- Вы боитесь, что шпага дрогнет в его руке, если вы заставите его сделать это сами. Не правда ли?
- Да, боюсь.
- Хорошо, - продолжала Леона, - разум вернулся ко мне. Да, вы правы, Гонтран утомлен жизнью: он исполнит ваше приказание, но, пожалуй, даст убить себя.
- Вот этого-то я и боюсь.
- Между тем, - продолжала она, - если неожиданный случай, обстоятельство, появившееся помимо вашей воли и желания, поставит его лицом к лицу с намеченной вами жертвой, то достаточно будет одного слова, одного жеста, ничтожной обиды, чтобы задеть его, и он пойдет на поединок как на торжество, самообладание вернется к нему, и рука его уже не будет дрожать, а клинок его шпаги пронзит сердце противника, то есть вашу жертву. Правду я говорю?
- Вы гениальная женщина, - пробормотал восхищенный полковник.
- И этим обстоятельством буду я, - сказала она с демонической улыбкой. - Эта жертва, о существовании которой он до сих пор и не подозревает, поможет мне возбудить его ревность или, вернее, задеть его тщеславие.
- О, гений зла! Как ты велика! - воскликнул полковник с энтузиазмом.
- Спасибо, - поблагодарила его Леона.
Затем, взглянув на себя в зеркало еще раз, она прибавила:
- Я все еще настолько хороша, что ради меня можно пожертвовать жизнью… Как зовут жертву?
- Октав де Верн.
- Где он живет?
- На улице Виктуар. Позвольте мне, однако, проводить вас.
- Хорошо! Что я должна делать?
- Прежде всего уехать из этого дома.
- Когда?
- Сию же минуту.
- Даже не написав Гонтрану?
- Это бесполезно. Через три дня весь Париж узнает о вас. А если узнает весь Париж, то, конечно, узнает и Гонтран.
- Отлично! Я следую за вами.
- Я нанял для вас квартиру на неделю на улице Шоссе д’Антен и сейчас провожу вас туда. Сегодня же вечером вы поедете в Оперу вместе со мною. Я вам покажу де Верна. Идемте.
Десять минут спустя, захватив часть своего гардероба, Леона переехала из улицы Порт-Магон на улицу Шоссе д'Антэн.
Когда Гонтран вернулся, он даже не спросил, отчего не видно Леоны. Прошел вечер, Леона не появлялась; настал следующий день - то же самое.
"Понимаю, - решил Гонтран, - она уехала. - Наше существование начало походить на пытку. Она захотела порвать связь и прекрасно сделала. Настало освобождение".
День, наступивший вслед за бегством флорентинки, прошел для Гонтрана чрезвычайно быстро. Он гулял, катался верхом, провел вечер в театре и вернулся домой в полночь. Только тогда он спросил камердинера, не получено ли каких известий от Леоны.
- Никаких, - ответил лакей.
Леона увезла с собою Жюстину, свою камеристку, и ни одна из них ничего не сказала камердинеру Гонтрана.
Гонтран лег в постель и заснул, мечтая о Маргарите де Пон. Однако на следующее утро он почувствовал, что ему чего-то недостает. Он никуда не вышел из дому, и день показался ему очень длинным.
"Эта женщина, которой я отдал когда-то все свое состояние, а затем и свою честь, - сказал он себе, - будет через неделю разгуливать под руку с новым поклонником и расскажет ему всю мою историю. Как я был глуп и смешон!"
Это течение мыслей произвело в Гонтране такую же реакцию, какая произошла и с Леоной. Презрение перешло в ревность; он вскрикнул от бешенства при мысли, что та, которая была его идолом и рабыней, может полюбить другого.
- Хорошо же! - решил он, горько улыбнувшись. - Одним преступлением больше или меньше, не все ли равно? Уже давно маркиз де Ласи, когда-то честный и храбрый, вступил на дорогу низкого убийства… подчиняясь неумолимой судьбе.
Гонтран во что бы то ни стало захотел отыскать Леону и отправился к полковнику.
- Друг мой, - сказал он ему, - я служу нашему обществу, зато и общество должно сослужить мне службу.
- Конечно, - согласился полковник, - мы принадлежим вам телом и душой. Чего вы требуете от нас?
- Я хочу найти Леону.
- Леону! - вскричал полковник, глубоко изумленный. - Что же случилось с нею такое?
- Не знаю.
- Хорошо! Через двадцать четыре часа, - сказал, провожая маркиза де Ласи, полковник, - вы узнаете, где находится Леона.
Когда Гонтран ушел, полковник задумался. Наступала ночь; небо было туманно, как часто бывает в Париже. Этот человек, с сверкающим и глубоким взором, с облысевшей головой, с лицом, носившим неизгладимые следы бурно проведенной жизни, страстей и мучившего его честолюбия, вдруг вскочил и начал ходить из угла в угол по комнате.
В это время он был как бы величественным олицетворением зла, ни перед чем не останавливающегося для достижения своих целей, каковы бы они ни были.
