И тогда Дукаревич решил взять последнее препятствие. Он снова привязал сапоги к спине, а резиновую сумку к голове, вошел в воду и поплыл на левый берег, стараясь не производить шума. Течением его сильно сносило. В темноте невозможно было определить, какое расстояние еще оставалось плыть. Несколько раз он старался нащупать дно ногами, но безрезультатно, место было глубокое. Дукаревич терял силы. Тяжелая, намокшая одежда гирей тянула ко дну. Стало ясно: если через пять-десять минут он не сможет стать на ноги, наступит конец.
"Тону", - подумал Дукаревич, теряя сознание.
Но в эту секунду раздались выстрелы и пули звонко защелкали по воде. Ноги Дукаревича неожиданно нащупали твердое, усыпанное галькой дно. Глубоко вздохнув, он набрал полную грудь воздуха и погрузился в воду. Почти минуту он пробыл на дне, потом осторожно высунул голову. Выстрелы гремели где-то с правой стороны. Филателист простоял в реке целый час и, когда стихло, стал пробираться к берегу. Он ступал медленно, едва передвигая ноги. Зубы его выбивали дробь, но холода он теперь не ощущал. Страх смерти заставил забыть обо всем, даже о марках. Дукаревич шел сильно согнувшись, но с каждым шагом дно становилось более мелким. Теперь его легко можно было заметить с берега.
"Или - или", - подумал филателист, выпрямляясь во весь рост и на ходу отвязывая висевшие за спиной сапоги. Сейчас, он знал, решалась его судьба. Если его кто-нибудь видит, значит, конец. На таком коротком расстоянии убьют наповал.
Дукаревич заспешил, но в воде было трудно передвигать ноги. В руках он нес сапоги и, словно защищаясь, держал их перед собой около груди. Вот остались последние два шага - и берег. Филателист поставил ноги на камень и согнул колено.
- Стой! - крикнул кто-то сбоку и нанес сильный удар прикладом ружья в бок.
Дукаревич упал и поднял руки.
- Свои, свои! - закричал он.
Правый бок филателиста ныл тупой болью. Казалось, что ему сломали ребро.
Два солдата довели его до деревни, втолкнули в погреб и закрыли дверь на замок.
6
Оставшись один, Дукаревич стал обдумывать свое незавидное положение. Скоро его поведут на допрос к офицеру. Он расскажет о себе всю правду: кто он, как попал на фронт, куда сейчас пробирается. Для проверки могут запросить американскую миссию в Омске. Можно, наконец, послать телеграмму в Нью-Йорк Питеру Мак-Доуэллу. Белые - это не красные. Они поддерживают связь с цивилизованным миром.
Дукаревич понемногу успокаивался. Если он не погиб во время опаснейшей переправы через Ишим, то сейчас смешно думать о гибели.
Бездеятельность тяготила филателиста. Он принялся за обследование темницы и, обшарив все углы, неожиданно наткнулся на товарища по несчастью.
- Кто вы? - спросил Дукаревич, ощупывая овчинный полушубок.
- Женщина я… Ачемчирская… Снизу…
- За что вас задержали?
- А кто их знает! Шла вечером к сестре, а солдаты напали. Может, шпионка, говорят, награду получим. А какая шпионка? Восьмой месяц хожу… Брюхатая, господи помилуй…
Женщина всхлипнула и замолчала.
- Ничего, не расстраивайтесь, - посочувствовал Дукаревич. - Скоро будет утро. Все выяснится, и вас отпустят.
- Знаю, что отпустят. У меня мужик солдат, Колчаку служит. Дома беспокоятся…
Филателист сел рядом и вытянул ноги. Ему было очень холодно, и он дрожал.
- Ты чего зубами ляскаешь? - спросила женщина. - Прозяб?
- Очень.
Женские руки участливо ощупали его…
- Батюшки! Да где же ты это промок так? Насквозь…
- В реке.
- Упал?
- Плыл.
- Вот оно что… Потому тебя и заарестовали. И кто это войну промеж себя придумал, не пойму. Русские с русскими воюют. Вот жизнь настала, господи помилуй…
Дукаревич молчал.
- Да ты бы хоть разделся и бельишко выжал. Право, говорю, отожми. Лучше будет.
- Ничего, не стоит.
Филателист отказался, но скоро почувствовал, как руки и ноги его коченеют. Надо шевелиться, заняться гимнастикой, иначе дело может кончиться плохо.
- Я тебе шубенку дам погреться, - нерешительно предложила женщина. - Право слово! А то застынешь и пропадешь.
Филателист задумался на мгновение. Он быстро снял куртку, фуфайку и нижнее белье с секретными карманами. Женщина протянула ему полушубок. Кислый запах овчины ударил в нос Дукаревичу, он быстро закутался и сразу ощутил приятную теплоту.
- А вам не холодно?
- Я сухая. Мне легче.
Но филателист почувствовал угрызения совести и сказал:
- Вот что, давайте поделим, полушубок. Я не хочу, чтобы вы мерзли.
- Ничего, ничего! Сам грейся. Говорю тебе, я сухая.
