XI
Там он застал Андреаса, в одиночестве сидевшего над кружкой темного пива и копченой селедкой. На школяре была его старая коричневая мантия, у стены рядом стоял дорожный посох.
- Что означает этот вид? А, я вижу, ты и впрямь решил не медлить, - улыбаясь, произнес Ренье. - Стало быть, отправляемся в Гейдельберг?
Андреас покачал головой:
- Тетушка просила подождать до завтра: дядя Хендрик еще не здоров, сегодня она не хочет оставаться с ним одна.
- А ты что же?
- А я проявлю уважение, хотя, клянусь святым Крестом, предпочел бы сейчас шагать по льежской дороге!
- Значит, до завтра? - спросил Ренье.
- До завтра, - вздохнул Андреас.
Пикардиец задумчиво подпер щеку ладонью.
- Вид у тебя больно кислый. Или пиво тут горчит?
- Мерзкое пойло. - Школяр оттолкнул кружку. Друг перехватил ее и в один присест осушил до самого дна.
- Брат, ты не прав, - заметил он, слизывая пену с губ. - Напиток хорош. Стало быть, горчит не пиво, а ты сам. Ну да я тебя развеселю… Слушай: город опустел, в нем остались лишь старики да бродячие коты; служанки пробудут в церкви всю ночь; твой дядя еще слеп, а тетка напугана. Самое время наведаться к ним и разузнать, чем они занимаются в тайне от всех…
Он не закончил - в глазах приятеля отразилась жгучая тоска, и его взгляд напомнил пикардийцу молоденькую служанку из Черного дома. По знаку Ренье трактирщик поставил перед ними полные кружки, но Андреас этого даже не заметил.
- Брат мой, - печально произнес он, - ты как будто одержим бесом. Знаю, ты всегда был таким, твоя кровь бурлит, не дает тебе покоя. Но будь я проклят - что ты хочешь найти у моего дяди? Золото? Ты его не найдешь. Рецепты, тайные записи? Все, что попадет тебе в руки, не будет стоить потраченных чернил. Поверь моему слову, дядя Хендрик не из тех, что возносятся над другими умом или иными качествами; во всяком деле он, что называется, "een kleine bak".
- Высокого же ты о нем мнения, - сказал Ренье.
- Так его называл мой дед - и столько раз, что поневоле запомнишь.
- Из этого следует, что обойти его будет не трудно. Эх, брат Андреас! Сегодня перед нами откроются все двери!
- Лучше выпей-ка еще десяток кружек пива и найди себе подружку, - посоветовал школяр.
- Всему свое время, - ответил пикардиец, сверкая глазами.
Андреас посмотрел на него с сожалением.
- Твой дядя скрытен и упорен, он мог достигнуть многого, - сказал ему Ренье. - Я хочу знать, и я узнаю.
- Что ж, будь по-твоему. Scientia sciolorum est mixta ignorantia, - произнес школяр. - Но чтобы тебя не постигло разочарование, помни: тайные науки не подвластны профанам. Обзавестись манускриптами, собрать горшки, реторты, колбы, разные сосуды, тигли, перегонные кубы, весы, а еще ртуть, олово, мышьяк, свинец, серу, сурьму, разные соли, едкие воды, кислоты, золу, песок, опилки и все необходимое для дела - разве этого будет достаточно? Терпение и упорство - только ли в них суть? Разжигай атанор, растирай смеси, сублимируй, растворяй и сгущай - ничего не получишь, кроме caput mortuum. Алхимик, не видящий пути, всю жизнь блуждает, как слепой. Алхимия ведет к свету, но самой запутанной из всех возможных дорог: obscurum per obscurius, ignotum per ignotius. Вспомни, о чем твердил почтенный доктор Дирк Стове, вдалбливая в нас азы науки: есть вещи, смысл которых надлежит всячески скрывать, поскольку они суть vetitum древа познания.
- Старый осел… - буркнул Ренье. - Опыта в этом деле у него ни на грош.
- Суть не в одном лишь опыте! Что опыт? Веревка из песка! Она рассыплется, прежде чем ты извлечешь из нее истину. Разум и авторитет - вот источники знания! Авторитет и разум! Опыт подтверждает разумные основания. Авторитет указывает дорогу. Наставник - вот кто дает ключ к секретам тайной науки! Подумай, брат, разве такой мог сыскаться в Ланде? Здесь, в Ланде?!
- Наставник… - пробормотал пикардиец. - Уж не черт ли?
- Скорее он лишит тебя рассудка! - закричал Андреас.
Оба смолкли, гневно глядя друг на друга. Красивый школяр побледнел, ноздри его затрепетали; Ренье, напротив, весь побагровел. Он наклонил голову и выставил лоб, широкий и покатый, как у быка - всякий мог прочесть на нем непоколебимое упорство. Глаза пикардийца сверкали. Рука Андреаса машинально потянулась к посоху.
