Потолок и стены просторной комнаты были обиты церковной золотистой парчой. В углу стоял стол, накрытый вышитой скатертью, возле него - узкий длинный диван с прямой спинкой и несколько простых некрашеных табуреток. На широкой кровати, застланной белым пикейным одеялом, высились две горки подушек с кружевными нарядными прошивками. На полу лежала полосатая тигровая шкура. Мертвая голова хищника скалила острые зубы. На этажерке сияла огромная никелированная труба граммофона, а на подоконнике, за тюлевыми занавесками, цвела в горшке ярко-пунцовая герань.
Катюша сидела на диване, склонившись над картой. Солнечный луч золотил ее курчавые рыжие волосы. По рябому скуластому лицу струился обильный пот. Она вытирала его расшитым полотенцем. В углу, прислонившись к печке, стоял аккуратно причесанный синеглазый горбун.
- Покажи еще раз твои бумаги! - приказала Катюша, поднимая золотую голову и пристально разглядывая Евстафия Павловича. - Лошадей разводишь, а борода, как у священника. Не разберешь, то ли ты поп, то ли цыган. Лучше сознавайся сразу. Я не люблю, когда мне очки втирают.
- Если бы я был священник, я бы не стал отрекаться. Я в бога верую.
- Вот дурной! А еще, поди, образованный.
- Образованный.
Коневод положил на стол перед Катюшей командировочное удостоверение и меморандум Эрании.
- Старого режиму, значит?
- Старого.
- А ты знаешь, кто я?
- Слышал.
- Меня белые и красные бандиткой называют, а есть самая идейная анархистка, - с обидой в голосе сказала Катюша. - Я за народное счастье воюю, а большевики меня на одну доску с Чумой ставят.
Евстафий Павлович, считая анархистов за интеллигентных разбойников, питал к ним отвращение. Но, сознавая полную безвыходность своего положения и думая о спасении Светлейшего, он решил не раздражать Катюшу.
- Это очень хорошо! - сказал коневод. - Что может быть выше народного счастья! Я свою жизнь отдал этой благородной цели. Я вырастил Светлейшего и принес его в дар народу. Надеюсь, вы теперь поймете, почему я так болею за судьбу жеребца и почему стремлюсь поскорее вернуть его в Эранию.
- Вы любите лошадей? - спросила Катюша, и в тоне ее голоса коневод уловил теплоту.
- Самое прекрасное животное на свете - конь! - искренне воскликнул Пряхин, и на впалых щеках его заиграл румянец. - Я отдал лошадям всю свою жизнь. И Светлейший для меня дороже всего на свете.
- Хороший конь - великое дело, - согласилась Катюша. - Я сама на конюшне родилась и возле лошадей выросла. Толк в них понимаю.
- На каком заводе, разрешите спросить?
- Вы думаете, у коннозаводчика? Нет, в цирке.
- Я обратил внимание, как вы садились в Ново-Алексеевке на коня, - сказал Евстафий Павлович. - Ни один кавалерист так не сядет.
- С четырех лет в цирке, и все на лошади. Научиться можно было.
Горбун и Шарик молча слушали беседу Катюши с коневодом. Они уже поняли, что пленник будет освобожден. Горбун зевнул, прикрыв тонкими пальцами рот. Шарик стал скучным, Лицо его потускнело.
- Ну, что же, - сказала Катюша, еще раз перечитав меморандум. - Поезжайте в Эранию. Обижать мы вас не будем. Анархисты бьют белых и красных, да еще подходящих буржуев. А честных людей, которые не вредят народу, мы не трогаем. Мы за анархию боремся, за всеобщее счастье.
Евстафий Павлович в нерешительности переминался с ноги на ногу.
- Разрешите вас опросить, удалось ли вам догнать негодяя Забиру?
- Удрал, гадюка! Из-под самого носа. На глазах скрылся. Но мы его нагоним. Я буду не я, но Светлейшего добуду.
По рябому скуластому лицу женщины прошла легкая тень, и оно приобрело суровую жестокость.
- Поезжайте куда хотите, - еще раз подтвердила Катюша и вернула коневоду документы.
