V
Толком познакомиться с командой в день отхода так и не удалось.
Эта сцена запомнится мне надолго. С причала на палубу "Гагарина" перекинуты сходни; по ним, тяжело дыша, движется вереница людей. На мостках толпятся провожающие и сочувствующие. В стороне, на берегу, потявкивает свора "шанхайских" собак. Они волнуются больше всех.
- Пока наш поход напоминает помощь голодающим Поволжья, организованную одесским яхт-клубом, - смахивая пот, говорит Сергей. Продуктов много, загружать их тяжело, но это работа осмысленная. Роль тушенки и джема в ходе будущего путешествия представляешь себе довольно наглядно. Противней перетаскивать канистры горючего, ящики инструментов, тюки парусины. Наконец, совсем непонятно предназначение мешка цемента и шести рулонов рубероида. В качестве заключительного аккорда мы переносим на борт восемь палок колбасы сервелат и… могильный памятник в виде треугольной плиты из нержавеющей стали. Соседи переглядываются. Собаки начинают подвывать. Спокойствие сохраняет только "Юрий Гагарин". Сверкая белой каютой, он стоит чистенький, подобранный, готовый к походу. Корпус немного наклонен, как при боковом ветре…
- Да он на дно сел! - вдруг восклицает Данилыч. - Видите, накренился? - И вот уже назад, на берег, перекочевывают канистры, цемент, рубероид… После этого судно вновь обретает плавучесть, а события разворачиваются стремительно.
Капитан взошел на борт и замер в неудобной позе. Он хотел казаться как можно легче.
- Теперь матросы… Даня… Саша… - Яхта все еще плавала.
- Отдать концы! - неожиданно скомандовал Данилыч, "Гагарин" отошел, а мы с Сергеем остались на берегу, возле груды балласта.
- Несите все это к плавмастерским! - донеслось с середины лимана. - На глубокой воде загрузимся.
До плавучих мастерских было метров триста. Дорога есть дорога, даже трехсотметровая. В дороге всегда происходит что-нибудь веселое. Отскочит колесо у тачки, и на ноги сыплется цемент; вылетит пробка из банки с керосином, и ноги опять чистые…
Наши действия заинтриговали Шанхай. На порогах куреней стоят люди. В основном это ветераны флота, люди непростой судьбы и непростого юмора. Стараемся не прислушиваться.
- Отдохнем… - Сергей втягивает воздух - чшшш? - как закипающий чайник. - Я судовой врач, а не грузчик.
Мы останавливаемся, смотрим на гладь лимана. На "Гагарине", кстати, тоже не скучают. Яхта снова сидит на мели. Аврал идет своим чередом и на суше, и на море.
Плавмастерские. Крепкий забор. Охранник категорически отказывается открыть ворота. В то же время он не препятствует, когда мы начинаем перетаскивать через трехметровый частокол ценные горючие и смазочные материалы. К такому способу передачи грузов на расстояние он давно привык.
"Гагарин" покачивается на глубокой воде фарватера, он, наконец, "отмелился". Теперь нужно пересечь борта двух сейнеров и прогулочного катера. К груди липнет рубероид. Пот пахнет керосином. Последние усилия… Рубероид - на палубе.
- Заводи мотор! Отдать концы! - К выполнению последней команды мы уже готовы. Яхта не движется: на мели винт намотал водоросли. Капитан смотрит на Сергея. Бортовой врач успел проговориться, что когда-то он занимался подводным плаванием. Теперь, проклиная свою болтливость, Сергей лезет в холодную воду.
- Дайте нож! Маску! - доносится из-под кормы. Шанхай в восторге: операция проходит успешно. На недостаток внимания мы пожаловаться не можем:
- Иди посмотри на этих козлов, Витя… Витя!
- С-с-пирту… - дрожа, хирург-подводник влезает на борт, делает неверный шаг и спотыкается о черный рулон рубероида.
- Пять г-греков в Оч-чаков везут р-рубероид, - изрекает он.
Это явное вранье. Стуча мотором, яхта идет к выходу из лимана и уносит на себе, согласно Судовой Роли, двух Кириченко, Нестеренко, Пелишенко и Осташко. Национальный состав команды строго выдержан.
Но никто не возражает: греков так греков. Главное в том, что "греки" наконец выходят в море.
VI
Мы вышли в море, и суета отъезда сразу отодвинулась, забылась. В море был небольшой ветер, короткая волна закипала пеной. Несмотря на грохот мотора, возникло ощущение тишины.
Я плохо помню этот первый переход от Ильичевска до Очакова. "Скатили" (облили) палубу; ее дерево под босой ногой влажное и теплое, словно кожа морского зверя. Сидим под стакселем; он отбрасывает странную, двойную тень - задерживает и солнечные лучи, и ветер… Из новых впечатлений - это все. В начале пути срабатывает какой-то предохранительный клапан: воспринимаешь не то, что ново, а скорее вещи обыденные, но деформированные, сдвинувшиеся с привычных мест.
