В дверь вошел тощий мужчина. Лицо у него было хитрое, скуластое, руки он прятал за поясом своего лунги. Он указал подбородком на одну из девушек:
- Вы брать ее - хорошая.
- Сто рупий вся ночь, - сказал Тюрбан. - Пятьдесят один раз.
- Он сказал, это стоит двадцать пять.
- Пятьдесят, - не уступал Тюрбан.
- В любом случае, не надо, - сказал я. - Я просто зашел выпить.
- Выпить нет, - сказал тощий.
- Он сказал, у него есть английская девушка.
- Какая английская девушка? - переспросил тощий, закручивая пояс лунги. - Это девушки с Керала - маленькие, молодые, с Малабар берег.
Тюрбан схватил одну из девушек за руку и пихнул ко мне. Она с радостным визгом увернулась.
- Вы смотреть комната, - сказал Тюрбан.
Комната была прямо за стеной. Он включил свет. Это была спальня: такой же величины, что и смежное помещение, только еще грязнее и мебели побольше. Там ужасно воняло. На середине стояла деревянная кровать с неопрятной циновкой вместо матраса, на стене висели шесть полок, и на каждой лежало по маленькому жестяному сундучку с висячим замком. В углу на ободранном столе - таз с водой, разнокалиберные пузырьки и бутылочки с лекарствами. Фанерный потолок в подпалинах, пол застлан газетами, на дальней стене нарисованы углем расчлененные тела, гениталии и груди.
- Вы глядеть! - с безумной улыбкой Тюрбан бросился к дальней стене и щелкнул выключателем.
- Вентилятор!
Кряхтя, вентилятор медленно начал крутиться над мерзкой кроватью, перемешивая воздух своими надтреснутыми лопастями, отчего смрад только усиливался.
В комнату вошли две девушки, сели на кровать и, хихикая, начали разматывать свои сари. Я пулей выскочил в дверь, проскочил через гостиную, выбежал на улицу и отыскал таксиста:
- Поехали, скорей!
- Вам не нравиться индийская девушка? Хорошая индийская девушка?
Тощий повысил голос. Крикнул что-то по-тамильски таксисту, который не меньше меня торопился сбежать: сплоховал, несерьезного клиента привез. Винили его, а не меня. Девушки продолжали хихикать и окликать нас, а Тощий - ругаться, а наше такси, развернувшись, понеслось прочь от хижины через высокий бурьян и снова выскочило на ухабистый проселок.
Мистер Вонг, зубомеханик
Поезд, идущий из Галле на север к Коломбо, движется вдоль береговой линии. Колея повторяет все ее изгибы, а до океана так близко, что высокие волны, докатившиеся сюда из самой Африки, успешно швыряются пеной в разбитые окна облезлых деревянных вагонов. Я ехал третьим классом и поначалу сидел в темном, битком набитом купе среди людей, которые при малейшем проявлении дружелюбия с моей стороны начинали просить у меня деньги. Они не проявляли настойчивости - собственно, вид у них был далеко не нищенский; скорее, они полагали, что раз уж я подвернулся, надо что-нибудь да выклянчить - так, на всякий случай. Происходило это довольно часто. В самом разгаре разговора меня учтиво спрашивали: "Не найдется ли у вас для меня какого-нибудь лишнего прибора?". "Прибора? В каком смысле?". "Бритвенных лезвий". Я отвечал отрицательно, и разговор продолжался.
После часа такого общения я, лавируя между соседями, выскользнул из купе, встал в тамбуре и стал смотреть, как из темной прослойки высоких облаков совсем недалеко от берега льет дождь. Со стороны его струи напоминали величественные гранитные колонны. В правой части панорамы заходило солнце, а на первом плане скакали по песку дети с пурпурными отсветами заката на лицах. Такова была картина с океанского бока поезда, меж тем как со стороны Джунглей уже начался сильный ливень, и на каждой станции стрелочник накрывался своими флажками: из красного делал себе платок, а из зеленого - юбку. При приближении поезда он торопливо взмахивал зеленым и тут же снова кутался в него от дождя.
В Галле на поезд села семья Вонг: китаец, его жена-сингалка и их маленький сын - пухленький, темнокожий. Ехали они ненадолго в Коломбо, чтобы отдохнуть. Мистер Вонг сообщил, что по профессии он дантист; ремесло перенял от отца, который в 1937 году перебрался на Цейлон из Шанхая. Поезд Вонгу не нравился; он сказал, что пользуется им только в сезон муссонов, а так обычно ездит в Коломбо на мотоцикле. У него и мотоциклетный шлем есть, и очки. Если я опять окажусь в Галле, он мне их покажет. Он сказал, сколько все это стоило.
- Вы говорите по-китайски?