- Куда же я поеду?! Я должен догонять Забиру. В Эранию я не могу вернуться без жеребца.
- Вам виднее. Ваше дело.
Наступило молчание. Горбун, опустив длинные ресницы, чистил ногти. Катюша вытирала полотенцем вспотевшее лицо. Шарик, сидевший в углу, маленьким ключиком заводил золотые часы.
- Можете у нас остаться, если хотите послужить народу. Нашей республике бывает нужен ветеринар. Раненых лошадей лечить.
Предложение, сделанное так неожиданно, поставило Евстафия Павловича в тупик. Такого конца беседы он никак не ожидал.
- Помилуйте! - сказал коневод, нервно собрав бороду в кулак. - Я даже не знаю…
- А тут и знать нечего. Оставайтесь и все. Чего раздумывать?
Евстафий Павлович торопливо взвешивал все преимущества, которые ему сулило предложение Катюши. Находясь возле атаманши, заинтересованной в поисках Светлейшего, он мог скорее найти Забиру. Но бывшая цирковая наездница, заполучив в свои руки знаменитого жеребца, вряд ли расстанется с ним и возвратит его в Эранию. Может быть, надежнее продолжать поиски за свой собственный страх и риск? Евстафий Павлович колебался. Если Забира ушел от Катюшиного отряда, то как же тогда догонит его коневод? И на чем? Где сейчас Ласточка? Вернет ли горбун ему отобранную лошадь?
- Оставайтесь! - настойчиво сказала Катюша. - Послужите народу. А уж в обиде не будете. Анархисты - люди не жадные.
- Хорошо. Но только при одном непременном условии. Вы вернете Светлейшего в Эранию.
- Светлейшего еще добыть надо. Чего раньше времени о нем толковать. Это все равно, что шкуру неубитого медведя обещать.
- Ладно! - согласился коневод. - Ради спасения Светлейшего я останусь у вас.
Катюша незаметно переглянулась с горбуном и одобрительно улыбнулась.
- Надеюсь, мою кобылу Ласточку мне вернут обратно? - спросил Евстафий Павлович, обращаясь одновременно к Катюше и к горбуну.
- Где его конь?
- Цел, цел! - торопливо ответил Шарик. - На конюшне.
- Отдать.
Катюша кивнула золотой головой коневоду, давая понять, что аудиенция закончена, но Евстафий Павлович, вспомнив Потемкина, поднял руку в знак того, что хочет говорить.
- Простите, у меня к вам еще одно дело. Я хочу обратить ваше внимание на судьбу человека, с которым провел эту ночь в заточении. Он врач из Петрограда. Его схватили в поезде ваши люди, чуть не убили, ограбили и в довершение посадили под замок.
Катюша взглянула на горбуна:
- Ты это его, Алеша?
Горбун утвердительно кивнул в ответ.
- Врач - человек полезный, - задумалась атаманша. - Только, конечно, надо знать, чем он дышит. Надежен ли?
- Ручаюсь вам! - воскликнул Евстафий Павлович. - Ручаюсь головой.
Катюша повернулась к горбуну:
- Освободи его.
- А если он шпион?
- Помилуйте, что вы говорите! - ужаснулся коневод.
Катюша молча вынула из кармана золотой десятирублевик и, отогнув скатерть со стола, пустила его волчком.
- Сейчас узнаем, - сказала она, обращаясь сразу ко всем. - Если орел - врач, если решка - шпион.
Золотая монетка вертелась на гладко выструганной поверхности стола. Коневод с замиранием сердца следил за ней. Монетка упала вверх орлом.
- Смотри, Алеша, орел!
Горбун, не глядя, процедил сквозь зубы:
- Мне не жалко. Черт с ним. Пусть живет.
И тогда Катюша приказала Шарику:
- Освободить доктора! Пулей! Назначаю его главным врачом моего отряда!
- Благодарю вас! - поклонился Пряхин, ошеломленный "соломоновым" решением вопроса.
Катюша опустила монету в карман и поправила скатерть на столе. Коневод нахлобучил кожаную фуражку на лоб и, обходя тигровую шкуру, вышел из комнаты.
Анархическая республика
