- Они говорят искренне? - начал герцог без всяких предисловий. - Я о тех двух умниках и пяти-шести дураках, присланных для переговоров со мной.
- Искренне, милорд, - отвечал Грэшем, - ибо действительно хотят мира. Англия сейчас не готова к войне. И они останутся искренними, пока у них есть надежда, хотя в душе они не верят, что вы заключите мир или даже имеете такие полномочия.
- И вот наконец, - ответил герцог, помолчав с минуту, - вы здесь, Генри Грэшем! Молодой незаконнорожденный дворянин, танцующий с королевой Англии, один из испытанных агентов Уолсингема, храбрый авантюрист, сражавшийся за Англию в Кадисе, ученый со странной репутацией, человек сказочно богатый, переживший попытку Дрейка его убить… И все это время он, говорят, был испанским шпионом? - Герцог снова помолчал с минуту. Грэшем едва заметно улыбнулся. - Человек, который раз в неделю посещает мессу, нет, не сейчас, но это делалось годами, с большим риском, и чья преданность вере превосходит его преданность, по его мнению, порочному государству… Человек, чьи донесения считаются в числе самых важных и секретных из тех, что отправляют во дворец Эскорнал, и некоторые из них пересылают мне. И этот человек вынужден поступать во вред Испании, например, подкупать старшего оружейника в Лиссабоне, стремясь заслужить доверие английских хозяев и прежде всего еретика Уолсингема. В самой Испании уже говорят шепотом об этом молодом человеке как о тайном испанском оружии. А настоящее имя этого человека известно лишь королю, одному из его секретарей и с недавних пор мне.
Генри Грэшем поклонился в знак согласия. Он испытал сейчас удивительное чувство облегчения: ему не надо было больше притворяться.
- И этому человеку нужен пропуск в Испанию, - сказал он. - Чтобы покончить с обманом и присоединиться к Армаде. Я прекрасно знаю английский флот и приемы Дрейка. Я должен стать советником герцога! - Для него наступал решительный, поворотный момент в жизни. Он совершил бы непростительную ошибку, уехав сейчас отсюда, ничего не добившись.
- А вы слышали - ваш Уолсингем скончался? - спросил герцог.
Выражение лица Грэшема не изменилось.
- Не слышал, милорд. Но этого ожидали, - сказал он.
Герцог Пармский испытующе посмотрел в глаза Грэшему.
- Мы побеседуем с вами. И вы мне все расскажете, - промолвил он.
- Мне есть о чем рассказать, милорд, - подтвердил Грэшем. Ни один из них не заметил небольшого отверстия между досками пола, не прикрытого ни ковром, ни циновкой, а также не услышал легкого шороха внизу, как будто кто-то снизу подслушивал их разговор.
Глава 9
26 мая - 6 августа 1588 года
Портлендский поход
- Какого черта меня занесло на этот поганый испанский корабль? - осведомился Манион. - Чего я тут стою среди паршивых испанцев? Чтобы драться за их проклятую Испанию? Да я всех их ненавижу, не то что вы!
Они стояли на палубе "Сан-Сальвадора", не замечая волнения моря. Незнакомые, экзотические запахи испанского корабля - кисло-сладкий аромат олив, острый запах дешевого вина, который сразу можно было отличить от запаха английского пива, ароматы пряностей и зелени - заставляли англичан чувствовать себя чужими на его палубах. Здесь не бывало так, чтобы капитан корабля иногда сам помогал подчиненным, как, например, Дрейк. Здесь старших и младших разделяла глухая стена и существовала враждебность между рядовыми и офицерами.
- Ты сам сделал свой выбор, - заметил Грэшем, которого огорчали невзгоды его друга. - Ты ведь знал: это должно случиться, я должен буду оказаться здесь.
- Вы уверены, что с деньгами все в порядке? - спросил Манион, все время боявшийся, что измена Англии сделает их нищими.
- Я же говорил, - ответил Грэшем устало, - деньги в безопасности. Может быть, ты слуга изменника, но не слуга бедного изменника. А вот как с девушкой? Ты уверен, что ей ничего не грозит?
- Не больше, чем этот чертов корабль, - проворчал Манион. - Она знает, где и когда она должна быть. Ей заказано место на корабле, притом на хорошем. У нее есть деньги. Она знает, куда и к кому пойти, когда прибудет в Кале. Грэшему оказалось более чем неприятно сказать ей правду, прежде чем они отбыли во Фландрию.
- Вы будете опозорены, когда раскроется, что я испанский шпион, - сообщил он тогда.
- Но зачем же людям все это знать? - спросила Анна. - Почему не продолжить делать то же самое втайне? - Она впала в глубокое уныние, так как на глазах теряла вновь обретенную жизнь в мире двойного и тройного обмана и измен.
- Чтобы выполнить свой долг, - пояснил он, - я должен быть рядом с герцогом Мединой, стать его советником. А после этого я уже никак не смогу скрыть свою службу у испанцев.
