Усач, по укоренившейся солдатской привычке одергивая гимнастерку, скрылся за дверью, но сразу же вернулся.
- Входи!
Потемкин переступил порог и очутился в светлой чистой комнате, оклеенной дешевыми обоями. Здесь, за столом, в углу, под образами, на высоком железном сундуке сидел бледнолицый человек с высоко поднятыми плечами. Шеи у него не было.
"Горбатый", - догадался Николай Николаевич, проникаясь чувством снисходительной жалости к калеке.
Усач вышел из комнаты. Горбун поднял синие, немного печальные глаза. Он смотрел на Потемкина молча, не мигая. Николаю Николаевичу стало неприятно: "Что он, немой, что ли?"
Муха села горбуну на висок. Он ловко прихлопнул ее ладонью. На тонких длинных пальцах сверкнули крупные бриллианты.
- Кто? - тихо спросил горбун, не спуская глаз с лица пленника.
- Николай Николаевич Потемкин, врач… гомеопат! - вдруг радостно закончил пленник, неожиданно придумав врачебную специальность.
- Шпион? - еще тише спросил горбун и загадочно улыбнулся, показав редкие мелкие зубы.
- Помилуйте!
- Сознаешься - спокойно застрелю. Не сознаешься - замучаю, как жиды Христа, - на кусочки буду рубить.
Горбун пристально смотрел на посеревшее лицо Потемкина. Он словно любовался впечатлением, произведенным на пленника.
- По-по-по-по-звольте! - щелкая зубами, взмолился Николай Николаевич. - Разве можно так говорить с человеком, которого вы видите первый раз…
- Выбирай! Быстрее!
- Я гомеопат! Ей-богу! - на глазах Потемкина сверкнули слезы.
- Плохие нервы, - покачал сочувственно головой горбун и вдруг закричал: - Шарик! На носках!
Тяжелым мраморным пресс-папье он забарабанил в стену. Не прошло и минуты, как на пороге появился толстяк в белом офицерском кителе, красных галифе и английских обмотках. Был он до уродливости толст, бледнотел, невысок ростом, голова у него была круглая, вроде арбуза, подбородок двойной, а нос шишечкой.
- Возьми его! - тихо приказал горбун.
- Куда?
- В мыловарню.
Рядом с высоким Потемкиным Шарик казался карликом. Он с любопытством осмотрел Николая Николаевича со всех сторон и глуповато усмехнулся:
- Дядя, достань воробушка! А?
Шарик хихикал, захлебываясь от удовольствия. Жирные щеки его тряслись. Маленькие глазки превратились в узенькие щелочки. Толстый, круглый живот его колыхался под офицерским кителем, не застегнутым на две последние пуговицы.
- Ну, ладно! Хватит тебе! Веди, веди! - прикрикнул горбун.
- Айда вперед! - скомандовал Шарик и ловко ударил Николая Николаевича коленкой пониже поясницы.
Быстро скрутив пленнику руки за спину, он спустил его с лестницы и погнал через весь двор к кирпичному амбару.
Потемкин, ощущая удары дулом нагана в спину, бежал не переводя дыхания. У дверей амбара он сообразил, что толстяк бил его не наганом, а огромным ключом. Ему стало одновременно стыдно и радостно.
Шарик отомкнул ржавый замок и, слегка приоткрыв дверь, захихикал:
- Дядя! Хочешь, сливочным мороженым угощу?
Не дожидаясь ответа, он вдруг размахнулся и угостил пленника звонкой оплеухой.
Потемкин съежился от боли и позора и быстро юркнул в открытую широкую дверь.
Два пленника
После яркого солнца прохладная темнота каменного амбара казалась совершенно непроницаемой, Николай Николаевич стоял, закрыв глаза от ужаса. Он боялся пошевелиться и двинуться с места. Ему казалось, что он стоит на краю глубокой ямы, а в ней копошатся змеи, черви и крысы.
- Вы что, тоже в плену у этих бандитов?
Потемкин вздрогнул от неожиданности, услышав тихий, осторожный голос. Присутствие неизвестного человека его обрадовало.
- Да, в плену. Вы здесь один?
- Один.
Глаза постепенно привыкли к темноте. Мрак в амбаре был не полный. Через узкую щелку над дверью проникал свет. Николай Николаевич увидел темную человеческую фигуру, сидевшую на полу, а приблизившись к ней, разглядел даже бороду.
- Можно узнать, кто вы такой?
- Я коневод из Эрании.
- Давно вы здесь? - спросил Потемкин, не поняв, о какой Эрании говорил его случайный товарищ по несчастью.
- Со вчерашнего дня. Меня привезли сюда из Ново-Алексеевки. А вы кто будете?
- Врач из Петрограда. Гомеопат.
- Как же вы сюда попали?
Николай Николаевич, присев рядом с бородачом, подробно рассказал историю налета зеленых на поезд и про смерть раненого Грицка.
- Разбойники! Представляю, что вы пережили от этих злодеев.
