- Не возвращайся! - забывшись, крикнул Елизар, вскакивая со стульца и шагнув к ней. - Чего тебе твоя Польша! Годи немного… Вот распутаюсь со своими делами, сватов зашлю.
- Что это значит - сватов? - спросила Анелька, широко распахнув глаза. - Поцо мне сваты?
У Елизара опять холодно стало под сердцем, до того яркие, изумрудные, глубокие были у нее глаза. А волосы - золотая кудель. И не пудренные, просто свитые в длинные, тугие косы. Эх, обнял бы,
да прижал к сердцу. Но костлявый Огарков впился, как клещ, дергал за локоть.
- Сядь, сядь, на то стулец дан. Ишь, каки прытки! Ты сначала домой отпиши, получи благословение батюшки да матушки. И Анютке надо из их веры в нашу переходить, тогда и свадьбу сыграем. Ох, молодежь, все-то вам объясняй да разъясняй…
… В тот день у Талызиных были затеяны пироги. Сам Никита Васильевич особо любил пироги с горохом: и сытно, и удобно… Возьмешь с собой на работу, сядешь в сторонке, да и перекусишь. И вкусно и чисто - никакой лишней сырости.
Вечером в талызинской поварне дядя и племянник сели в сторонке разобраться с кое-какими делами, да "Куранты" почитать.
Пока Никита Василич считал что-то, Елизар "Курантов" не раскрывал, глядел, как стряпуха сажает в печь противни. И что-то больно зорко глядел. Кухарь какой нашелся. Потом он вдруг встал и тихонько подошел к самой печи.
- Что я тебя хочу спросить, Пелагеюшка, - каким-то особенным голосом заговорил он. - Как это так? Вот ты при мне давеча горох в горшок засыпала… Сам я видел - маловато, полгоршка не было? Так откуда же его теперь чуть не до верху стало? . .
Стряпуха только плечами повела - чудаки эти мужчины.
- А конечно дело… Сыпать надо знаючи. Насыпала б по плечики, он бы от воды разбух и верхом бы пошел; да еще как бы горшок не разорвало.
Талызин скинул с носа очки. Он услышал, как Елизар не то поскользнулся, не то споткнулся и громко охнул.
- Елизарка, ты чего?
Инженер-генерал даже с табуретки привстал: племянник стоял - не пойми, не то с перепугу, не то от радости бледный. Зубы у него стучали.
- Дядя! - как в ознобе, но с торжеством заговорил он. - Я теперь все понял! Я морского беса, которого мне иезуиты в трюм подложили, поймал. Вот он… - И дрожащим перстом Елизар показал на горшок с горохом.
И тут инженер-генерал охнул в свою очередь:
- Ах ты… Надо же! Вот это да!!!
Все дивились: Никита Талызин ни с того ни с сего вздумал звать гостей. Кажись, и поводу нет: ни тебе праздника, ни тебе дня ангела. Сам лично ездил приглашать Питерсбурхского генерал-губер- натора, Меншикова Александра Даниловича. Часто виделись по делу, обо всем толковали запросто, а тут битый час пришлось проторчать в передней горнице, ждать. Александр Данилович милостиво обещался…
… В большой талызинской палате было жарко натоплено. Длинный стол ломился от всякой вкусноты, хотя особенных разносолов в Питерсбурхе достать пока что было неоткуда. Жили скудно, зимой бывало даже подголадывали. Ветчина, солонина, блюдо с огурцами, с капустой, жбан с морошкой да с клюквой, купленный по случаю у голландского шкипера паштет, хотя и с душком. Штофы, бутылки, фляжки разных фасонов. А в углу здоровенная бадья и в той бадье плавает в мутной воде бочонок - видно, новая какая заморская выдумка…
Гости угощались, ели, пили вволю, да нет-нет косились в тот угол. Что там припас чудак Талызин? Чем надумал удивить? Бжели брага али пиво какое особое? Оно неплохо, да не больно в диковину. Пивали всякое: и мозельское, и рейнское, и бургундское, а также из Англии джин, виски, густой эль. Саженный, под рост царю Петру, крупнолицый, ухоженный красавец Александр Данилович давно уже расстегнул мундир, снял пояс с портупеей, отстегнул часть пуговиц на камзоле, чтобы одежа не стесняла, размотал кружевной шейный платок. Сладко рыгнув, погладил щетинистые усики.