Дукаревич решительно запротестовал:
- Если так не хотите, забирайте его обратно. Слышите?
Женщина помолчала немного.
- Ишь ты, какой настырный! Ну, ладно, садись поудобней. Мне брюхо-то не надави ненароком. Ребеночка еще спортишь.
Дукаревич прижался поудобнее к женщине. Молодая она или пожилая, он не мог определить.
- Дети есть? Или первый?
- Какое там! Третий уже.
Они сидели молча, каждый думая о своем. Женщина о покинутом доме, где ее ждали, а Дукаревич вспоминал Стефанию. Ради нее он сейчас рискует жизнью. Чувствует ли она смертельную опасность, грозящую ему?
Дверь погреба распахнулась, и раздался суровый окрик:
- Живей, сволочь!
Кто-то вошел в погреб, и снова захлопнулась дверь.
Новый заключенный присел на корточки и, затаив дыхание, сидел несколько минут молча. А потом, подобно Дукаревичу, он пошел обшаривать стены.
- Кто тут? - вполголоса спросил он, задев филателиста за ноги.
Дукаревич по голосу узнал красноармейца, с которым час назад расстался на песчаном острове.
- Мы тута, - ответила женщина. - Мы люди.
- Это хорошо, что люди. Мокрый я сильно. Прямо с реки. В воде сейчас сидел.
- Всех вас не пригреешь, - неожиданно рассердилась женщина и потянула свой полушубок.
Дукаревич принялся выжимать фуфайку. Но одному было трудно, и он сказал, обращаясь к красноармейцу:
- Вы мне не поможете отжать?
- Погоди, погоди… - изумился красноармеец. - Никак, на острове были вместе? А?
- Да. Были.
- Что же, заграбастали, выходит?
Филателист ничего не ответил. Красноармеец нащупал в темноте конец фуфайки. Он свернул ее жгутом, и они вдвоем стали выкручивать воду.
- До капельки! - хозяйственно отметил красноармеец. - Ты что же, разоблачился? Пожалуй, надо и мне… А впрочем, все едино. Шлепнут скоро. И трудиться но стоит. Ну их к дьяволу! Не замерзну.
Он сел с филателистом рядом и ощупал его, как слепой.
- Помирать, выходит, будем вместе. А баба при чем? Для равноправия, что ли?
Красноармеец крепко выругался, помянув богородицу.
Дукаревич недовольно сказал:
- Нехорошо так! Женщина беременная…
- Ничего. От слов не рассыплется. Тебя за что, тетка, морозят здесь?
- За шпионку признали. А какая я шпионка! На восьмом месяце… К сестре шла. Вот христос, не вру!
- Ишь, гады, что делают!
Красноармеец вздохнул и затих. Дукаревичу даже подумалось, не заснул ли новый заключенный. Больно уж тихо он сидел. Но красноармеец не спал. Он понимал, что доживает последние часы, а может быть, даже и минуты. У него нашли динамит. Он должен был взорвать железнодорожное полотно, чтобы не дать белым продвинуть свой бронепоезд к мосту. Красноармеец взялся выполнить эту задачу добровольно, хотя и знал, что идет почти на верную смерть. Но от удачного взрыва зависела победа дела революции, а он был коммунист и до войны работал в шахте подрывником.
Ночью его спустили в воду. Он добрался до острова и пролежал несколько часов на песке. После красноармеец поплыл по течению с пробковым поясом на груди. Ночь была туманная, и план мог увенчаться успехом. Он уже благополучно пробрался на сторону противника, но совсем случайно напоролся на вражеский секрет. Ударом приклада в голову его сшибли с ног и обезоружили. Сейчас красноармеец ждал расстрела.
"Скорей бы уже", - вяло подумал он и ощутил тошнотворную слабость.
Присутствие рядом человека, которому угрожала такая же печальная участь, давало некоторое утешение. Двоим умирать легче, чем одному. И он вдруг почувствовал, что сидящий рядом неизвестный становится для него близким и родным, вроде брата или старого друга. Красноармеец не представлял, как он выглядит - рыжий, черный или светловолосый, какое у него лицо, сколько ему лет. Он пожалел, что под рукой не было спичек. Хорошо бы посмотреть на товарища по несчастью.
- Ты какой губернии?
- Минской.
- Не бывал там никогда, - словно извиняясь, сказал красноармеец. Помолчав немного, добавил: - А я вот из Юзовки. На шахте у бельгийцев работал подрывником. Хорошие у нас места на Дону. Чудные места! Посмотреть бы еще разок. Хоть бы одним глазком.!.
Дукаревич уловил в голосе красноармейца тоскливые нотки.
- Как же вас задержали? - спросил филателист. - Мне показалось, вы плыли на правый берег.
- Дуром взяли. На секрет нарвался, - выругался красноармеец. - Ну да ладно, все едино эту сволочь сметут… Помирать вот только неохота. Жизнь-то какая предвидится впереди! Лучше царей будем жить!
Голос его прозвучал еще тоскливее.
- А если вам на допросе раскаяться? Вас могут помиловать.
- То есть как раскаяться?
- Ну хотя бы для виду, - поправился Дукаревич.