"Сан-Мартин", казалось, превратился в собственную тень. Кровь текла из шпигатов и пушечных бойниц. Большой английский галеон подошел очень близко к испанскому флагману, намереваясь расстрелять его из пушек с расстояния пистолетного выстрела. Другие английские суда стали заходить слева, хотя, судя по числу выстрелов, они сами испытывали недостаток в боеприпасах.
Прошло четыре или пять часов жуткой канонады. Почувствовав, как у него вдруг потемнело в глазах, Грэшем осторожно потрогал свою голову. Его ранило осколком дерева. Волосы сделались влажными от крови. Манион схватил его за руку.
- Давайте на палубу! - твердо заявил он. - Надо отвести вас к хирургу, он наложит перевязку, а может, и ампутирует вашу голову.
Они поднялись по лестнице наверх. Там на палубе стояло ведро с морской водой - на случай пожара. Не церемонясь, Манион вылил воду на голову Грэшему. Соленая вода обожгла открытую рану. Как во сне Грэшем смотрел на людей, перезаряжавших пушки, стрелявших, видел, как падали раненые. На все это, казалось, не обращал внимания полуобнаженный ныряльщик, обвязавшийся канатом. Он кивнул своему помощнику, встал на перила и, двигаясь с удивительной грацией, нырнул в холодное море. Это был один из трех корабельных ныряльщиков, которые заделывали пробоины в корпусе, в том числе во время сражений.
Как это ни удивительно, но благодаря высокому искусству мореходства и удивительному мужеству и отваге моряков большие корабли Армады действительно стали один за другим подходить к своему флагману, отвлекая на себя огонь англичан и образуя строй, который сначала лишь отчасти напоминал прежнюю форму полумесяца. Но со временем строй обрел прежнюю силу.
* * *
"Сан-Мартин" сильно пострадал во время неравного боя. По оценке его защитников, около четырех сотен ядер попало в его корпус, но он продолжал плыть и продолжал сражаться. Десять - пятнадцать английских кораблей собрались вокруг испанского галеона, как волки вокруг своей добычи. Но дважды "Сан-Мартин" вырывался из кольца и даже сам помогал другим осажденным кораблям. Команда "Сан-Матео" была поражена, когда "Сан-Мартин" оказался рядом. Этот корабль пострадал еще больше. Половина команды погибла, кровь текла по палубам, ядер не осталось. Но капитан Диего де Пименталь гордо стоял на мостике полуживого корабля. Им предложили эвакуироваться, но капитан взамен отослал спасательные лодки и попросил ныряльщиков заделать пробоины.
Так продолжаться больше не могло. Никто не знал, чем разрешится жуткий день. И вдруг в четыре часа дня на поле морской битвы обрушился страшный шквал. Прошло, может быть, полчаса, пока противостоявшие флоты сражались с морской стихией, а не друг с другом. Английские корабли, по-видимому, мало пострадавшие во время стычек, шли на парусах по краю района, затронутого штормом. Корабли Армады под рваными парусами, плохо державшими воздушный поток, просто двигались на северо-восток по направлению ветра.
Шторм стих, но развел в разные стороны заново сгруппировавшуюся Армаду и английский флот. Грэшем, уставший свыше всякой меры, прислонился спиной к лафету орудия, которое он обслуживал. Кто-то тронул его за плечо.
- Почему они ушли? Отчего не атакуют? - спросил герцог, говоривший без переводчика (тот был ранен). Грэшем повернулся к Маниону, и тот заговорил с ним прямо. Им всем, конечно, было не до формальностей.
- Скорее всего у них кончился порох, - ответил Грэшем. - Да и ветер относит нас на север, в сторону от земли герцога Пармского. Зачем им рисковать, если ветер делает всю работу за них.
Герцог кивнул и посмотрел вдаль, за корму, туда, где виднелись паруса английских кораблей. Он был в одной тунике. Два своих плаща он раздал: один - раненому офицеру, другой - юнге со сломанной ногой, теперь лежавшему в его каюте. За ночь они потеряли три корабля. "Сан-Матео" и "Сан-Фелипе", едва ли уже способные держаться на воде, сели на мель на фламандском побережье. К утру ветер снова усилился. Половина кораблей к этому времени стали неуправляемыми из-за состояния парусов и мачт. Ветер нес их на северо-запад. Впереди было фландрское побережье.
Герцог велел бросить оставшийся якорь. Из этого не вышло ничего путного. Дно было слишком мягким, и якорь не мог надежно выполнять свою роль, а приливное течение продолжало нести корабль к песчаному берегу. Он отдал приказ измерить глубину моря с помощью лота. В "Сан-Мартине" было пять морских саженей. Если глубина воды меньше, значит, корабль сядет на мель, перестанет быть живым, сражающимся судном и превратится просто в громоздкую мишень для англичан.
- Семь с половиной морских саженей! - крикнул моряк с носовой части судна.
- Семь! - объявил солдат на мачте.
- Шесть с половиной, - доложил следующий.
