- Ведь, я только несколько дней, как выпущен из чека и Крестов. Мне решительно ничего не известно об организации. Скажите: это - ваша первая "операция"?
- О, нет. Были и до этого.
И он стал посвящать меня в дела и события. Отчаянный народ! Что натворили они за это время! Особенно врезался мне в память один эпизод:
- Видите ли, - рассказывал Рейнгардт, - это было даже как-то странно. В сущности, мы не имели даже определенного плана. Просто одному из нас взбрела мысль: "Айда, ребята, на картежников".
- Идет!
- Куда?
- В клуб.
- Какой?
- Палас-театр.
И вшестером пошли, заперли швейцара, ворвались в зал:
- Руки вверх!
И все покорно, как малые ребята, подняли.
Наш приказывает им:
- Спокойствие! Смирно! Ни звука! Если хоть один из вас шелохнется - уложу на месте.
В зале - ни шороха. Слышно, как люди дышат. Этакое трусливое стадо - людишки!
Наш им опять:
- Сию же секунду вынимайте и кладите все деньги, все драгоценности и револьверы! Если кто-нибудь затаит - моментально к стенке!
Трое из наших берут подносы и с благосклонной улыбкой обходят присутствующих. Галантность сверхъестественная, вежливость необыкновенная! Отобрали все. Отвратительная подробность: по грязному ковру с вытаращенными глазами кто-то полз на четвереньках. Наши ему:
- Будьте любезны, встаньте на ноги: так передвигаться гораздо удобней.
Встал. Смотрит, но не понимает абсолютно ничего. Бел, как его манишка. Обыскали, а у него - какая-то тысяча керенок и дешевенькие часы. Было из-за чего дрожать и униженно ползать, тьфу!
Рейнгардт презрительно улыбается.
- Ну, молодец Кирилл, - продолжает он. - Выносил он нас на своем рысаке, как на крыльях. Недели три тому назад мне указали на одну квартиру… на Николаевской улице. Подкатили мы. Вхожу через черный ход. Из кухни - аппетитный запах: пекут блины. "Ах, черти! Кругом - голод, а у этого толстобрюхого - масленица!" Врываюсь. У плиты - кухарка, а на табуретке в счастливом блаженстве восседает волосатый красноармеец. Кричу:
- Ни с места! Руки вверх!
Кухарка как заголосить - и все на одной высокой ноте:
- Ай-яй-яй-яй-яй!
- Молчать!
Она еще пуще.
Как не услышали ее визг на лестнице и у соседей, не понимаю до сих пор. Я на нее с револьвером - она бух на пол и давай кататься. Ну, что тут делать? Приказываю ее красноармейцу:
- Сейчас же прикажи ей замолчать. Не замолчит, уложу обоих.
Та сразу и стихла. Я им:
- Марш вперед!
Загнал в какую-то комнатенку и запер. Иду в кабинет. Мне уж было известно, что деньги - в среднем ящике письменного стола. Этот толстобрюхий скот спекулировал сообща с чека. Конечно, ящики заперты. Не раздумывать же! Схватил за угол верхней доски стола, изо всех сил дернул, и стол оказался открытым сверху. Не очень прочная мебель, - прибавил он иронически. - Забрал деньги, выбегаю на парадную лестницу и вижу, - о, человеческая наивность! - швейцар расставил ручки: он, видите ли, желает меня не выпустить! Вынул револьвер, направил на него, и ручки сразу упали. Распахиваю парадную дверь - смотрю: у ворот гомонят бабы. Да ведь как! Ну, с ними разговор короток. Погрозил пальцем:
- Тссс! И они все попрятались сразу… Эх, подлое животное - человек, подлое и трусливое!
Рейнгардт взглянул на часы:
- Скоро пора и двигаться… Пойдемте вниз!.. Вам нужно переодеться.
Мы сошли. Я быстро пригнал себе красноармейскую форму. Рейнгардт мне вручил винтовку и пять обойм.
На веранде он отдал нам приказ:
- Выйдите отсюда по одиночке, разными путями… Сойдетесь на шоссе! На выезде построитесь вздвоенными рядами!
Солнце уже поднялось и золотило стекла окон, купола церквей, лужи мостовой.
Через Охтенский мост, через Пески, мы в ногу шли к Николаевскому вокзалу. Наш шаг был нетороплив.
Среди бела дня, в центре столицы, на глазах тысячи людей 25 человек готовили нападение на вагон с золотом, охраняемый стражей, часовыми, вооруженным чиновником, комиссаром из Смольного.
Я шагал в рядах, и мне было неясно только одно:
- Почему на такое страшное, опасное, безумное дело мы идем днем, а не ночью?
XXVI. "Руки вверх!"
Огромная сила, непонятная и радостная, толкала наши ряды вперед на это безумное и страшное дело. Окруженные равнодушием одних, злобой других, презрением третьих, мы шли в этой красноармейской одежде под предводительством человека в ненавистной для всех форме, в кожаной желтой куртке с ярко красневшим орденом Красного Знамени на груди.
Мужчины, женщины, дети с голодными лицами тоскливо-умоляющим, испуганным взглядом провожали наше загадочное и уверенное шествие.