- Ну чего, господа енералы? Начнем песни петь, али в игры сразимся? Попили, поели, надо и передохнуть.
Случайно встретился глазами с Елизаром, сидевшим на нижнем конце стола.
- А ты что, паря, приуныл? Рожа постная. Нос повесил. Али плохо служить у Талызина? Может, обижает?
Мичман Овчина-Шубников вскочил, вытянулся.
- Никак нет, господин генерал! Всем премного доволен! А выражение у меня оттого, что пребываю в ожидании.
Голубые, навыкате глаза Меншикова раскрылись еще шире. Он с интересом поглядел на мичмана, перевел взгляд на хозяина, лукаво подмигнул.
- Ершист.. *
Вельможный взгляд выражал сытое благоволение и насмешку. Не таких, мол, чудаков видали. Талызин сплел пальцы на круглом животе, загадочно изрек.
- Ерш - рыба не простая. Невелик, а поди хвати… Он те пером поколет.
За столом дружно грохнули.
- Что, Никита Васильич, страдаешь? Не сладить с молодежью? Признавайся, Талызин, лаешься с помощником? Не больно он тебе покорствует?
Талызин тонко усмехнулся, поглядел на шутников.
- Это как сказать. Может, у других с молодшими бывают споры да разговоры, а у нас нет. Мы оба любители загадки разгадывать. Вот, к примеру, господа, угадайте, что в сием бочонке?
Он качнул подбородком в сторону бадьи.,
- Пиво! Квас! Водка! Ром! - кричали, развеселясь.
Талызин отрицательйо мотал головой.
- Да черт там у него… - лениво протянул Меншиков.
- Вот именно! - неожиданно подхватил Талызин. - Он самый.
Вокруг замолчали. Этак-то шутить - не прошутиться бы! За колдовство, якшание с нечистой силой, богохульство, святейший Синод, учрежденный для начальствования над попами, тянул к ответу. Могли наложить эпитимью, штраф и даже насильно постричь в монахи.
- А к примеру, какой он из себя? Рогатый, с коцытами, с хвостом?
Талызин в упор уставился на задавшего ехидный вопрос чиновника.
- Не угадал. Виду сей черт самого обыкновенного, а беду наделал большую. Корабль на дно морское уволок,
И словно в подтверждение сказанного, со стороны бочонка стрельнуло, будто из фузеи. Меншиков не выдержал, вскочил, побежал к бадье. Один из обручей на крепком морском бочонке лопнул, распался. И другой скрипел от натуги.
- Чем ты его набил? Смех смехом, а знаешь…
Подбежавший Елизар щелкнул каблуками, вытянулся, как на
смотру. Левое веко у него от волнения дрожало, даже заикаться начал, хоть и был не из робких.
- Дозвольте доложить! Начинен сей бочонок вещью безобидной, даже пользительной, а что сия пользительная вещь в чертовскую силу превращаться может, сами скоро убедитесь. Воистину от сей силы сгиб корабль "Диамант".
Лицо Меншикова напряглось, стало злым. Он хотел было наклониться, рассмотреть поближе, и тут снова стрельнуло, лопнул второй обруч, и пошло рвать! Расселись клепки, вылетело днище. Петербургский генерал-губернатор упер руки в бока, выпучив глаза, приоткрыв рот, удивленно наблюдал. Потом глянул на Талызина, на Елизара и вдруг раскатился хохотом! Да - каким! Давно уж и слезы текли по щекам, и побагровел, а все не мог остановиться, насилу под ручки отвели к столу, уладили, дали для успокоения выпить кваску.
- Ох, ох! - стонал Меншиков, утирая глаза. - Ой, не могу, кончусь! Горох… горохом расперло! Вся Адмиралтейц-коллегия думает, гадает, а оно вот что… Мокрый горох набух! Беспременно сейчас же Петру Алексеичу отпишу, пущай государь тоже повеселится! Хотя хохотать-то… - Он посерьезнел, строго оглядел присутствующих. - Хохотать-то нам стыдно, совеститься надо. Моряки, а грузить корабли еще не умеем. Свойств простой клади не знаем. Оказывается, и тут свой секрет есть.
Пальцем поманил Елизара.