- Бедная Леона! - прошептал он. - Она одна храбрее всех этих пошлых глупцов, которых я соединил в общество. Один только я храбр в нашей ассоциации, созданной мною и ради моих же выгод.
Он с презрением пожал плечами.
- Дурачье! - прошептал он. - Я вам всем служил, буду еще вам служить, и вы забудете надолго, что вы - мои рабы; но настанет час свести счеты, и тогда мы посмотрим, кто был слепым орудием - я или вы? Благодаря вашим порокам и вашему социальному положению я держу всех вас в своих руках; я держу вас в руках благодаря вашим преступлениям; да, вы в моей власти, и никто из вас не посмеет изменить мне, тогда как я… О, я! Как только я захочу, я порву с вами связь и пойду искать на другом краю света власти и счастья, которых уже никто не сможет отнять у меня.
Он замолчал.
- Странная судьба! - вскричал он. - Сам сатана засмеялся бы, если бы узнал, что я совершаю все эти преступления и поднимаю всю эту грязь единственно для того, чтобы обогатить существо, которое люблю, как только может отец любить своего ребенка.
При последних словах постоянное выражение жестокости на лице этого человека исчезло, и слезы умиления показались на глазах у лютого зверя.
- О, сын мой! - воскликнул он горячо и с чувством чисто материнской нежности.
Но все это произошло быстрее молнии. Отец исчез, снова уступив место бандиту, жестокому и надменному.
- Бедная Леона, - сказал он насмешливо, - как жаль, что она владеет моею тайной. Мне нравится ее порочность, но такая женщина, как она, слишком опасна, если ее не держать в руках. Любовь, гордость, страх смерти, боязнь общественного мнения - ей все это нипочем… она ничего не боится. Ах! Если бы она была матерью!.. Но у нее нет ребенка. А так как она владеет моею тайной, то предоставим ее судьбе.
Слова эти сопровождались усмешкой, в которой можно было прочесть приговор флорентинке, приговор безапелляционный и неумолимый, как судьба, роль которой играл этот человек.
X
Вот что произошло вечером в день бегства Леоны. Из улицы Порт-Магон флорентинка в сопровождении полковника отправилась на улицу Шоссе д'Антэн, в квартирку, убранную со вкусом, окна которой выходили в большой сад. Во дворе к услугам молодой женщины стояла заложенная карета.
- Вы выедете вечером, - сказал ей полковник, - и в карете. Нужно избегать встречи с Гонтраном до тех пор, пока не разыграется наша комедия. Все зависит от ее постановки. Вечером вы поедете в Оперу, закрыв лицо вуалью, чтобы вас не узнали. Вот билет от ложи, которая находится в бельэтаже у самой авансцены, так что публика почти не заметит вас; ложа де Верна напротив вашей.
- Хорошо, - сказала Леона, - понимаю. Если ложа пуста, я не сниму вуали; если же в ней кто-нибудь будет…
- Нет, - возразил полковник, - как раз наоборот.
- А! Превосходно, поняла… он узнает, что это я…
- Именно.
- И его любопытство будет возбуждено.
- Вы угадали.
- Итак, - добавила флорентинка, - от любопытства до любви, от любви… до безумия…
- Только один шаг, - подсказал полковник.
Он оставил Леону в ее новом жилище, советуя ей надеть в Оперу все черное - цвет, наиболее оттенявший ее ослепительную красоту, а сам отправился на улицу Виктуар.
Так как де Берн был у полковника, то последний должен был отплатить ему визит. А потому ничего не могло быть естественнее посещения полковника Леона. Де Берн уже с месяц находился в Париже.
Накануне, как известно, он всадил пулю в шею шевалье д'Асти и сам был слегка ранен в бок; но рана его была настолько легка, что он считал излишним ложиться в постель; одевшись по-домашнему и полулежа на оттоманке в курительной комнате, он разговаривал со своими двумя новыми приятелями, когда вошел полковник.
- А! Это вы! - приветствовал его хозяин. - Милости просим; не получили ли вы сведений о Лемблене?
- Да, сегодня утром, - ответил полковник, - жизнь его вне опасности, но выздоровление его затянется надолго.
- Тем хуже!
- А как другой? - спросил де Берн одного из своих друзей.
- Ах! - ответил тот. - Рана шевалье настолько тяжела, что врач ни за что не отвечает. Шея прострелена.
- Без сомнения, раненый - один из ваших друзей? - с простодушным видом спросил полковник.
- Увы! Нет. Это один из моих противников. Рука у меня, к несчастью, очень тяжелая.
- Как! У вас опять была дуэль?
- Вчера утром на Кателанском лугу.
- С кем?
- С шевалье д'Асти.
- Я с ним не знаком, - сказал полковник, - но часто слыхал это имя.
- Мы поссорились в Итальянской опере.
- Без сомнения, из-за какого-нибудь пустяка?
- О! Как вам сказать…
В таком случае я догадываюсь: причиной была женщина, как в большинстве дуэлей.