Пороховые остались далеко позади. Мелькнули Пески. Рейнгардт подвел нас к тихой улице, носящей имя "Полтавской победы". Путь шел вниз. Странная дорога! Ведь можно было пройти прямо.
- Взвод, стой!
Голос Рейнгардта:
- Смирно!
Пред нами - Трофимов:
- Сколько у вас винтовок?
- Одиннадцать.
- Н-да… Надо бы побольше.
Молчание. Трофимов обходит строй. Всматривается в лица. На ходу быстро жмет руку. Задает отдельные вопросы:
- Гардемарин?
- Есть.
Так вот о какой организации он говорил мне в номере гостиницы нашего Экономического общества!
Трофимов отозвал меня и Рейнгардта в сторону:
- Сколько винтовок у вас на квартире?
- Тридцать две, - ответил Рейнгардт.
- Сейчас я отряд распущу. Но раньше я должен вам обоим сообщить, что произошли некоторые изменения. Последняя разведка принесла новые сведения. Во-первых, теперь вагон стоит на третьем пути. Вся охрана помещена в железнодорожной будке. Часовых по-прежнему - двое. Но посты их изменены: сегодня один часовой стоит у будки и другой - у вагона. Все это вы должны запомнить отчетливо.
- Слушаюсь.
Трофимов подошел к отряду. Он улыбнулся и начал:
- Товарищи!
И та же улыбка пробежала по всем лицам.
- Прошу вас сейчас разойтись. Весь сегодняшний день старайтесь быть незамеченными, нигде не собирайтесь вместе. Сюда, вот на это самое место, вы прибудете в 10 часов 30 минут вечера.
Он вынул часы:
- На моих без 10 минут час. Проверьте ваши часы!
Он оглядел отряд и бросил отрывисто и ласково:
- С Богом!
Втроем мы медленно шли и говорили о плане нападения. Трофимов был уверен, что все пройдет без осложнений, без крови и жертв. Рейнгардт держался другого мнения. И он полагал, что охрана не очень надежна, и красноармейцы не будут подставлять свой лоб и рисковать жизнью. Но Рейнгардта смущало другое: в вагоне находились чиновник и комиссар. Эти могли оказать сопротивление.
- Я не говорю, - объяснял он, - что это опасно. Я только предвижу возможность жертв. Впрочем, и это - пустяки. Лес рубят - щепки летят….
Рейнгардт обратился ко мне:
- А за винтовками придется съездить вам. Сам я должен сейчас отправиться по делам. Приходите ко мне в Манежный переулок. Там заберете недостающие винтовки и привезете их сюда. У моей квартиры вас будет ждать Кирилл.
Мы простились. Рейнгардт вскочил в трамвай, а я несколько минут стоял и внимательно следил за тем, как тихо и задумчиво шел к Николаевскому вокзалу Трофимов, опустив голову и глубоко засунув руки в карманы солдатской шинели без погон.
И в этой походке, как раньше в отдельных словах, взгляде глаз, ласковом похлопывании по плечу я улавливал, я чувствовал какое-то волнение за нас и нашу судьбу.
Я невольно улыбнулся:
- Милый, странный человек! Он думает о нас, как будто сам он застрахован от кровавых случайностей, от ареста и смерти.
В 10 часов вечера мы выносили с Кириллом винтовки и клали их в пролетку. Кирилл сел на козлы, и легкой рысцой мы покатили по Знаменской.
Вдруг кто-то схватил лошадь под уздцы. Мы остановились.
Пред нами стоял человек в красноармейской шинели, в папахе, заломленной совсем назад, а из-под нее выбивались пряди длинных волос. Я опустил руку в карман за револьвером.
- Куда везете оружие, товарищи? - спросил красноармеец.
- А вам какое дело?
- Если спрашиваю, значит, есть какое-то дело.
- Да вы сами-то кто такой?
- Я-то?
- Да, вы-то.
Я чувствовал, как во мне разгорается раздражение. В голове мелькнуло решение:
- Уложить на месте!
Красноармеец стоял, расставив ноги, и поглаживал вытянутой левой рукой круп лошади. Потом он пристально взглянул на Кирилла, на меня, приблизился ко мне вплотную, заулыбался и тихо произнес пароль:
- Сабля.
И, обрадованный, ему откликнулся я:
- Сердце!
Я сошел с пролетки, и мы пожали друг другу руки. Этот был тоже из нашей организации.
- Да, - сказал он, - там уже собираются.
- Почему вам вздумалось разыграть всю эту комедию?
- На всякий случай… Для проверки… Мало ли кто мог ехать с оружием. Да еще тут, поблизости от вокзала. Все может быть.
- Ну, если бы, действительно, ехали вместо нас настоящие красноармейцы, что бы вы могли сделать? Вы же - один…
- Ну, это… как вам сказать… Две-то пули может выпустить и один человек.
Темный вечер спустился на Петербург, и везде была тьма. Не видно было огней. Когда-то сверкавший электричеством вокзал бедно освещался немногими лампочками. Чрез Знаменскую площадь Кирилл промахнул во весь дух крупной рысью, и мы остановились на том же самом месте, в маленькой улочке близ церкви, построенной в древнерусском стиле.
Подошел Рейнгардт: