Именно таким тоном, со смесью благочестия и высокомерия, люди заявляют, что призваны Богом. Но в Калифорнии у Мотогаззи остались жена и дети. Любопытно: он сбежал от детей, а некоторые девушки из его табунка - от родителей.
Другой хиппи сидел на открытой подножке вагона, болтая ногами в воздухе, и грыз яблоко. Я спросил, куда он едет. "Может, в Непал, - погляжу, как там, - сказал он и откусил кусок. - Или на Цейлон, если в кайф будет" - и откусил еще кусок. Наша планета для него все равно что яблоко в его руке - яркая, маленькая, доступная, она существует только для того, чтобы он распоряжался ей по своему желанию. Оскалив ослепительно белые зубы, он откусил еще кусочек: "А может, и на Бали, - и заработал челюстями. - Или в Австралию, - покончив с яблоком, он швырнул огрызок в придорожную пыль. - А вам зачем - книгу пишете, что ли?".
Садык
Я опять показал проводнику билет. И сказал: "Билет первого класса. Дайте мне купе первого класса".
- Нет первое класса, - повторил он, указывая на полку в купе второго класса, которое занимали три австралийца.
- Нет, - сказал я, указывая на свободное купе. - Я хочу это.
- Нет, - и он улыбнулся ослепительной улыбкой фанатика.
Улыбка адресовалась моей руке - точнее, тридцати турецким лирам (это около двух долларов) в ней. Его пальцы сгустились из воздуха рядом с моими. Перейдя на шепот, я выдохнул слово, которое знают по всей Азии: "Бакшиш".
Он взял деньги и сунул в карман. Забрал мой чемодан из купе австралийцев и перенес в другое, где лежали потрепанный саквояж и пачка печенья. Закинув мои вещи на багажную полку, хлопнул ладонью по полке - мол, вот спальное место - и спросил, нужны ли мне простыни и одеяла. Я кивнул. Он притащил обещанное, а заодно и подушку. Опустил штору, чтобы солнце не било в глаза. Поклонился, потом принес графин с ледяной водой и улыбнулся, словно говоря: "Все это еще вчера могло бы стать вашим".
Саквояж и печенье принадлежали громадному лысому турку по имени Садык, щеголявшему в мешковатых шерстяных брюках и растянутом свитере. Садык был родом из самого дикого турецкого захолустья - верховьев Большого Заба; на поезд он сел в Ване, а едет в Австралию.
Войдя, он провел ладонью по своему потному лицу.
- Со мной едете?
- Да.
- Сколько вы ему дали?
Я назвал сумму.
- А я - пятнадцать риалов. Вот разбойник! Но теперь он на нашей стороне. Больше к нам никого не посадит. Поедем в этом большом купе, только мы двое, одни.
Садык улыбнулся, обнажив кривые зубы. Голодный вид бывает скорее у толстяков, чем у тощих людей; Садык же выглядел так, словно не ел несколько месяцев.
- Я думаю, с моей стороны будет только честно предупредить, - сказал я, гадая, какими словами закончу фразу, - что я не… как бы это сказать. Понимаете, мальчики - это не в моем вкусе, и я…
- И я. И мне они не в моем вкусе, - сказал Садык, после чего немедленно улегся и захрапел. У него был гениальный дар проваливаться в сон; ему достаточно было принять горизонтальное положение, чтобы моментально заснуть. Спал он все в том же свитере и штанах - вообще не переодевался ни разу. А еще он не брился и не мылся всю дорогу до Тегерана.
К моей неожиданности, Садык оказался крупным воротилой. Он сам признавался, что в приличном обществе не умеет себя вести - ну просто свинья, но денег у него было полно, и в бизнесе он преуспевал, проявляя недюжинную смекалку. Начал он с экспорта всяких курьезных турецких поделок во Францию. По-видимому, он предугадал моду: монополизировал торговлю кольцами-головоломками и медными кувшинами в Европе намного раньше, чем прочухались конкуренты. В Турции он не платил пошлин за экспорт, а во Франции - за импорт. Выкручивался так: доставлял ящики со всякими грошовыми безделушками до французской границы и там сдавал на склад. Шел к французским оптовикам с образцами, заключал сделки, а геморрой с импортом товара перекладывал на оптовиков. Этим бизнесом он занимался три года, деньги клал в швейцарский банк.
- Когда у меня хватит деньги, - сказал Садык, владевший английским далеко не свободно, - я хочу делать турагентство. Куда желаете ехать? Будапешт? Прага? Румыния? Болгария? Все хорошие места, блеск! Турки любят ездить. Но они очень глупые. Они не говорят на английском. Они говорят мне: "Мистер Садык, я хочу кофе". - это в Праге. Я говорю: "Говорите официанту". Они боятся. Они кроют глаза. Но у них в карманех есть деньги. Я говорю официанту: "Кофе" - он понимает! Все понимают кофе, но турки не говорят на языках, и я всегда переводчик. Честно вам говорю: я от них бешеный. Эти люди, они ходят за мной: "Мистер Садык, ведите меня в ночной клуб". "Мистер Садык, найдите мне дьевушка". Идут за мной даже в lavabo, и я иногда хочу бежать. Но я хитрый. Я еду на грузовый лифт.