- Прошу тебя, брат, оставь это дело, твоя пытливость к добру не приведет, - запинаясь, произнес он.
- Брат, к добру не приводит то, что выбрасывают с полдороги, - возразил Ренье. - Я же собираюсь пройти до конца.
- Не делай этого! - сказал Андреас.
- Не могу, - ответил пикардиец. Школяр закусил губу.
Не единожды между ними случались споры. Их представления о различных предметах часто не совпадали, но им судьбой предназначено было стать друзьями: так вышло, каждого привлекали в другом те качества, которыми он сам обладал в малой степени. Андреас был мечтателем и, зная за собой эту склонность, предпочитал доверять циничным и трезвым суждениям товарища. Но на того порой находили странные причуды, во время которых он не знал удержу - за что и обрел прозвание Блажной Ренье. Андреаса выводило из себя то, что безрассудные помыслы сидели в голове у друга крепче гвоздей, вбитых в череп; он называл их "бараньими мыслями с подливом", но сам проявлял не меньшее упрямство, желая быть правым. Оба могли схлестнуться не на шутку: малейшей искры хватало им на то, чтобы вспыхнуть, подобно пороху. Но, быстро разгораясь, их разноречия еще быстрей сходили на нет, никогда не достигая той черты, за которой следовал полный разрыв.
- Чего ты добьешься своей прихотью? - спросил Андреас, до боли стискивая посох.
Ренье не ответил. Схватив обе кружки, он запрокинул голову и вылил сразу обе себе в глотку. Пена потекла по его лицу; смахнув ее, пикардиец хлопнул кружками о столешницу, а потом также звучно приложил друга по плечу.
- Ну-ну, брат Андреас! - сказал он, с усилием растягивая губы в улыбку. - Чего нам делить? Право же, еще немного, и мы надавали бы друг другу тумаков. А я слишком люблю тебя и не хочу портить твою красивую рожу. Разрази меня гром, она еще пригодится заманивать пташек в силок! Как раз сегодня одна такая пропела мне на ухо, что Барбара Вальке будет ждать тебя в Леу.
Андреас вскочил, залившись краской до самой шеи.
- Да ты совсем обезумел! И я лишусь разума, если еще стану тебя слушать!.. - Он толкнул стол, и кружки попадали на пол.
Обеспокоенный трактирщик приблизился и велел им вести себя пристойно. Но они едва его расслышали. Впрочем, Ренье как будто успокоился. Он опустился на скамью и потребовал еще пива, и только плотно сжатые губы выдавали его напряжение. Андреас остался на ногах: его лицо то краснело, то бледнело, по телу пробегала дрожь.
- Что же ты стоишь? - спросил его пикардиец.
Школяр сорвался с места, но, сделав несколько шагов, застыл, как громом пораженный.
- Сядь, брат, - сказал Ренье. - Хозяин решит, что ты одержим дьяволом. Смотри, ты его тревожишь. Сядь, пока нам не пришлось отсюда уйти. Я этого не желаю, ведь пиво здесь отменное.
Андреас сел. Помолчав, он произнес:
- Мне показалось, ты назвал ее имя…
- Имя той, которую зовут Барбара? Назвал.
- Со вчера я и думать о ней забыл. Значит, она ждет меня? Она сама так сказала?
- Да, языком своей служанки.
- Мне это безразлично, пусть ждет, если хочет. Ты сказал - в Леу?
- В Леу - потому что утром она отбыла туда, обряженная в одежды святош, тех, что имеют цвета сорочьего пера. Они черные и белые одновременно: одна сторона благочестиво белая, другая - черная, как грех. Но можно вывернуть так и этак.
- Как и ее сердце, - сказал Андреас.
- Как сердце всякой женщины, - добавил Ренье. - Уверен, она не станет долго грустить, если ты не придешь.
- Ей вновь пришла охота поиграть. Я останусь в Ланде, - ответил школяр. Его невидящий взор скользнул по полутемному помещению, по обшарпанным стенам и закопченному потолку и уперся в сияющий квадрат окна: за ним ярко светило солнце и пели птицы.
Ренье, наклонив голову, смотрел на него исподлобья и посмеивался.
- В Леу над дверью ее дома изображен олень - разумное предостережение благородным мужам, коих подобные твоей Барбаре с легкостью украшают рогам.
- Если ты мне друг, не упоминай о ней больше, - произнес Андреас. Но при этом он продолжал рассеянно глядеть в окно.
А пикардиец запел:
Страшись ее коварства,
Ведь самый томный взгляд
И нежных слов лукавство
Таят смертельный яд.Пусть шелестят одежды,
Спадая с белых плеч.
Разбитые надежды
Не склеить, не сберечь.Но так душа беспечна.
В игру вовлечена,
Обманываться вечно
Желала бы она.И сладких грез отраву
Ты вновь готов испить,
И сердце как забаву
К ее ногам сложить.