Глаза раненого закатывались, зрачки скрылись под веками, оста- лась только белая полоска. Елизар оглянулся, увидел на миг знако-мое лицо прячущегося за чужие спины человека. Не поверил глазам, крикнул:
- Пан Бонифатий?!
И кинулся к нему. Но в это время кто-то из мародеров распахнул двери на улицу - и вся шайка кинулась удирать. Матрозы бросились их преследовать, но вскоре вернулись, никого не догнав.
Елизар поглядел на купчишек. Народ упитанный, в теле. Мужики по преимуществу не старые. Чего ж они так празднуют труса, жмутся к стене, подняв кверху руки, и пальцы дрожат? Равно как и щеки трясутся и прыгают?
- Господа купцы, - Аким, упираясь концом шпаги в пол, иcкaл^ немецкие слова. - Попрошу больше не иметь страху. Вас охраняют воины Российской державы. Соберитесь с духом. Возьмите ваше имущество: нам оно не нужно.
Елизар вдруг почувствовал, что кто-то дергает его за ножны шпаги, оглянулся, увидел мальчика-поваренка. Поваренок показывал в темный коридор. Округлив глаза, он кричал:
- Шнелль! Шнелль!..
- Чего тебе шнелль? - переспросил Елизар, схватил со стола золотой дукат, сунул мальцу, Монета тотчас же исчезла, спрятанная за щеку. Но поваренок не отставал, тащил за рукав. Елизар прислушался, сообразил - в коридоре все еще дерутся. Крикнул своим:
- Эй! Морские служители! За мной! Наружную дверь запереть, никого не впущать и не выпущать!
Сводчатый коридор был не прямой, а с загогулинами, вправо, влево, две ступеньки вверх, одна вниз. В глубине коридора метались огоньки, кто-то размахивал канделябром, скамьей били в закрытую дверь, несокрушимо прочную, как все в этом здании. Один из мародеров обернулся, выпалил из пистолета. Пуля, просвистев над ухом, ткнулась в стену.
- Сдавайся, кто жить хочет! Хенде хох! Лапы вверх! Выходи по одному! - гневно воскликнул Елизар.
Шведы не стали медлить: побросали на пол оружие, прижимаясь спинами к стене, высоко поднимая над головами ладони, медленно стали пробираться мимо этого страшного русского, осатанелого от ярости. Шпага в Елизаровой руке тряслась, вот-вот пырнет кого- нибудь.
- Вяжи их! - распорядился Аким. - Судить вас, негодяев, будем как корсаров и грабителей!
Пленных связали и увели. Елизар подошел к двери, в которую ломились грабители, подергал дверную ручку. Дверь была заперта на замок. Попробовал постучать, объяснил, кто стучит. За дверью было все так же тихо. Подошел Аким.
- А може, и не надо туда?
Елизар поскреб затылок.
- Ну как не надо?! Ежели мы этот гильдийский дом берем под охрану, так надобно знать, кто в тех комнатах. Может, там все со страху перемерли, а может, там злодеи… Аким, спроси ключи у купчишек.
Купцы только переглядывались, ключей у них не было. Подошел один матроз, видно - мастак по слесарному делу, присел, поглядел в скважинку, что-то прикинул, вытащил из кармана гвоздь, согнул, как надо. Просунул гвоздь в скважину, поднатужился, повернул. В замке щелкнуло.
- Вот так, - сказал матроз, - можно входить.
Елизар толкнул дверь. За дверью была комната, ярко освещенная. Прямо против двери бледная дева с пистолетом в руке, видно, готовилась дорого продать жизнь. Другая женщина, пожилая, застыла на коленях в углу перед распятием. Елизар шагнул, пистолет поднялся, черная дырка ствола оказалась на высоте его глаз.
- Ну кроку далей, пан жолнеж! - отчаянно крикнула дева. - Пальну!
- Погоди!.. - начал было Елизар, но дева годить не стала, надавила пальцем, курок щелкнул, высек искру. Выстрела не последовало, потому что пистолет дал осечку, - видно, на полку не подсыпали пороху.
- Ах ты, такая-сякая! - рассердился Елизар. - Тебя же, дуру, спасают, а ты палить!
Он схватил пистолет за ствол, загнул кверху. Женщина у распятия со стоном повалилась, верно, без чувств. Но дева не хотела выпускать оружия, стала бороться. Сила у нее оказалась не девичья, может, удвоилась с отчаяния. Елизар не без труда выдернул изящный, хорошей работы пистолет из судорожно вцепившихся пальцев и все время видел перед собой странные глаза: широко открытые, бесстрашные и непонятного цвета - не то синие, не то зеленые. От борьбы у девы свалился с головы плат, разметалась коса с сильной рыжиной.
Овладев пистолетом, Елизар сунул его в карман, но тут дева, полыхнув глазами, выхватила из-за пазухи длинный, острый стилет, замахнулась:
- Забйе, матка боска!..
Елизар инстинктивно отшатнулся, а Аким кинулся оборонять друга.
- Дура! Коза бодлива! - возмущенно завопил он. - Чего машешь?! Мы ж тебя спасаем!
