Содержание:
Роман 1
Часть первая - СУЧЬЯ ВОЙНА 1
1 - Перед судом 1
2 - "Кого ни спросишь - у всех указ…" 2
3 - Холодная Гора 3
4 - Начало сучьей войны 5
5 - Одиночка 6
6 - Голодовка 7
7 - "Можете спать спокойно" 9
8 - Крестный путь 10
9 - Кровяная пена 11
10 - Марсианин 12
Часть вторая - ШТОРМ НАД РОССИЕЙ 12
11 - Подмосковье 12
12 - Беда 14
13 - Лес рубят - щепки летят 15
14 - Лишенные неба 16
15 - Преодолей себя 17
16 - Под гром салюта 18
17 - Возвращение 20
18 - Нечистая сила 21
19 - Побег 22
20 - Раздобыть еду 23
21 - Первая кража 24
22 - Сын босяка - это красиво! 25
23 - Законы ремесла 26
24 - Выбор сделан 28
25 - Поезда двадцатого столетия 30
26 - Под колесами 30
27 - В песках 31
Часть третья - КОРОЛЕВА МАРГО И ДРУГИЕ 32
28 - Новая полоса 33
29 - Цыганская жизнь 34
30 - Сталинский пруд 35
31 - Разоблачение Хасана 37
32 - Сомнения 39
33 - Королева и ее друзья 41
34 - На распутье 43
35 - Рука судьбы 44
36 - Воровская конференция 46
37 - Ночной плач 47
38 - Путь на Восток 50
Часть четвертая - ДЕНЬ РОЖДАЕТСЯ ИЗ ТЬМЫ 51
39 - Колыма 51
40 - Судилище 53
41 - Конец Ленина 54
42 - Сложная партия 56
43 - Во льдах 58
44 - Мясо в супе 59
45 - Прощание с Колымой 61
46 - Встреча с Лешим 63
47 - "Этап, этап, телячьи вагоны" 65
48 - Мертвая дорога 66
49 - "Наследник из Калькутты" 69
50 - Бремя славы 71
51 - Свирепая тоска перед рассветом 72
52 - Снегопад 74
53 - Ночная стрельба 76
54 - Ночная стрельба - (продолжение) 77
55 - По острию ножа 78
Михаил Дёмин
БЛАТНОЙ
Роман
Часть первая
СУЧЬЯ ВОЙНА
1
Перед судом
По вечерам, перед отбоем, тюрьма затихает, затаивается; в недрах ее начинается особая, скрытная жизнь. В этот час вступает в действие "тюремный телеграф". Каждый вечер, пронзая каменную толщу стен, звучит еле слышный дробный стук; несутся призывы, проклятия, просьбы, слова отчаяния и ритмы тревоги.
Я сидел на нарах под окошком, смотрел в зарешеченное небо. Там, в синеве, дотлевал прозрачный июльский закат. Кто-то тронул меня сзади за плечо, сказал шепотком:
- Эй, Чума, тебя вызывают.
- Кто?
- Цыган. Из семьдесят второй.
Цыган был одним из моих "партнеров по делу", одним из тех, с кем я погорел и был задержан на Конотопском перегоне. Мы частенько с ним так общались - перестукивались, делились новостями. На этот раз сообщение его было кратким.
"Завтра начинается сессия трибунала, - передавал Цыган. - Есть слух, что наше дело уже в суде. Так что жди - по утрянке вызовут!"
Он умолк ненадолго. Отстучал строчку из старинной бродяжьей песни "вот умру я, умру я…" и затем:
"Вышел какой-то новый Указ, может, слыхал? Срока, говорят, будут теперь кошмарные… Не дай-то Бог!"
Указ? Я пожал в сомнении плечами. Нет, о нем пока разговора не было. Скорей всего, это очередная "параша", обычная паническая новость, которыми изобилует здешняя жизнь… Я усомнился в тюремных слухах - и напрасно! Новость эта, как вскоре выяснилось, оказалась верной. Именно в июльский этот день - такой прозрачный и тихий - появился правительственный указ, страшный "Указ от 4. 6. 1947 года", знаменующий собою начало нового, жесточайшего, послевоенного террора. Губительные его последствия мне пришлось испытать на себе так же, как и многим тысячам российских заключенных… Но это потом, погодя. А пока, примостясь на дощатых нарах, я ждал утра - ждал судного часа.
По коридорам, топоча, прошла ночная дежурная смена. Отомкнув кормушку, небольшое оконце, прорубленное в двери и предназначенное для передачи пищи, надзиратель заглянул в камеру и затем сказал с хрипотцой:
- Отбой. Теперь чтоб молчок!
Постоял так, сопя и щурясь, обвел нас цепким взглядом и с треском задвинул тугой засов.
День отошел - один из многих тюремных дней, уготованных мне судьбою. Струящийся за решеткой закат потускнел, иссяк, сменился мглою. И тотчас под потолком вспыхнула лампочка, неяркая, пыльная, забранная ржавой проволочной сеткой. Свет ее лег на лица людей и окрасил их мертвенной желтизной.
Многолюдная, битком набитая камера готовилась ко сну: ворочалась, шуршала, пахла потом и дышала тоской. Здесь каждый находился под следствием и дожидался суда. И грядущее утро для многих в камере было роковым, поворотным…
Что оно принесет и каковым оно будет?
Внезапно в углу, неподалеку от окна, раздался негромкий дробный стук.
Я невольно прислушался: три удара - "в" … потом - шесть, значит - "е"… Затем последовала частая серия, оборвавшаяся на "р"… Получалось - "верь", только без мягкого знака. Впрочем, в тюремной азбуке эти знаки, как правило, опускаются. "Кто бы это мог быть?" - заинтересовался я. Потянулся в угол и прильнул к стене, и сейчас же по лицу мне - по глазам и скулам - хлестнули холодные капли.
Так вот в чем дело! Это сочилась камерная сырость. По ночам, когда люди спали, тюрьма сама начинала звучать, говорить…
"Верь! - усмехнулся я, стирая влагу с ресниц. - Во что мне теперь верить?"