Грэшем и Манион сидели, обнявшись, у фальшборта, глядя куда-то вдаль невидящими глазами. Снизу на палубу поднялся корабельный священник. Герцог встал на колени и тихо попросил исповедать его. Священник поднял дрожащую руку. Все, кто находился на палубе, также опустились на колени, склонив головы. Все они молча молились. И тут раздался возглас:
- Шесть морских саженей!
Люди, молившиеся на палубе, вздрогнули от неожиданности.
А Грэшем думал о том, кто из людей будет его помнить, когда его не станет. Конечно, это был бы Манион, но они скорее всего погибнут вместе. Его будет помнить Джордж. Может быть, и Анна, но она может проклясть его. Помнить его будут, видимо, Толстяк Том и Алан Сайдсмит в Кембридже, а также Спенсер, Инайго Джонс, Бен Джонсон в Лондоне…
Он поднял голову и посмотрел на огромное развевавшееся на грот-мачте знамя "Сан-Мартина". Его кончик показывал в сторону песчаного берега. И вдруг направление изменилось, словно мощная невидимая рука развернула знамя. Оно реяло на ветру, "указывая" теперь обратное направление - в море. Ветер внезапно сменился на противоположный.
- Шесть с половиной саженей! - раздался радостный вопль. Вся команда застыла в ожидании.
- Семье половиной саженей!.. Восемь с половиной!
Люди вскочили на ноги. Матросы обнимались, повсюду слышались торжествующие возгласы.
- Благодарение Богу! - Голос герцога прозвучал негромко, но его услышали все. Герцог встал. Он посмотрел на своих людей, так храбро дравшихся и проливших столько крови, и они снова опустились на колени. Молились ли люди когда-нибудь еще так же истово, как они, руководимые духовником своего герцога?
Вскоре после этого герцог снова вызвал Грэшема (на сей раз рядом с ним находился переводчик) и сообщил: один из кораблей Армады несколько дней назад захватил в плен английское рыболовное судно.
- На борту оказался неожиданный груз, - сказал он. - Девушка-испанка, по ее словам, направлявшаяся в Кале, которая назвалась Мария Анна Люсиль Риа де Сантана. - Грэшем вздрогнул. Герцог продолжал: - Говорят, по ее словам, она вынуждена была бежать из Англии из-за ее связи со шпионом. Они решили не отсылать ее обратно в Англию, а передать на другой наш корабль, на "Сан-Матео".
У Грэшема упало сердце. Тот самый корабль, отнесенный на мель на фландрском берегу! Его команда либо стала добычей моря, либо была захвачена врагами-голландцами.
- Но там решили - девушке не место на таком корабле, - продолжал Сидония. - На борту одного из грузовых судов, несмотря на мой приказ, имеются женщины, и ее также отправили туда.
Герцог помолчал немного, затем заговорил вновь. Грэшем не решался задавать вопросов.
- Я бы снова сражался с англичанами, если бы мог, - сообщил Сидония. - Но ветер лишил меня такой возможности. Теперь нам остается только пройти с флотом вдоль северного берега Шотландии, а потом, миновав Ирландию, вернуться в Корунну, чтобы возобновить сражение в другое время. Я уже не могу даровать победу моему королю. Могу лишь спасти флот. - Он испытующе посмотрел в глаза Грэшему. - Я думаю о вас лучше, чем вы полагаете. Я решил: вы сядете на баркас, доберетесь до грузового судна и встретитесь с вашей подопечной. Вы можете доставить ее в Кале. Я не ожидаю вашего возвращения сюда.
Грэшем начал было благодарить Сидонию, но тот поднял руку.
- Не говорите ничего. Просто идите, - сказал он. - Может быть, мы еще увидимся. В Испании или даже, кто знает, в Англии.
Грэшем низко поклонился герцогу. Баркас быстро понес молодого англичанина туда, где находились грузовые суда. Он оглянулся на пострадавший в боях флагман. На палубе корабля он, Генри Грэшем, заново родился. Он теперь уже навсегда перестал быть ребенком. Его служба у Уолсингема оказалась тупиковым путем.
Анну он увидел, как только ее привели на палубу. Многое напоминало об их первой встрече - теперь уже целую вечность назад. Она была в рваном платье и с нечесаными волосами, но характер ее оставался таким же твердым и упрямым, а красота стала еще заметнее из-за отсутствия косметики (да Анна в ней и не нуждалась). И она изменилась - она также перестала быть ребенком. Анна улыбалась, и эта улыбка говорила о многом. За ней стояло понимание, в каком недобром и ненадежном мире приходится жить людям, так что немногим из людских планов суждено в нем осуществиться. Но ее понимание также означало и готовность принять многое в этом мире.
Они были немногословны при встрече - им не требовалось красноречие.
- Нам, кажется, суждено встречаться на море, - сказала Анна.
- С вами… хорошо обращались? - спросил он.
- Женщины здесь спокойнее мужчин. И они очень добрые, - просто ответила она. Анна посмотрела ему в глаза и добавила: - Я здесь единственная девственница. А это, кажется, единственное достояние, которое можно потерять, но нельзя вернуть.