- Сперва вы попросили меня предать Испанию, а теперь хотите от меня измены и Англии. Разве это честно? - Она готова была заплакать.
- Нет, не честно, совсем не честно, - отвечал Грэшем. - Но у меня есть мой долг. Я дал слово. Я хочу, чтобы вы выжили, вот и все.
Никогда еще на сердце у Грэшема не было так тяжело, как в то время. Он был почти уверен - он никогда больше не увидит Лондона, никогда не будет купаться в Озере Волшебного меча. Коллеги по совету колледжа будут злорадствовать по поводу его позора. Он велел Маниону побеспокоиться, чтобы Анна могла сесть на корабль до Кале, снял для нее жилье и назначил агента, прежде чем отплыть в Нидерланды. Он дал ей достаточно денег, чтобы купить небольшое имение во Франции и жить независимо. Сам он считал: найти хорошего мужа для красавицы вроде нее - только вопрос времени. Да отбоя от женихов не будет!
Они с Манионом оставили английскую делегацию во Фландрии якобы ради поисков мифического Жака Анри. На самом деле они сели на корабль до Испании. Он продвигался вперед медленно из-за сильных встречных зимних ветров, и Грэшем очень волновался из-за вынужденной задержки. На втором корабле они добрались до Лиссабона, причем погода была еще более скверной, и прибыли они за день до отплытия Армады.
- Ну, тут кое-что изменилось, - заметил Манион, когда они оказались в Лиссабоне. Герцог Медина Сидония сделал невозможное. Нынешний порядок и хорошее ведение дела являли яркий контраст с той обстановкой, которую они застали здесь прежде. В гавани стоял крупнейший в мире флот, готовый бросить вызов стихии.
Ирония состояла в том, что попасть на борт одного из кораблей Армады было почти невозможно. Корабли были окружены сторожевыми катерами для предотвращения дезертирства. С трудом Грэшему и Маниону удалось попасть на единственное доступное судно, попросив пропустить их на корабль с передачей - фруктами и вином для капитана "Сан-Сальвадора" от его жены, а потом, дав взятку, они получили разрешение занять места на его палубе. Паспорт, полученный Грэшемом от герцога Пармского, имел большую силу для испанских морских офицеров, но не имел смысла для неграмотных и невежественных охранников. Итак, они отплыли вместе с Армадой.
С самого начала "английскую экспедицию" короля Филиппа преследовали неприятности. Уже через несколько часов начало штормить. А когда стали открывать бочки с припасами, оказалось: питьевая вода гнилая, как в болоте, сыр заплесневел, а вяленое мясо безнадежно испорчено. Ограбление испанского побережья, учиненное Дрейком, принесло плоды. Сказалось и то, что флот слишком долго держали в гавани. Вскоре море было усеяно выброшенной с Армады гнилой провизией, превратившейся в корм для морских птиц.
Через три недели после выхода из Лиссабона часть кораблей были уже настолько потрепанными, что нечего было и думать об их участии в сражениях, а число больных множилось, как будто в военное время. Флот между тем только еще достиг Коруньи.
- Ну, теперь нас заведут в Корунью, - заметил Манион, как всегда, способный предсказать действия испанцев. Но необходимость в этом была и так очевидной. Сидония действительно велел флоту сделать остановку в Корунье, намереваясь отремонтировать часть кораблей и снова запастись провиантом. Следовало также оставить больных на берегу, чтобы они не заражали здоровых. В довершение невзгод страшная буря раскидала две трети испанских кораблей по всему Бискайскому заливу.
- Вот холера! - ворчал Манион, с тоской глядя на берег, когда судно стонало под ударами волн. Он стал более жизнерадостным, когда "Сан-Сальвадор" наконец вошел в Корунью, а сам Манион смог не просто сойти на берег, но и зайти в таверну.
- Вы ведь, кажись, хотели попасть на флагман? - спросил он Грэшема, когда они, стоя на берегу, обозревали обширный флот. Манион прижал к себе мех с вином, словно мать младенца.
- Мне следовало прежде всего увидеться с Сидонией, - ответил Грэшем. - Рядом с испанской знатью английские дворяне выглядят демократами. Он гордец и едва ли станет разговаривать с англичанином невысокого происхождения, да и для шпионов у него вряд ли найдется время. И все же я должен уговорить его сделать меня своим советником, чтобы мои знания не пропали без нужды.
- А что, если он не захочет принять игру? - спросил Манион, в чьем чреве вино подогревало словоохотливость.
- Тогда, - грустно ответил Грэшем, - я рискую ни за что потерять все, что я люблю.
- Испанцы могли бы побольше помочь вам в этих делах, после всего, что вы для них сделали.
- Они мне много помогали в то время, когда я работал на Англию, - ответил Грэшем. - К тому же шпионов никто не любит.
Но оказалось, встретиться с Мединой Сидонией не так уж трудно. Грэшем представил рекомендации герцога Пармского слугам, охранявшим виллу, которую занял герцог Сидония на берегу. Через день хозяин вызвал англичанина.