- Мои люди не распространяли слухов, - возразил Шарп.
- Ваши люди? - поддразнил его Хоган. - Они не ваши люди, Ричард. Они - люди Кили, или, более вероятно, люди Бонапарта, но они не ваши.
- Они - хорошие солдаты, сэр, и они дрались хорошо.
Хоган только покачал головой, слыша гнев в голосе Шарпа, затем, придерживая друга за локоть, повел его вдоль восточных зубчатых стен.
- Позвольте мне попробовать объяснять кое-что вам, Ричард, - сказал Хоган. - Треть этой армии - ирландцы. Нет батальона, в котором среди рядовых не было бы полным-полно моих соотечественников, и большинство этих ирландцев - не поклонники короля Георга. А с какой стати им быть? Но они здесь, потому что дома нет никакой работы и никакой пищи, и потому что в армии, благослови ее Бог, у людей хватает здравого смысла относиться к ирландцам хорошо. Но просто представьте, Ричард, просто представьте, что мы обидим всех этих добрых парней из графства Корк и графства Оффали, и всех тех храбрецов из Иннискиллинга и Баллибофи, представьте, что мы обидим их так сильно, что они взбунтуются. Как долго эта армия устоит? Неделю? Два дня? Один час? Французы, Ричард, уже почти разделили армию на две части, и не думайте, что они не попробуют еще раз, потому что они попробуют. Только следующий слух будет более тонким, и единственный способ, которым я могу остановить тот следующий слух, - избавить армию от Real Compania Irlandesa, потому что, даже если вы правы и они не распространяли рассказы о насилии и резне, тогда кто-то близкий к ним это делал. Так что завтра утром, Ричард, вы отведете этих ублюдков вниз к штабу, где они сдадут хорошие новые мушкеты, которые вы так или иначе украли для них, и получат продовольствие в расчете на длительное путешествие. В действительности, Ричард, они будут под арестом, пока мы не сможем найти транспорт, который доставит их в Кадис, и ничего вы с этим не поделаете. Это приказ. - Хоган достал из сумки листок бумаги и протянул его стрелку. - И это не мой приказ, Ричард, это приказ пэра.
Шарп развернул бумагу. Он был огорчен тем, что считал несправедливостью. Капитан Донахью и его люди хотели драться с французами, но вместо этого их задвигают в дальний угол. Они должны возвращаются в штаб, где их разоружат как предателей. Шарп чувствовал искушение скомкать предписание Веллингтона, но заставил себя сдержаться.
- Если вы хотите избавиться от нарушителей спокойствия, - сказал он вместо этого, - тогда начните с Кили и его проклятой шлюхи, начните с…
- Не учите меня как делать мою работу, - едко оборвал его Хоган. - Я не могу действовать против Кили и его шлюхи, потому что они не состоят в британской армии. Вальверде мог бы избавиться от них, но он не будет, таким образом, самое простое и благоразумное решение - избавиться от всего проклятого клубка проблем разом. И завтра утром, Ричард, вы сделаете именно это.
Шарп глубоко вздохнул, чтобы обуздать гнев.
- Почему завтра? - спросил он, когда он успокоился настолько, чтобы заговорить снова. - Почему не теперь?
- Потому что вам потребуется весь оставшийся день, чтобы похоронить мертвецов.
- А почему приказывают, чтобы это делал я? - спросил Шарп недовольно. - Почему не Рансимен или Кили?
- Потому что эти два господина, - ответил Хоган, - вернутся вместе со мной, чтобы дать показания. Собирается следственная комиссия, и я должен быть абсолютно уверен, что суд обнаружит в точности то, что я хочу, чтобы он обнаружил.
- Какого черта нужна следственна комиссия? - спросил Шарп неприязненно. - Мы и так знаем, что случилось. Мы были разбиты.
Хоган вздохнул.
- Мы нуждаемся в следственной комиссии, Ричард, потому что отличный португальский батальон был порван в клочья, и португальскому правительству это не понравится. Хуже того: нашим противникам в испанской хунте это понравится. Они скажут, что события прошлой ночи доказывают, что иностранные войска нельзя доверять британскому командованию, а именно сейчас, Ричард, мы больше всего хотим, чтобы пэр стал Generalisimo Испании. Иначе мы не сможем победить. Так что самое главное, что мы должны сделать теперь, - это добиться того, чтобы это несчастье не лило воду на мельницу проклятому Вальверде, поэтому и назначают торжественно следственную комиссию и находят британского офицера, на которого может быть возложена вся вина. Мы нуждаемся, благослови Бог бедного ублюдка, в козле отпущения.
Шарп почувствовал как медленно, исподтишка подбирается к нему беда. Португальцы и испанцы хотели получить козла отпущения, и Ричард Шарп будет отличной жертвой - жертвой, которая будет связана по рукам и ногам рапортом, который Хоган представит сегодня днем в штабе.
