- Ну да! Я приказал лакею вырыть в конце сада яму в снегу, и мы снесли туда по одному все пасторские ульи. Потом засыпали их снегом, я скрутил здоровенный фитиль, обмазал его серой, мы сунули его между ульями и подожгли. Кухарка плакалась на днях, что мы пьем слишком много меду, вот мы и решили поправить дело: теперь, если пастору захочется меду, он может нацедить пять-шесть бочонков, а то и больше, потому что мы старались вовсю, окуривали пчел не за страх, а за совесть и снесли в яму все ульи, до которых смогли добраться.
Мангеймер замолчал, упершись руками в лавку, чтобы всласть насладиться тем впечатлением, какое произведет его рассказ на Танге. Унылое лицо капеллана стало еще бледнее обычного, он сдвинул свои белесые брови, но промолчал. Потом все так же, не говоря ни слова, стал собирать разбросанные письма и складывать их в открытую шкатулку.
- Ну, хватит. Я не для того тебя ждал, чтобы рассказывать тебе все эти побасенки. Уже поздно, у меня всего два часа свободных до вечернего караула. Налей-ка мне меду из этого кувшина, и давай сразимся в кости. Должен же ты отыграться после твоего последнего проигрыша.
- Сыграть я не прочь, - ответил Танге. - Но у меня при себе всего два ригсдалера, да и эти я должен вернуть в церковную кассу для раздачи милостыни.
- Как же это ты добрался до церковных денег?
- Я позаимствовал их вчера вечером, когда звонарь обходил церковь, чтобы послушать, не ругается ли кто-нибудь в храме божьем.
- Вот так раз! - засмеялся Мангеймер. - Неужели в этой несчастной стране нельзя даже облегчить душу хорошим проклятьем?
- Ни под каким видом! - важно ответил капеллан. - Если я не ошибаюсь, еще в тысяча шестьсот двадцать девятом году король издал закон, согласно которому священники и учителя должны усердно проверять по своим приходам, не забывают ли прихожане читать утреннюю и вечернюю молитвы, а также слушать, не бранится ли простонародье. Тот, кто бранится, присуждается к штрафу в двадцать четыре скиллинга, а кто слышал, но не донес, платит десять,
- Забавно! Тогда дай бог, чтобы народ почаще ругался, тем больше денежек потечет в наш карман. Итак, у тебя есть два ригсдалера. Один я дам тебе взаймы под честное слово. Впрочем, покуда на твоей рубашке сидят вот эти серебряные пуговицы, тебе есть на что ставить.
Пока Танге наливал капитану меда и стелил на стол коврик, чтобы стук костей не был слышен в нижних комнатах, следы сонливости постепенно исчезали с его лица.
А едва только началась игра, лицо капеллана окончательно преобразилось: на нем появилось выражение жгучего интереса, тусклые глаза загорелись, щеки разрумянились, жилы на висках вздулись. Игра была единственной страстью капеллана Танге. В этот вечер ему не везло: сначала он проиграл деньги, а потом и серебряные пуговицы одна за другой перекочевали на другой конец стола, причем так быстро, что капитан едва успевал срезать их клинком своей сабли.
- Я надеюсь, мой друг капеллан догадывается, почему мне так хочется выиграть эти пуговицы, - заявил капитан после очередного удачного броска. - Вчера я собрался продать те пуговицы, что выиграл накануне, и на лестнице встретил здешнюю старуху экономку. Я показал ей пуговицы и спросил, какая, по ее мнению, им цена.
- Боже мой! - в ужасе воскликнул Танге. - Если вы показали пуговицы Сиссель, я пропал! Я несчастнейший из смертных!
- Совсем наоборот, дражайший друг, - насмешливо заявил капитан. - Это она стала несчастнейшей из смертных.
- Еще бы! Ведь она не могла их не узнать! Мне подарила их к прошедшему рождеству моя невеста!
- Ну да! И знаешь, что сделала старая дура? Выкупила у меня пуговицы, и, прямо скажу, за ценой не постояла.
Сжимая в руке стаканчик с костями, Танге смотрел прямо перед собой, но костей не бросал. Потом он тяжело вздохнул. А Мангеймер продолжал:
- Выходит, зря я ругал это старое чучело. Клянусь душой, я думал, она злится на меня!
- За что?
- Да вообще-то ей злиться не за что, разве за то, что я недавно приказал своему слуге прирезать гусей, которые гоготали по утрам под моим окном. Но это дело прошлое. Теперь, я думаю, старуха настолько расположена ко мне, что не откажется выкупить и те пуговицы, что я выиграю нынче вечером.
- Вы хотите продать их ей, капитан?
- Конечно, мой милый пастырь! Такого хорошего покупателя нельзя терять. Да и потом, пусть уж у нее соберется вся дюжина. Ну, что же ты? Твой черед метать!
- Нет! Нет! - закричал Танге с яростью, в которой трусы обычно черпают свою храбрость. - Делайте со мной, что хотите, капитан! Но если Сиссель снова узнает о том, что вы выиграли у меня серебряные пуговицы, я больше с вами не играю.
- Бросай кости сию же минуту! - крикнул капитан, сдвинув брови. - Иначе, разрази меня гром, я душу из тебя вытрясу! Понял?
