Сейчас же, милый мой Казимир, я - филателист и компаньон Питера Мак-Доуэлла, с которым мы вместе имеем собственную контору. Помнишь, на Скобелевском проспекте была табачная лавка Сары Таубеншляк, где обменивали с доплатой старые перья на новые? Сара также продавала старые почтовые марки, которые у нее покупали гимназисты для наклейки в альбомы. Мы этого ремесла тогда не понимали, Казимир, потому что у нас под носом были сопли, а сейчас я в этом деле опытный человек. Филателия - это и есть собирание марок. Ты, быть может, скажешь с презрением: какой у меня брат дурак! - и даже пожалеешь, что я занимаюсь такими пустяками. На это я тебе отвечу: ты неправ! Почтовые марки - великая вещь! Это вовсе не пустяк, как тебе кажется. Подумай сам, только три человека в Америке могут обойтись без марок: это три вдовы президентов, которым по специальному закону разрешается заменить марку на конверте своей подписью. Даже сам президент Америки обязан покупать марки! Но если такое значение имеют марки обыкновенные, которые печатают в наши дни, то какой великий горизонт может иметь старинная марка?.. Мой компаньон Питер Мак-Доуэлл говорит: "Филателия - это золотая жила!"
Как же я наткнулся на эту золотую жилу, спросишь ты. Прежде всего я поступил сортировщиком марок в филателистическую контору и подбирал марки в пакетики (от 50 штук до 5000 в каждом) для рассылки их по всему миру. А после, Казимир, я стал ездить по разным городам и покупать редкие коллекции… Чтобы ты еще раз не подумал, что это дело пустяковое, могу сказать, что марки собирают не только мальчишки-гимназисты. Император Всероссийский Александр Третий, миллиардер Ротшильд, который живет в Вене, английский король, бельгийский король Альберт и целый ряд других великих людей занимались и занимаются, подобно мне, филателией.
Конечно, Сара Таубеншляк продавала гимназистам разный хлам, на копейку по две штуки и больше. А что ты подумаешь, Казимир, если я тебе скажу такую вещь: румынская марка выпуска 1858 года со штемпелем погашения, бумага верже, цвет черный с розовым, достоинством 27 рублей по каталогу Ивера стоит 35 тысяч франков! Как тебе это нравится? Ведь если бы такая марка попала тебе в руки, я уверен, ты сегодня же продал бы ее и купил трехэтажный дом. И ты смог бы прожить богачом до конца своей жизни! А вот еще: существует шестидесятисантимовая желтая доплатная марка выпуска 1871 года. Чистая такая марка стоит 375 франков, а со штемпелем - 4000 франков. Разница 3625 франков!
Ну, а если твой брат химик и гравер одновременно? Если он может превратить чистую марку в гашеную и наоборот? Что это может принести, Казимир? Но, между прочим, это очень трудная операция и очень опасная… Другое дело - ремонт марок. Мы при конторе открыли маленькую клинику, в которой лечим больные марки. Ты знаешь, иногда марка бывает разорвана, с дырой, запачканная… Если у тебя есть такая марка, которую можно только выбросить, пришли на пробу мне - и я тебе сделаю из нее конфетку. Она станет новенькой, словно из-под типографского станка. Ты ее не узнаешь.
Иногда мне Питер Мак-Доуэлл говорит: "Дукаревич, вы второй Фурнье!" Это тонкая и очень лестная похвала, которой можно гордиться. Ты, конечно, не знаешь, кто такой Фурнье. Это великий фальсификатор. Он прогремел на весь мир подделкой очень редкой четырехсантимовой марки Эльзаса и Лотарингии. На международных выставках он получил восемь золотых медалей, четыре премии и шесть дипломов. Вот кто такой Фурнье! И вот что значит ловко подделать марку!
Правда, Казимир, я еще не разбогател. Пока я еще беден, хотя, как видишь, еду первым классом. Но я буду богат, Казимир, и не позже, чем через год. Мне нужны сейчас деньги, много денег, так как я хочу жениться на дочери ювелира Вецеховского Стефании Вецеховской. Я люблю этого прекрасного ангела, который, к сожалению, имеет отцом такое подлое животное, как ювелир Вецеховский. Этот бывший ломжинский стекольщик, разбогатевший на ворованных бриллиантах, слышать ничего не хочет о моей любви. Он считает меня нищим и даже не пускает в свой дом. Не правда ли, странно, что такой негодяй может иметь прекрасную дочь изумительной красоты?
Но, Казимир, я, должно быть, родился под счастливой звездой. Сам бог идет мне навстречу. Недавно мой компаньон Питер Мак-Доуэлл передал мне выгодное предложение главного секретаря Джорджа Аштонга - ученого марковеда доктора Хиглета. Джордж Аштонг - миллионер и тоже филателист, его марочная коллекция считается четвертой в мире. Так вот, у него есть марки, выпущенные во время Парижской Коммуны резчиком Тейсом. Это большая редкость. А сейчас он собирает марки русской революции.
Ты не филателист, Казимир, тебе это непонятно, но я могу только сказать, что марки с исторической датой штемпеля ценятся очень и очень высоко. (Кстати, если у тебя будут какие угодно почтовые марки со штемпелем 12 февраля и 25 октября 1917 года, ты их береги, я тебе заплачу за них очень хорошо!). Так вот, предложение, которое я получил, заключается в том, чтобы я поехал в Россию собирать погашенные марки. Это, конечно, очень нетрудная командировка, но доктор Хиглет требует, чтобы марки были из тех мест, где идут бои. По его мнению, там, где убивают людей, и совершается история. Может быть, это и верно, Казимир, я не спорю, но поездка моя опасна. Единственное, что меня успокаивает, это то, что я не забыл русский язык и сумею поддержать разговор с большевиками.
Первая моя остановка будет в Архангельске, а оттуда поеду в Петроград и Москву. Мне хочется поискать в этих городах редкие коллекции, а после уже отправиться на Украину. Будь уверен, я перед обратной поездкой в Америку обязательно заеду в Бобруйск, чтобы обнять тебя и поцеловать твоих милых детишек, которых ты прислал мне на фотографии вместе с твоей уважаемой супругой.
Твой брат Осип Дукаревич.
P. S. Если бы ты, Казимир, знал, что представляет из себя Стефания!
О. Д.
3
Комендант, арестовавший Дукаревича в день возвращения его на родину, оказал ему неоценимую услугу. Дукаревич научился осторожности и многое понял в революции из того, что было ему ранее, когда он ехал через океан, неясно. Американский паспорт он спрятал под стельку сапога и запасся хорошими советскими документами. Искусство гравера в революционной стране, где круглая печать пользовалась особым признанием, оказалось кстати. А сделать лишнюю печать для Дукаревича было нетрудно: один вечер усидчивой работы - и вот вам любой документ.
В Петрограде ему подвезло. Когда он проходил по Гороховой улице, его нагнала открытая машина.
- Иосиф! - закричал человек в кожаной тужурке и замахал военной фуражкой.
- Мошка! - воскликнул Дукаревич, бросаясь к автомобилю. Человек, сидевший рядом с шофером, был не кто иной, как Моисей Кацман, старый друг, который на швейной фабрике обтачивал клапан заднего кармана брюк.
- Садись, поедем, я тороплюсь. По дороге все расскажешь, - говорил Моисей, втаскивая Дукаревича в машину.
Они мчались по опустевшим улицам Петрограда, и Дукаревич с осторожностью отвечал на вопросы старого друга, недавно возвратившегося из Америки на родину.
- Что ты думаешь делать в России? - в упор спросил Кацман.
- Работать на пользу Советской республики.
- Я так и знал, что ты вернешься, - произнес растроганный Кацман. - Ты ведь пролетарий, Иосиф! Подлая Америка не смогла развратить твою душу, хотя ты и находился на скользком пути, когда покинул швейную фабрику и стал торговать порнографическими карточками.
Моисею Кацману до зарезу требовались надежные люди, чтобы создать новый, революционный уголовный розыск в столице, и он предложил старому другу поступить к нему в сотрудники. Дукаревич охотно согласился.
Новая служба давала возможность принимать участие в обысках, а для филателистической деятельности Дукаревича это не было лишним. В то время, когда проворные агенты искали крупчатку, сахарин и свиное сало, филателист шарил в письменных столах и в шкафах, разыскивая альбомы с марками. Опытным взглядом он определял ценность найденных коллекций, находил редкие старинные марки и потихоньку извлекал их, убирая в кошелек.
Как-то во время обыска у миллионера-фабриканта обнаружили чемодан, набитый золотыми и бриллиантовыми вещами. Фабрикант решил бежать за границу и собрал все ценности в дорогу.
- Хорошо, берите, - сказал богач, - только меня оставьте в покое. Я не занимаюсь политикой. Я просто хочу спокойно жить.
В кабинете вытряхивали ящики из письменного стола, расшвыривали по полу толстые книги в кожаных переплетах. Дукаревич срывал обивку с кресел и дивана. Он знал, что в доме должна быть ценнейшая филателистическая коллекция. Но где она спрятана?
- Покажите все ваши комнаты.
- Будьте любезны! Пожалуйста.
Фабрикант, тучный человек с рыхлым заспанным лицом, шел впереди и светил свечкой. Пугливые тени прыгали на стенах. Дукаревич шагал по пятам.
- Здесь столовая. Здесь - детская. Дочурка живет. Зайдете?
- Обязательно.
Дукаревич заметил: на столе, среди синих ученических тетрадей, лежат марочные альбомы. Филателист почувствовал легкое головокружение. Он хотел кинуться к столу, но, поймав на себе пристальный взгляд хозяина, отвел глаза в сторону и полез под кровать. Филателист передвинул вышитые шелком туфли, пощупал матрац. Колючие, выцветшие глаза хозяина следили за каждым его шагом, за каждым движением руки. Дукаревич с презрением думал: "Эти идиоты из угрозыска радуются, что нашли золото и бриллианты. Болваны! Они не подозревают, что альбомы стоят дороже чемодана с золотом".