- Я пытался объяснить Оливейре, что Луп собирается напасть, - сказал Шарп, - но он не верил мне…
- Ричард! Ричард! - прервал его Хоган страдальческим тоном. - Вы - не козел отпущения! Слава Богу, приятель, вы - всего лишь капитан, и то временно. Разве по бумагам вы не лейтенант? Вы думаете, что мы можем пойти к португальскому правительству и сказать, что мы позволили лейтенанту зеленых курток прикончить целый полкcaçadores? Боже милосердный, дружище, если мы собираемся принести жертву, тогда самое меньшее, чем мы можем пожертвовать - это большое, толстое животное с достаточным количеством жира на теле, чтобы огонь зашипел, когда мы бросим его в костер.
- Рансимен, - сказал Шарп.
Хоган хищно улыбнулся.
- Точно. Нашим Управляющим фургонами пожертвуют, чтобы сделать португальцев счастливыми и убедить испанцев, что Веллингтону можно доверить их драгоценных солдат. Я не могу пожертвовать Кили, хотя я хотел бы, потому что это расстроит испанцев, и я не могу пожертвовать вами, потому что у вас слишком низкое звание, кроме того, вы понадобитесь мне в другой раз, когда у меня будет очередное дурацкое поручение, но полковник Клод Рансимен родился именно для такого момента, Ричард. Это - гордая и единственная цель жизни Рансимена: пожертвовать честью, званием и репутацией, чтобы сделать Лиссабон и Кадис счастливыми. - Хоган сделал паузу, размышляя. - Возможно, мы даже расстреляем его. Исключительно pour encourager les autres.
Шарп подумал, что, очевидно, предполагается, что он понял французскую фразу, но она ничего не означала для него, и он был слишком подавлен, чтобы попросить перевод. Ему также было отчаянно жалко Рансимена.
- Независимо от того, что вы сделаете, сэр, - сказал Шарп, - не расстреливайте его. Это была не его ошибка. А моя.
- Если чья-то, - сказал Хоган резко, - так это была ответственность Оливейры. Он был хорошим человеком, но он должен был слушать вас, хотя я не осмелюсь обвинить Оливейру. Португальцам он нужен как герой, так же как испанцам - Кили. Так что в жертву принесем Рансимена. Это не правосудие, Ричард, это политика, и как всякая политика она противна, но правильно проведенная может творить чудеса. Я оставляю вас хоронить ваших мертвецов, а завтра утром вы докладываете в штабе о ваших разоруженных ирландцах. Мы найдем такое место, чтобы расквартировать их, где с ними не случится новых неприятностей, а вы, конечно, сможете тогда возвратиться к исполнению своих обязанностей.
Шарп снова почувствовал острую боль от несправедливости решения.
- Предположим, Рансимен захочет вызвать меня как свидетеля? - спросил он. - Я не буду лгать. Мне нравится этот человек.
- У вас извращенные вкусы. Рансимен не будет вызывать вас, никто не вызовет вас. Я позабочусь об этом. Эта следственная комиссия не устанавливает правду, Ричард, но снимает Веллингтона и меня со здоровенного крюка, который воткнули в наш общий зад. - Хоган усмехнулся, затем повернулся и пошел. - Я пришлю вам кирки и лопаты, чтобы похоронить мертвецов, - крикнул он на прощанье.
- Вы не могли послать нам то, в чем мы нуждались, не так ли? - крикнул Шарп вслед майору. - Но вы можете быстро найти проклятые лопаты!
- Я работаю волшебником, вот почему! Приезжайте и пообедайте со мной завтра!
***
Запах мертвечины уже царил в форте. Отвратительные стервятники парили над головами или громоздились на рушащихся крепостных валах. В форте уже было немного шанцевых инструментов, и Шарп приказал, чтобы Real Compania Irlandesa начала рыть длинную траншею для могилы. Он заставил своих собственных стрелков присоединиться к землекопам. Зеленые куртки ворчали, что такое занятие ниже достоинства таких элитные войск, как они, но Шарп настоял.
- Мы делаем это, потому что они делают это, - сказал он своим недовольным людям, указывая большим пальцем на ирландских гвардейцев. Шарп даже взялся руководить непосредственно: разделся до пояса и бил киркой так, словно это было орудие мести. Он раз за разом вгонял острие в твердую, скалистую почву, выворачивал комок и бил снова, пока пот не прошиб его.
- Шарп? - Грустный полковник Рансимен, сидя на своей большой лошади, всматривался вниз в потного, обнаженного до пояса стрелка. - Это действительно ты, Шарп?
Шарп выпрямился и откинул волосы с глаз.
- Да, генерал. Это я.
- Тебя пороли? - Рансимен смотрел ошеломленно на глубокие шрамы на спине Шарпа.
- В Индии, генерал - за то, чего я не делал.
- Ты не должен копать! Это ниже достоинства офицера - рыть землю, Шарп. Ты должен учиться вести себя как офицер.
Шарп вытер пот со лба.
- Мне нравится копать, генерал. Это - честная работа. Мне всегда хотелось, чтобы у меня была ферма. Совсем маленькая, и чтобы самому работать от рассвета до заката. Вы здесь, чтобы попрощаться?
Рансимен кивнул.
- Ты знаешь, что собирают следственную комиссию?
- Я слышал, сэр.