Содержание:
МАКУК 1
ХОРОШО МЫ ПЕЛИ... 16
БУРНОЕ МОРЕ 21
ОНИ СПЯТ 21
"УЛИТКА" 25
ЖУК 27
ТРИ КАПИТАНА 28
5113 ВЕДЕР 31
СЛОМАЛСЯ 32
ЛОДКА СЕНОКОСЧИКОВ 34
РЫБАЦКАЯ УДАЧА 35
СТРАШНЫЙ ЗАМЕТ 36
ЧИСТЫЙ ПОНЕДЕЛЬНИК 38
МОРСКОЙ СЛОВАРИК 41
Примечания 41
Бурное море
В книгу входят три повести: "Макук" и "Бурное море" - о капитанах и рыбаках дальневосточного рыбного флота, их труде, любви к морю и своей профессии и "Хорошо мы пели..." - о жизни молодых специалистов на Камчатке.
МАКУК
I
Наш "Онгудай" стоит у причала. Вид у него потрепанный: борта, побитые морем, пестрят ржавчиной, из-под остатков черной краски проглядывает сурик. Кормовая стрела, погнутая при швартовке к плавбазе в зыбь, понуро склонилась. Одно из окон на ходовом мостике зияет черной дырой: в последний шторм дурная волна навалилась на "Онгудай", выдавила стекло, свернула тумбу локатора и отбросила рулевого к штурманскому столу.
На руле тогда стоял Брюсов. После он рассказывал:
- Она ка-а-ак шуранет! Не успел я очухаться, а шлепанцев нету... Так и остались мои шлепанцы в Охотском море.
Всем своим видом сейнер говорил об усталости, о минувшей борьбе с ветром и морем и о крайне необходимом ремонте.
Вчера мы пришли с моря.
Весной ловили нерестовую селедку на Сахалине, летом камбалу в Охотском море возле Большерецка и Озерной, потом жировую сельдь в Беринговом и, наконец, сайру у берегов Японии и у острова Шикотан. Соскучились по берегу страшно. После долгих ночных вахт, когда небо затянуто мглистыми тучами, ветер тоскливо свистит в снастях, а море бросает сейнер в самые непредвиденные стороны, берег кажется необыкновенно желанным. Вспоминаются высокие береговые окна, непринайтовленные к полу столы и стулья, некачающиеся потолки. А огни вечерних улиц, запах травы или снега, девичьи взгляды мутят голову. И не раз в прыгающих волнах какого-нибудь моря мерещилось что-нибудь береговое.
Но скоро в отпуск. Поставим "Онгудай" в ремонт - и в отпуск. Можно будет месяца три валяться на диване и листать книжки или ходить в кино или еще куда-нибудь и не думать о вахте. Не думать и об ахтерпике , что там дырка - через сальник баллера руля просачивается вода - и что он постоянно затопляется.
- Нет, не могу я, - прервал мои размышления Борис.
- Ты это о чем?
- Ну разве об этом мечтал я, когда учился в мореходке? - тоскливо продолжает он. Потом приваливается на одно плечо и вытягивает ногу. Его серые глаза, в обычное время суетливые, потускнели, веснушчатое лицо грустно. А густые белые волосы, которые всегда кокетливо выглядывают из-под щегольской мичманки, спрятаны, и сама мичманка надвинута на самые уши. - Что здесь хорошего? - морщится он. - Тоска, грязь... бич на биче.
Мы с ним сидим на сопке. Вышли прогуляться, походить по твердой земле - каюта надоела до чертиков. Внизу под нами бухта. Ее обступили сопки. У их подножий расположен рыбацкий поселок, склады, причалы. Совсем недавно здесь был только один причал, возле которого толпились деревянные кунгасы и кавасаки, а теперь вот траулеры, океанские сейнеры, громадины мастерских. Только больших домов пока не видно.
- Просто мы устали от моря, - говорю я, - в отпуск надо.
- А после отпуска что? - встрепенулся Борис. - Ну разве это пароходы? - он кивает в сторону сейнеров, вид которых похлеще, чем у нашего "Онгудая". - Когда закончил мореходку, мечтал попасть на большой шип, уйти в кругосветное плавание, полазить за кордоном, посмотреть южные моря с коралловыми рифами, экватор... а попал в рыбкину контору. Что здесь хорошего? Что мы видим? Рыба да море, море да рыба. А если еще семейством в этой дыре обзавестись... прямой путь к идиотизму.
Вообще прав Борька. Дыра здесь. На весь поселок всего один магазин, где вместе с рыбацкими сапогами и проолифленными куртками, телогрейками и ватными штанами продают каменную колбасу, консервы и шампанское. В другом углу магазина куча соли. Тут же продают керосин в разлив и спички. На прилавке рядом - часы, пуговицы, топоры, нитки и огнетушитель. Огнетушитель, конечно, не продается.