Рука со стилетом опустилась. Стилет пропорол угол воротника Акимова мундира, завяз, упершись концом в ушко пуговицы. Дева дернула оружие, чтобы высвободить и ударить вторично. Елизар сообразил и, раньше чем сие совершилось, в сердцах влепил деве пощечину, чтоб опомнилась. Дева ахнула и схватилась за щеку. Аким, ругаясь, отбежал, бережно вытащил стилет.
- Ишь ты! Чуть не зарезала, словно порося! За мундир-то четыре целковых плачено, сукно аглицкое, а она, гляди, как ворот пропорола…
Елизар взял у него стилет, сокрушенно покачал головой.
- Острый, бриться можно…
Поглядел, куда бы зашвырнуть, размахнулся, кинул вверх, в потолочную балку. Стилет воткнулся в дерево, задрожал. Пусть теперь достает, со стула и то не дотянешься.
Больше делать в комнате было нечего. Окна крепкие, забраны решетками, с улицы не влезешь. Другого хода нет. Пущай баба бесится, не опасно…
Выходя, стукнул дверью.
В большой зале поваренок приволок всем фарфоровые кружки с пивом, предлагал вина мозельского. От вина отказались: на кой оно ляд, вино, жажду не утолит, а пиво хоть прохладное! Выпили. Купцы благодарили, трясли руки, называли спасителями, благородными рыцарями. Матрозы конфузились: эко слово - лыцари! Это они-то?! Ишь!
Фенрихи стояли у дубового сундука, медленно тянули горькую влагу.
- А все-таки срам, - угрюмо сказал Елизар. - Я ее здорово огрел. Может, оттого вся ее краса теперь погибнет?
- Сама виновата, коза бодлива, - все еще сердясь, повторял Аким, трогая распоротый воротник. - Какая краса? .. Нашел, чего жалеть! Красивая девка должна быть собой дородна. Поглядел бы на московских невест. А эта - что? Длинна, тоща да зла! Из платья чуть не вся вылезает, аж плечи голые. Нет, у нас в Москве таких худящих не жалуют.
Елизар вздохнул: верно, пава не величава. Ни румянца во всю щеку, ни полноты. Наоборот, тонка, как былинка. И волосы рыжие, как у ведьмы. А щемит - пошто обидел? Он нахмурился и, не глядя на друга, сказал:
- Аким, погляди тута, чтоб во всем порядок, а я - мигом.
На стук дверь медленно приоткрылась. Встретила баба в чепце, прислужница, та, что перед распятием валялась. Увидев рослого гвардейца, поклонилась в пояс.
- Проше пана добродея… проше вейсть…
Девица полулежала в креслах. Увидев, как Елизар, стянув шляпу, кланяется, залилась краской.
- Ой, пан коханы! Hex мне пан пшебачи! - и по-немецки: - › Простите, пан!
Теперь законфузился Елизар.
- Что тям прощать… ясное дело, испужались! Откуда знать, что не грабители.
Вынул отнятый у девицы пистолет, деликатно положил на столик. Глянул вверх, стилет все еще торчал в потолочной балке. Надо приказать матрозам, чтоб достали.
Девица стояла ни жива ни мертва, опустив очи, теребила конец косы. Елизар быстро глянул: платье как платье, все немки такие носят. Это у нас был обычай девку пеленать, словно младенца, чтоб нигде кусочка кожи живой не показалось. Слава те богу, царь Петр отменил сей варварский уклад.
Девица подняла взор. И тут Елизара словно ошпарило - те же смелые очи, ясные, большие, только теперь не гневные, а, наоборот, смущенные, робкие.
- Слушай… - Елизар неловко переступил с ноги на ногу, поправился. - Слушайте, благородная фрейлейн. Произошла ошибка. Мы - патруль Российской державы. Наше дело охранять мирных жителей. Ежели что, скажем, помочь надобно, так мы… Пошлите служанку сказать об этом соседям…
Только он стал задом пятиться к двери, как девица всплеснула руками, прижала ладони к щекам, вдруг вихрем пронеслась через комнату, повисла на Елизаровой шее и - реветь! От неожиданности моряк растерялся, стоял столбом, как во фрунте. Нянька поодаль тоже начала голосить:
- Панна, серота, бэз радйцув… ёдна на свете. Брат едыны в неволе москальскек…
Елизар почувствовал, что грудь мундира промокает горячим. Он осторожно потрогал сначала косу, потом и головку приникшей к нему девушки.
- Ну чего, чего… ну чего горюнишься. Мы ж не обидчики… ну чего ты, козочка? - ласково приговаривал он уже по-русски. - Да перестань ты реветь, дурешка, побереги глазы… Пригодятся!
Дева, видно, поняла, хоть и по-русски: не отнимая рук, откинулась, взглянула прямо в глаза. Куда делась ее дикость. У Елизара сердце сжалось.
- Ты уж меня прости, - сказал он испуганно, - я… не драчлив… я за Акимку перепугался.
Неизвестно, поняла ли дева или только догадалась, но вдруг отступила на шаг, принялась быстро крестить парня издали, рванулась, схватила руку, хотела поцеловать, Елизар отдернул руку.
- Да что ты, очумела! Да рази можно! - И, сам не понимая, как это вышло, ухватил красавицу за щеки, вытянув губы хоботком, чмокнул, уж куда пришлось, то ли в лоб, то ли в глаз. Затем, топоча ботфортами, ринулся прочь. Пропадешь тут с такими делами!