Я бросаю Будапешт и Белград. Решаю возить паломников в Мекку. Мне платят пять тысяч лир, и я все для них делаю. Делаю прививки от оспы и ставлю печатей в книжку. Иногда ставлю печатей, а прививки не делаю! У меня друг в медицине. Ха! Но я заботливый: покупаю им резиновые матрасы, один человек - один матрас, надуваю матрасы - все, теперь не надо спать на полу. Везу их в Мекку, Медину, Джидду и там от них ухожу. Говорю: "У меня в Джидде дела". А еду в Бейрут. Знаете Бейрут? Хорошее место: ночные клубы, дьевушки, очень весело. Потом еду опять в Джидду, забираю моих хаджи, везу назад в Стамбул. Дело выгодное.
Я спросил Садыка, почему он сам еще не совершил хадж - он же мусульманин и бывает практически в двух шагах от Мекки.
- Когда приходишь в Мекку, надо дать обещание: не пить, не ругаться, женщин - нельзя, деньги - бедным, - и он рассмеялся. - Это для старых. Я еще не готов!
Теперь же он ехал в Австралию, которую называл "Оустралыя" - осуществлять очередной план. Мысль осенила его в Саудовской Аравии, когда он сидел и скучал (Садык говорил, что теряет к очередной затее интерес, как только она начинает приносить ему деньги.) Он выдумал экспортировать в Австралию турок. Там не хватает рабочих. Он поедет и, примерно так, как продавал французам медные кувшины, будет ходить по предприятиям и опрашивать владельцев, какие профессии самые востребованные. Составит список. Его стамбульский партнер завербует большую группу мигрантов и сам решит все проблемы с оформлением бумаг: паспортов, медицинских книжек, рекомендаций с прежнего места работы. Потом Садык закажет чартер, и турки прилетят в Австралию, и ему достанутся комиссионные сначала от турок, потом от австралийцев. Изложив все это, Садык подмигнул мне:
- Дело выгодное.
Это Садык объяснил мне, что хиппи обречены. Он сказал, что они одеты под диких индейцев, но в душе остаются американцами из среднего класса. Не понимают, для чего нужен бакшиш. Деньги берегут, надеются как-то кормиться и где-то ночевать на халяву, - а значит, всегда останутся в дураках. Садыку было досадно, что хиповские вожди окружены хорошенькими молодыми девушками: "Они уроды и я урод, так почему дьевушки не любят меня?"
Садык обожал рассказывать истории, выставлявшие его самого в невыгодном свете. Самая лучшая была о блондинке, которую он снял в стамбульском баре. Время было за полночь, он напился и в нем взыграла похоть. Он привел блондинку к себе домой, поимел ее два раза, несколько часов проспал, проснулся и опять поимел. Потом, уже под вечер, выполз из-под одеяла и тут заметил, что щеки у блондинки небритые, а потом разглядел парик и громадный член. "Только Садык, - говорят мои друзья, - только Садык может три раза трахать мужчину и думать, что трахать женщину! Но я был очень пьяный".
Пешавар
Пешавар - красивый город. Я охотно перебрался бы туда, уселся бы на веранде, да так и сидел бы до конца жизни, медленно старея, созерцая закаты над Хайберским перевалом. Пешаварские особняки - все как один великолепные образцы англо-исламской готики - расставлены с большими интервалами вдоль широких сонных улиц, где в тени деревьев царит прохлада; самое подходящее место, чтобы прийти в себя после мерзкого Кабула. На вокзале нанимаешь тонгу - и в гостиницу, а там на веранде раскладные стулья: выдвигаешь подставку, закидываешь на нее затекшие в поезде ноги, и кровообращение восстанавливается. Проворный официант приносит большую бутылку светлого пива "Муррее Экспорт". В гостинице ни души: все постояльцы, кроме меня, отважились на изнурительное путешествие в Сват, надеясь получить аудиенцию у Его Высочества Вали. Крепко спишь под москитной сеткой, а просыпаешься от птичьих трелей как раз к английскому завтраку, который начинается с овсянки и заканчивается вареной почкой. Потом на тонге в музей.
В двух шагах от музея, в лавчонке, где я покупал спички, мне предложили морфий. Я удивился - может, ослышался? - и сказал: "Покажите". Лавочник достал спичечный коробок (возможно, слово "спички" было паролем?) и открыл. Внутри лежал маленький пузырек с этикеткой "Morphine sulphate" и десятью белыми таблетками. Лавочник сказал, что колоть надо в руку и что за все просит двадцать долларов. Я с улыбкой предложил пять; он почувствовал насмешку, надулся и велел мне убираться подобру-поздорову.