Есть еще клуб. Это большой деревянный сарай, заштукатуренный и побеленный; раньше здесь рыбачки неводы шили, а теперь вот клуб - через день кино и танцы. Танцуют одетые, лихо топают сапогами.
- Куда деть сегодняшний вечер? - вздыхает Борис. - В клуб я не пойду... - Помолчав, добавляет: - И это первый день на берегу.
- Пойдем гуся есть.
- Гуся? Где?
- Не знаю еще.
- Посмотри! - приподнялся он. - Кажется, мережи идут? Уж не за нами ли?
На сопку поднимаются двое ребят. Одинакового примерно роста, краснощекие, быстроглазые, хитрые насквозь. У одного лицо круглое, у другого - продолговатое, у одного нос пуговкой, у другого - вытянутый. Один говорит редко, с раздумьями, другой строчит скороговоркой. Это Мишка с Васькой, наши матросы, неразлучные друзья. Они из одной деревни. А "мережами" их прозвал боцман: как-то Васька рассказывал, как у них под Рязанью карасей ловят мережами. С тех пор и пошло - мережи.
Друзья загребают широченными штанами снег, коверкотовые пальто с каракулевыми воротниками волочатся по снегу. Каракулевые шапки сдвинуты набекрень.
- Слышали новость? - говорит Васька, отдуваясь.
- В чем дело?
- В море идем, - говорит Мишка.
- Как в море? - удивился Борис.
- А так: на две недели выгоняют минтай ловить. Мы с Мишкой уже домой собрались...
- Уже и по́льта покупили, - перебивает своего друга Мишка, любуясь рукавом своего пальто.
- ...а в конторе расчета не дают, - продолжает Василий, - говорят, приходите через две недели после рейса.
- Только щас из конторы, - добавил Мишка.
- Какой минтай, какое море? - вспыхивает Борис. - Мы ведь в ремонт становимся.
- Начальству виднее, - вздохнул Васька, - им план давай, а тут хучь пропади.
- В этом-то году с селедочкой-то прогар, план-то не взяли, - опять перебивает своего дружка Михаил, - вот на минтае и хотят выехать. Во как!
- У нас же течь в ахтерпике, сальниковую набивку срочнейше менять надо...
Спускаемся с сопки. Настроение - хуже некуда. Море сейчас плохое: штормы, снегопады, обледенения. Когда задует "северняк", или, как говорят моряки, "норд", ванты и борта обрастают толстой коркой льда, брашпиль превращается в сплошную глыбу, а шпигаты закупориваются и задерживают сток воды с палубы. Лед надо скалывать, занятие - не из приятных. У "Онгудая" к тому же течь - механики последние недели в рейсе не вылазили из ахтерпика, все подбивали сальник.
- С ума они там посходили? - не утихает Борис.
Подошли к "Онгудаю". На палубе толпятся ребята. Никого не узнаешь: притихшие, угрюмые, в галстуках, начищенных ботинках, длинных пальто. Пассажиры, да и только. А несколько дней назад, когда подходили к порту, - радостные флибустьеры: в высоких по бедро сапогах, куртках с наплечниками, бородатые, обветренные. Вот как портит людей нежелательная новость! Да еще тонкие, безвольные подбородки вместо шотландских бород...
- Слышали? - спрашивает боцман. Он сидит на борту, задумчиво стряхивает пепел с папиросы.
- Да, - буркнул Борис.
- А про нового капитана?
- Какого там еще нового? Петрович куда же делся?
- Заболел, - со вздохом сказал боцман.
- "Заболел", - влез второй механик. - Сам заболел, жена заболела. На курорт уезжает, лечиться. - Слово "лечиться" механик произносит желчно, с иронией. - Никаких болезней не было, когда на сайре пятаки гребли, а тут - разболелся... Минтай не сайра и даже не камбала.
- Знает, почем соль, - добавляет радист.
- А вместо него кто?
- Заместо него назначили какого-то куркуля, - продолжает боцман. - Лет десять назад он на кунгасах да кавасонах рыбачил, а сейчас дырки в шлюпках заколачивает, шлюпки конопатит.
- Какие дырки, какие шлюпки? - Все эти новости прямо ошарашили Бориса, он даже фуражку сдвинул на затылок, что бывает у него в моменты крайней озадаченности. - Шутишь, боцман?
- Зачем шутить? Минут двадцать назад тут был главный капитан флота. Говорит, ваш новый капитан хоть и не очень грамотный и без нашивок, но в рыбацких делах собаку съел.
- Говорит, Японское море знает, как собственные карманы, - опять влез механик.
- Вот он, может, шутит, - вставил радист.
- Оля-ля-ля! - присвистнул Борис.