Тронутый сочувствием бородача, Потемкин поинтересовался:
- Разрешите узнать, как вас зовут?
- Евстафий Павлович. Фамилия моя - Пряхин.
- А меня зовут Николаем Николаевичем. Потемкин.
- Ну, что же, будем знакомы!
Нигде люди не сближаются так быстро, как в заточении. Уже через час Евстафий Павлович рассказывал о лошадях, которыми гордилась Россия.
- Вам, конечно, известен Крепыш - светило и гордость русского коннозаводства, чье имя с благоговением произносили наши коневоды?
- Н-да! - не совсем уверенно ответил Николай Николаевич.
- Я помню, - сказал Пряхин - траурный день нашего отечества, когда семь лет тому назад померкло это блистающее светило. Боже мой, что тогда творилось в России! Как страдали русские люди, читая в газетах о поражении непобедимого Крепыша! Кто же его победил? Вы думаете, американский жеребец Дженерал-Эйч? Ерунда! Чепуха! Победило подлое вероломство наездника-иноземца, которому доверили на таком ответственнейшем состязании единственного русского рысака. Понимаете, единственного!
В голосе Евстафия Павловича прозвучала неприкрытая горечь. Он помолчал, видимо, переживая поразившее его печальное событие семилетней давности.
- Каждый коневод, - продолжал Пряхин, - мечтает вырастить лошадь, подобную великому Крепышу. Я тоже мечтал всю жизнь, и мечта моя, можно сказать, осуществилась. Мне удалось создать родоначальника новой лошадиной породы, жеребца Светлейшего…
- Светлейшего?! - вздрогнул Николай Николаевич. - Простите за нескромный вопрос: почему вы назвали лошадь Светлейшим? Что означает этот символ?
- Никакого символа нет. Отец его, жеребец светло-серой масти, назывался Светлым. А в коневодстве принят порядок сохранять первую алфавитную букву для удобства определения рода. Поскольку у сына масть оказалась светлее, чем у отца, я и присвоил ему имя Светлейшего.
- А-а…
Разочарование Николая Николаевича не ускользнуло от внимания коневода.
- Многие полагали, - продолжал Евстафий Павлович, - что имя Светлейший было дано в честь князя Потемкина-Таврического. Признаюсь, я далеко не поклонник этого екатерининского вельможи. До сих пор для историков осталось неразрешенной загадкой - кто же был на самом деле князь? Гениальный администратор или просто ловкач, очковтиратель, обессмертивший свое имя пресловутыми "потемкинскими деревнями"?
Николай Николаевич, оскорбленный за своего великого прадеда, запротестовал:
- О Потемкине еще нет достойного капитального труда, рисующего в полной мере заслуги этого государственного деятеля. Что же касается "потемкинских деревень", о которых вы отзываетесь так презрительно, то это спорный вопрос. В государственных делах, особенно когда они касаются международных взаимоотношений, иногда даже не обойтись без сооружения таких "деревень". Екатерина Вторая, как известно вам, решила разрушить Кремль и на его месте воздвигнуть величайший в мире дворец. По ее предложению гениальный зодчий Баженов разработал грандиозный проект. Иностранцы ахнули, когда об этом узнали. И как было не изумляться! Екатерина, только что закончившая войну с турками, замыслила строительство, которое стоило многие миллионы. Выходит, русская казна не пуста. Значит, можно верить России. Поверили и взаймы дали. А как Екатерина деньги получила, так баженовский проект сунула под сукно. Кремль и сейчас стоит на месте. Вот вам потемкинская школа, которую прошла Екатерина. Без "потемкинских деревень" ни один мудрый правитель государства не обходился и не обойдется, если он желает благоденствия своей стране, - ответил Потемкин.
- Не знаю, - сказал Евстафий Павлович и вернулся к прежней теме разговора.
Он рассказал о наглом похищении Светлейшего Забирой и о своей погоне за ним, закончившейся пленом.
Потемкин долго думал о трагической неудаче коневода. Затратить всю жизнь, чтобы вывести такого жеребца, и потерять его за несколько минут! Ужасно! Это ему напомнило потерю собственного княжеского титула. Разве на него он не потратил всю свою жизнь! И разве революция не обидела его так же жестоко, как Забира - коневода.
- Я понимаю вас! - прошептал Николай Николаевич проникновенно.
- Вся работа пошла коту под хвост! - сказал с горечью Евстафий Павлович. - Мне шестьдесят два года. Нового Светлейшего я не выращу. Тот тип лошади, что я создавал двадцать пять лет, мне уже не успеть создать вновь. Вы понимаете, что это означает?
- Вполне! Но хочу выяснить одно интересующее меня обстоятельство. Вот вы говорите с душевным трепетом о лошадиной крови. Мне это понятно. Однако я хотел бы вам только напомнить о другой крови. Если существует благородная лошадиная кровь, дающая первостатейные качества, то человеческая, так называемая голубая, разве не дает совершенно особую породу людей?