что называют себя философами? Но зачем инквизитору вонючие смеси и взрывающиеся колбы? Или ты так уж жаждешь богатства и всемогущества?
Имант поглядел на него с презрением:
- Юноша, твои речи столь же бессмысленны, сколь беспомощен твой разум. Они не трогают меня. Мое дело - свидетельствовать Истину.
- И ты ищешь ее, - сказал Ренье, - в страданиях и смерти, в то время как другие постигают через природу и свет, которым Господь изначально озарил человеческую душу.
- Я повинуюсь воле Господа и иду по дороге, которую Он мне указал, - ответил Имант. - Он привел меня сюда, Он предназначил мне эту книгу. Помехи на моем пути - это происки дьявола.
- И Хендрик Зварт был помехой? - спросил пикардиец.
В эту минуту сквозняк прошелся по комнате, взметнув почти угасшее пламя в жаровне. Неплотно прикрытые дверцы алькова качнулись, и из темной глубины его донесся приглушенный стон. Порой дух мертвеца приходит в этот мир, чтобы обличить преступника; кровь, выступившая на теле убитого, указывает на убийцу; на стенах появляются письмена, свидетельствующие о грехе и воздаянии. Но Имант лишь выпрямился и скрестил руки на груди; по его лицу нельзя было сказать, слышал ли он что-нибудь.
Он произнес:
- Я не желал Хендрику смерти. Так распорядился Господь.
- И по божьему соизволению твой приспешник задушил Хендрика тюфяком на этой кровати.
Имант не ответил. Он словно окаменел, и ни духи, ни огонь, ни гром небесный были бы не в силах потревожить его жесткую оболочку.
- А фокус с монетой? - спросил Ренье. - Славно придумано. Я и сам поверил бы, если бы не знал, что золото на пурпуэне было настоящим. Только тебе не составило труда подменить одну или несколько монет сплавом олова с ртутью, серой и нашатырем. Ты убедил судей, но выдал себя. Иначе я не скоро догадался бы, кто подписывается "ex nusquam sed Dei voluntate" в письмах к Зварту.
Дознаватель презрительно улыбнулся.
- Болтай, юноша, слова - ничто. Жизнь твоего друга по-прежнему в моих руках. А у тебя то, что нужно мне.
- Verum, - ответил Ренье. - Как только Андреас войдет в эту комнату, я отдам книгу.
Не говоря ни слова, дознаватель развернулся и вышел.
Священник и осужденный все еще ждали внизу, и священник беспокойно озирался.
- Отец, позовите солдат, - сказал Имант. - Пусть поднимут заключенного сюда. И сами идите ко мне.
Когда дело было сделано, он велел стражникам встать у дверей спальни, сам же вместе с Андреасом вошел внутрь.
Ренье протянул ему книгу.
- Теперь, каждый получил, что хотел, - сказал пикардиец
- Да, - ответил дознаватель, - но за дверью ждет стража. Деваться вам некуда. Лучше покайся и смиренно предай себя в руки божеского правосудия.
Ренье рассмеялся, потом сказал:
- В этой комнате умер дядя моего друга. Дай нам немного времени, чтобы помолиться за упокой его грешной души.
- Что ж, молитесь, - кивнул дознаватель.
- Молитва, сотворенная в тиши и уединении, быстрее доходит до Божьих ушей.
- Хорошо, я не стану вам мешать. Но если ты задумал взывать о помощи к дьяволу, не трать сил понапрасну - сейчас он тебе не поможет, - ответил Имант. После чего покинул комнату, оставив друзей вдвоем.
Священнику было сказано внимательно слушать, что происходит за дверью, а стражникам - быть наготове. Прошла минута, потом другая, и вдруг один из них воскликнул:
- Откуда столько дыма?
Толкнули дверь, но она оказалась заперта изнутри. Дознаватель кликнул подмогу, дверь вышибли, и в лица стражникам пыхнуло огнем: вся комната была им объята.
С криками: "Дьявол! Дьявол!" они бросились вон из проклятого дома, и пламя следовало за ними по пятам. А на улице жители Ланде с ужасом смотрели, как от жара лопаются стекла на окнах второго этажа, как оттуда черными клубами валит дым и тонкие огненные языки, словно когти, скребут облупившуюся краску на стенах. И никто не издал ни звука; слышно было только, как трещит горящее дерево и звенит раскаленная черепица.
Вдруг чей-то крик разорвал тревожную тишину. Охваченная пламенем фигура вывалилась из окна и забилась по земле. Толпа ахнула и подалась назад; неподвижным остался лишь один человек, дознаватель Имант. Откинув голову и сведя брови, он холодно озирал корчащийся у его ног человеческий обрубок, а когда тот, наконец, затих, молча поднял взгляд.
И словно повинуясь невидимому знаку, дом вдруг вспыхнул разом, и огненный столб с ревом взметнулся над крышей в голубое небо.
XXVI
Тревожный звон набата разносился по округе, достигая предместий.
Люди суетились, как муравьи; и летела по Ланде весть о том, что Черному дому пришел конец.
Но в полях за городом стояла благостная тишина, нарушаемая лишь звонкими голосами птиц в придорожных кустах и плеском воды у речного берега; лягушки оглашали заводь раскатистым кваканьем. Легкий ветерок приносил ароматы расцветающих трав и свежей молодой листвы. Над пустынными тропами, сверкая крыльями, проносились стрекозы. По небу невесомыми хлопьями скользили перистые облака.
Здесь царили покой и безмятежность, не омраченные суетными страстями.
Одинокий путник шагал по дороге на Уи. Судя по одежде, это был ремесленник, ищущий заработка; перед собой он толкал прикрытую рогожей тележку. Его лицо, испачканное сажей, было задумчивым, но не печальным; в глазах под широким покатым лбом горел живой огонь. Шел он быстро, вздымая пыль башмаками; тяжелая сумка хлопала его по бедру.
Шаги и скрип колес разбудили дремавшего у дороги бродягу-виелиста - он подскочил, размахивая руками, точно вспугнутая птица. Старая виела покатилась под ноги путнику, и тот остановился.