- "Хумбуа" - "иди", "минуа" - "приходи". Больше ничего. Я говорю по-сингальски и по-английски. Китайский сильно трудный, - он прижал костяшки пальцев к вискам.
В Симле практиковало множество китайцев-дантистов: на вывесках - ужасные изображения человеческого рта в разрезе, в витринах - белые коронки. Я спросил у Вонга, почему среди китайцев, которые мне встречались, так много зубных врачей.
- Китайцы - очень хорошие зубные врачи! - сказал он. Из его рта пахло кокосами. - Я тоже мастер!
- Вы можете поставить мне пломбу?
- Нет, затычки - это нет.
- Вы снимаете зубной камень?
- Нет.
- А выдергивать зубы умеете?
- Вам надо удалить зуб? Я вам посоветую хорошего удалятеля зубов.
- А вы-то по какой части, мистер Вонг?
- Зубная механика, - сообщил он. - Китайцы - лучшие по зубной механике.
Зубная механика - это вот что такое: тебе нужно помещение, запас "английской пластичной массы" - такого розового полужидкого вещества - и несколько ящиков зубов всех размеров и форм. К тебе приходит человек, которому выбили пару передних зубов во время голодного бунта или в результате спора за кокосовый орех. Наполняешь ему рог массой и снимаешь слепок с его десен. По слепку изготовляется мост, к мосту приделываются два здоровенных, как у японцев, зуба. К сожалению, жевать этими пластмассовыми протезами нельзя - за столом их приходится снимать. По словам мистера Вонга, дело шло бойко: в месяц он зарабатывал от тысячи до тысячи четырехсот рупий. В университете Коломбо профессора - и те меньше получают.
По всему поезду с грохотом опускались окна - от дождя. Пламя заката запуталось в свинцовых облаках, а дождевые колонны - костыли бродячих гроз - приближались; рыбаки на катамаранах правили к берегу, борясь с сильным прибоем. В поезде началась ужасная вонь; Вонг извинился передо мной за запах. И в купе, и в коридорах было негде яблоку упасть. Из тамбура я видел, что самые ловкие пассажиры висят снаружи на стальных лесенках или балансируют на открытых площадках между вагонами. Когда же дождь еще более усилился, эти люди тоже протолкались в вагоны и захлопнули за собой двери. Они стояли в сумраке, а дождь молотил по железным дверям, как град.
Я свою дверь не закрывал - просто прижался к стене, а волны дождя, расплываясь у меня в глазах, хлестали мимо.
Калькутта господина Чаттерджи
Вокзал Хаура снаружи похож на административное здание: почти кубические, но кривоватые башни с часами (на каждом циферблате стрелки показывают свое время), неприступные кирпичные стены. Постройки англичан в Индии выглядят так, словно их проектировали с расчетом на долгую осаду: для чего бы ни предназначалось здание, у него обязательно есть горнверки, дозорные башни и бастионы для орудий. Вот и вокзал Хаура походил на Министерство Волокиты из книги Диккенса, только сильно укрепленное. Причем продажа билетов там явно организована диккенсовскими бюрократами. Но внутри вокзал производит совершенно иное впечатление: высоченные черные потолки, воздух дымный (это население здания готовит еду на кострах), мокрый пол завален отбросами. Вдобавок темно: потоки солнечных лучей вливаются в окна под потолком, но вскоре наталкиваются на клубы пыли.
- Здесь гораздо лучше, чем раньше, - сказал мистер Чаттерджи, заметив, как я вытягиваю шею. - Видели бы вы, что здесь творилось, пока вокзал не привели в порядок.
После такого заявления ничего уже не скажешь. Но у каждой колонны, зябко сутулясь, сидели сквоттеры, окруженные кучами собственного мусора: битым стеклом, какими-то деревяшками, бумажками, жестянками, охапками соломы. Одни младенцы спали под боком у родителей: другие свернулись калачиком в пыльных закоулках, точно подменыши. Семьи старались приютиться за колоннами, под прилавками и багажными тележками; колоссальные просторы вокзала пугали их, заставляли жаться к стенам. В открытом пространстве носились дети, совмещая поиски добычи с играми. Это низкорослые дети низкорослых родителей. Любопытно, что в Индии можно наблюдать бок о бок две породы людей в процессе эволюции. Одна порода отличается довольно высоким ростом, проворством и быстрой реакцией. Другая эволюционирует в сторону карликовости, щуплости, запуганности и угрюмого безразличия ко всему. Единственное место, где пути этих двух рас пересекаются, - железнодорожный вокзал, и, хотя особи разных пород чуть ли не сталкиваются нос к носу (оборвыш, растянувшись на полу у кассы, разглядывает ноги стоящих в очереди), они никогда не встречаются.