Ильичевск, а потом и знакомая панорама Одессы скрылись за кормой. Последними исчезли трубы Пересыпи, на которые удобно править, возвращаясь с рыбалки. Сергей возится в каюте - стелит койку, устраивается. Сквозь квадратную дыру люка мне видна его сухая, аскетическая спина. Лег. Теперь виден живот, небольшая доброкачественная припухлость, довольно неожиданная на этом долгом костистом теле… Покряхтывает - что-то не так. Встает, перекладывает парус, заменяющий матрац, ложится и теперь от удовольствия даже постанывает. Все эти действия вполне в духе Сергея и как раз поэтому интересны. Каким он будет, мой старый друг, в новых условиях путешествия? И каким буду я сам?
"Гагарин" еще не вышел из вод Одесского залива. Тут все знакомо: ветры - широкий, "с угла", "молдаван", течения, в том числе "донка", при которой может прийти замор; породы оседлой и проходной "белой" рыбы; признаки погоды, сезонный окрас воды… Когда-то мне казалось, что я неплохо знаю Черное море.
Но сегодня я смотрю на зеленоватую воду, на рыжие глинистые обрывы другими глазами. Что же я знал? Небольшой участок от Санжейки до мыса "Е", фрагмент, который самонадеянно назвал Черным морем. Скоро он останется позади; а что дальше? Есть ли у Крыма аналог "молдавана", дующего непременно сутки, трое или семь? Каковы бычки возле Керчи? Ловят ли на "самодур" в Каркинитском заливе?..
Я чувствовал себя в положении сванского долгожителя. Всю жизнь он ничего, кроме гор, не видел и думал, что уж горы-то знает. И вот старика вытаскивают из его ущелья и везут в Москву, чтобы разобраться, почему он, собственно, дожил до ста сорока лет.
- Что это?! - с изумлением восклицает старец, глядя вниз из окна самолета.
- Как что? Это же, дедушка, ваш родной Кавказский хребет!
Глава 2 У тёти Пати
I
- Готовьте "Яшку", - меня разбудил голос капитана, и я сразу вскочил с радостной мыслью: путешествие началось.
"Гагарин" стоял на якоре. Днепро-Бугский лиман, просторный, на мелководье заросший, напоминал одновременно и реку, и море. На берегу Очаков не менее успешно стирал грань между городом и деревней. Над склоном поднимались каменные дома, а вниз, к воде, сбегали откровенно сельские хаты. Под утренним солнцем зеленый городок выглядел приветливо.
Даня и Саша опускали за борт "Яшку". Только сегодня я как следует рассмотрел всех троих. Даня, сын капитана, которого сам Данилыч называет "мастером по парусам", ростом был в отца - небольшой. Волосы и зачатки отпускаемой бороды черные, а лицо узкое, подвижное, хитрющее… Саша казался старше, был чисто брит и коротко стрижен; такие юноши, подтянутые, с твердыми глазами, нравятся застенчивым девушкам и авторам плакатов "Спорт - это жизнь". "Яшка", складной железный ботик, больше всего напоминал корыто.
- За что его так прозвали?
- "Яшку"? - переспросил Даня. - Ты меня спроси: я знаю? Я не знаю. За характер. Сильно вертится.
- Доставайте рубероид, - скомандовал капитан. - Завезем его тете Пате, вот оно.
Таким образом разъяснилась одна из вчерашних загадок. Рубероид предназначался тете Пате.
До берега было недалеко. В целом перевозка напоминала известную задачу о волке, козе и капусте. "Яшка" вмещал только двоих или одного члена экипажа и два липких рулона, но и под этим грузом, оправдывая свою кличку, "сильно вертелся". Саша отвез меня, я - Даню, Даня - рубероид и судового врача. Последними прибыли Сергей с Данилычем, и капитан попросил, что-бы впредь за ним присылали кого-нибудь с ногами покороче.
Мы уже знали: вчерашний маневр, когда яхта прошла мимо причалов рыбозавода и в полной темноте отдала якорь, имеет специальное название - "стать на траверзе тети Пати". Под обрывом, у самой воды, приютился домик. Несколько фруктовых деревьев, огород - словом, небольшое деревенское хозяйство. У крыльца был установлен рукомойник, похожий на самовар братьев Черепановых - такой же медный и пятиведерный.
Мы занесли рубероид во двор. Данилыч скрылся в доме.
- Моя сестра, - торжественно представил он, появившись на крыльце с невысокой пожилой женщиной. - Клеопатра Даниловна.
- Здравствуйте, - приветливо сказала тетя Патя. - Идемте чай пить.
Тетя Патя жила одна. Она была, по-видимому, лет на десять старше брата, и за чаем с какими-то необыкновенно вкусными булками меня поразила та ласковая почтительность, с которой обращался к ней Данилыч. Он ей - "вы", она ему - "ты".
- Самой разве можно, Патя? Я имею в виду, при вашем здоровье. К нам не нравится - к Николаю переехать можете, вот оно…
- Оставь, Толя. Свой дом… и так пораскидало всех. Ты вот пришел проведал - и спасибо. Кушайте, молодые люди…
Молодые люди, впрочем, только это и делали. Разговор о переезде велся явно не впервые и понапрасну; племянник Даня - тот вообще скромно помалкивал.
- Да, вот что, - неожиданно вспомнила тетя Патя, - берегитесь смотрите… Выходной створ из лимана поменяли, мель там из-за дамбы новая. Карту и лоцию принесешь, Толя, - я покажу…
Мы с Сергеем переглянулись.