Танге послушно схватил стаканчик с костями. Игра продолжалась.
- Тебе сегодня не везет, капеллан, - с издевкой заметил Мангеймер. - Я уже выиграл восемь пуговиц - у тебя осталось всего две.
Танге побледнел как полотно. Дрожащими руками он встряхнул стаканчик и бросил кости на стол. На обеих фишках было по шесть очков.
- Так не пойдет! - закричал капитан. - Я не видел, как ты бросал. Бросай снова!
- Не буду! - возразил Танге с упорством отчаяния. - Играть надо по-честному!
- Ладно! - согласился Мангеймер. - Тогда ставим на оставшиеся пуговицы. Кто выиграл, получает все. Давай сюда куртку!
Танге бросил куртку на скамью к капитану, и тот клинком спорол оставшиеся пуговицы.
- Идет, - согласился Танге, которому удача придала храбрости.
Он собрал кости и бросил снова. Выпало две единицы. Мангеймер разразился злорадным хохотом и заколотил шпорами по покрышке на скамье. Теперь был его черед бросать. При первом броске выпало семь очков, при втором - двенадцать. Капитан выиграл.
Мангеймер закрутил усы, скаля зубы в улыбке, а Танге обмяк на своем стуле и закрыл побледневшее лицо руками.
- Гром и молния! - закричал Мангеймер, наглядевшись всласть на убитого горем капеллана. - Да ты просто молокосос. Распускать нюни из-за такой ерунды. Я знавал одного дворянина, который за один вечер спустил в кости два имения - он и бровью при этом не повел. А ты хнычешь из-за дюжины пуговиц. Уж если они тебе так дороги, на, держи, забирай все, так и быть. Не стану отнимать у тебя невестин подарок.
И с этими словами Мангеймер швырнул пуговицы капеллану.
- Правда? - не веря своим ушам, переспросил Танге. - Ведь я дорожу этими пуговицами, потому что мне подарила их моя невеста.
- Говорю тебе, забирай их, - ответил капитан. - Но услуга за услугу, - добавил он с коварной улыбкой. - Я отдам тебе пуговицы, а ты расскажешь мне, где пастор спрятал серебряные сосуды для святых даров.
- Не могу, - возразил Танге, - я и сам этого не знаю.
- Ну, что поделаешь, - равнодушным тоном отозвался Мангеймер, - оставим этот разговор. Ты сохранишь свою тайну, а я - свой выигрыш.
И он накрыл громадной ручищей пуговицы, с которых Танге не сводил глаз.
- Я готов поклясться, что не знаю, - повторил капеллан, умоляюще глядя на шведа.
- Верю, - сухо ответил капитан. - А хочешь знать, в чем готов поклясться я? В том, что все твои пуговицы завтра же утром перекочуют к старухе экономке за ту же цену, что и вчера.
- Ради всего святого - нет! - прошептал Танге, с мольбой протягивая руки к капитану.
- Где спрятана серебряная утварь?
- О господи Иисусе! Я поклялся спасением души не говорить об этом никому на свете.
- Отойди в сторону и расскажи об этом печке - вот и не нарушишь клятву.
- Я не смею. Умоляю вас, господин капитан! Сжальтесь надо мной!
- Так ты не веришь, что старуха за каждую пуговицу заплатит по десять скиллингов? - спросил Мангеймер, приложив одну из пуговиц к рукаву своей рубашки, а потом разглядывая ее на свет.
- О, я несчастный!
- Пожалуй, нынче вечером уже поздно идти к старой перечнице. И все же попытаю счастья, пусть получит мой выигрыш свеженьким - с пылу, с жару!
Было видно, что капеллан борется с собой: по его лицу градом катился пот, он стиснул ладонями голову, а его пересохшие, дрожащие губы бормотали какие-то жалкие мольбы.
- Подожди меня несколько минут. Я скоро вернусь, - заявил Мангеймер, делая вид, что не замечает страданий несчастного Танге. - Думаю, что мы сторгуемся с ней в два счета.
С этими словами он встал, собираясь уходить. Танге взволнованно схватил его за рукав.
- Не уходите! - прошептал он.
- Почему же, милейший? - засмеялся капитан.
- Вы меня погубите.
- Вот так причина! - расхохотался Мангеймер, отшвырнув капеллана в сторону.
- О боже, боже! Неужели ничто меня не спасет!
- Твое спасение в твоих собственных руках! - с порога ответил Мангеймер.
- Ладно! - сказал Танге. - Пусть будет так. Я скажу вам, где зарыта церковная утварь.
Он заявил это так неожиданно и с такой решимостью, что Мангеймер изумленно уставился на него и, помолчав, сказал:
- Если ты меня обманешь, мошенник, молись о своей душе.
- Я не собираюсь вас обманывать. Я знаю, кому они доверены.
- Кто же этот человек?
- Могильщик. Я иду прямо к нему.
- Хорошо! - удовлетворенно кивнув, заявил капитан. - Вот тебе твои пуговицы, а я прилягу тут на скамье и вздремну, ожидая твоего возвращения.
С этими словами Мангеймер осушил кувшин с медом и растянулся на скамье. А Танге, надев плащ и шляпу, вышел из дому.