Но охотником был Михей не кровожадным и всегда расстраивался, если уходил подранок.
- Погибнет теперь зазря - сокрушённо сплёвывал он и начинал матерно упрекать меня за некорректный выстрел. Некорректный выстрел - это когда стреляешь, но шансов убить очень мало.
Из животных Михей почему-то больше всего уважал зайцев. Лебедей - этих суперзвёзд фауны ненавидел.
- Хищная птица, нехорошая, - хмуро объяснял он - только гнёзда в округе зорит. А у гусей верность посильнее будет. И стрелять этих белобрысых нельзя, вот они и обнаглели. Чуть не на голову гадят. Ну и что ж, что они красивые, ты в суть смотри. И меж людей так. Если человек красивый, то все к нему навстречу. Особенно баб касается.
Жопу выпятит, титьки вперёд-красивая. И все перед ней вприсядку. А красивые обычно людишки дерьмовые. Несправедливо. Всё для них. А ты в суть смотри! То ли дело заяц. Зла никому не делает, все ему норовят сделать. А плачет, как дитя малое. И никому его не жалко, потому что мордой не вышел.
Этим Михей намекал на свою не слишком счастливую внешность. И ещё я понимал, что Верка - одна симпатичная вдова ему снова отказала и по-прежнему спит с агрономом.
Умер Михей во сне. Как и жил, легко и беззаботно. Утром стали будить, глядь, а вместо самого Михея лежит чугунный труп. Говорили, сердце. Похоронили его обыденно и как-то лихорадочно. Закопали и всё. Так ещё сажают картошку или зарывают в землю улику.
Мне хотелось сказать всем этим бессовестным бабам: "Что же вы не плачете? Ведь он спал с вами, старался! Ведь умер хороший человек.
Это очень серьезно", но, конечно, ничего не сказал.
Больше я в тех местах старался не охотиться. Как без хозяина?
Карточный домик
Был у нас на работе когда-то мастер. Человек довольно своеобычный. Можно сказать, большой оригинал. Взять хотя - бы такой факт, что он считал, что работа и особенно труд приносит человеку радость и удовлетворение. И всячески пропагандировал эту ересь. Что общего между работой и радостью? Этого мы уразуметь никак не могли. Ненавидящие друг друга понятия.
Начиналось это с утра.
- Вот, ребята, - говорил он - там на углу мазут нужно убрать. Эти трубы тоже. Длинные у ворот сложите, а короткие на металлолом. Всю территорию подмести и песочком, чтобы порядок был. Вот увидите, потом же самим приятней будет, когда чистенько.
Приятного мы в этом абсолютно ничего не находили. Нам приятно было сидеть в тенёчке и ничего не делать. В нашей бригаде все были страшные лентяи и через одного алкоголики. Но работали мы за троих. Иногда и за двоих. Это было не трудно, потому что нас было девять человек. Из них четыре татарина и один обрусевший еврей. Остальные объевреившиеся русские. Так что дураков не держали.
Разбирались инструменты, некоторые даже надевали рукавицы и ждали, когда мастер уйдет. Потом мы продолжали прерванный перекур, доставались карты и нарды, кто-то шёл за бутылкой…Так продолжалось час и два. Мы вели уходящие в бесконечность разговоры, а если было не слишком жарко, то даже и спорили.
Первым не выдерживал почему-то я и неуверенно говорил:
- Давайте поработаем что ли… Хоть вид создать.
На меня смотрели, как на идиота и морщились, как будто я сказал что-то неприличное.
- Совсем немного, - говорил я менее категорично.
Все цокали языками и состязались в остроумии. Я начинал оправдываться:
- А чего я такого сказал?
- Сиди, - говорили мне, - И не порть людям.
Климат в коллективе у нас был очень здоровым. Трения случались, только когда обнаруживалось, что кто-то мухлюет в карты. Или незаметно испортил воздух. В последнем случае чаще всего почему-то думали на меня. Наверно потому, что у меня всегда виноватый вид. Одним словом, меня как-то вычисляли.
В 11 часов мы оставляли рабочее место и устало шли пить чай.
Чаёвничали долго, делились конфетками. Нигде я не пил больше такого вкусного чая и в такой хорошей компании, как во время этого технического перерыва. Ещё к нам присоединялась уборщица. Довольно приятная женщина даже сквозь халат. Но за ней никто не ухлёстывал. Это выглядело бы как инцест и осквернение нашего коллектива.
А потом наступал обед. И там уже, глядишь, и домой.
Так продолжалось день за днём. Тёплое солнце и зелёная трава. И привкус счастья.
Но наступила осень и нам прислали другого мастера. Раньше он жил в Мордовии и вот приехал пожить к нам. Гнусный это был человек. Закладывал начальству, ввёл КТУ, обнюхивал, сеял раздор и главное - заставлял работать. Он, унижая недоверием, часами стоял над душой и нудно давал указания пальцем. Все стали почему-то нервными, начались ругань и распри, двое сразу ушли в длительный запой. Потом я соблазнил уборщицу и наш коллектив развалился. Первым уволился еврей, потом четыре татарина, по статье турнули меня… Наш карточный домик рассыпался, как будто его и не было. Попал под ураган эпохи. Еврей эмигрировал, татары спекулируют на рынке, я спился, а уборщица вышла замуж за мастера.
Вот и всё. Оттого светлого времени остались только ностальгия и привычка ничего не делать. Даже для себя. "Сиди и не порть людям".
История любви
Историю эту прямо неохота рассказывать. Тем более повествователь из меня никудышный. Но я постараюсь без мата, усложню, так сказать, себе творческую задачу. И сжато постараюсь, без пейзажей и натюрмортов. В общем постараюсь. История эта о любви, которую погубил аппетит, о коварстве и обмане, и хеппи-энде, который так и не состоялся.
Буранной зимой в наш рабочий посёлок вернулся из мест заключения Серёга Леонов. Он часто так уже возвращался, раза четыре. И числился по милицейскому ведомству, как дерзкий рецидивист, не вставший на путь обыкновенной скучной жизни. А парень так неплохой, хотя тюрьма и наложила гадкий отпечаток на его чистую душу. И садился-то он всегда как-то несуразно и глупо. То, будучи в гостях, у хозяев женскую шубу унесёт, то начнёт из своего незарегистрированного верного друга - обреза на улице по пустым бутылкам стрелять. И всё это, конечно, по пьяной лавочке. Позволю себе экстравагантный каламбурчик - по пьяной лавочке сел на скамью подсудимых. Это всё про Серёгу.
Так вот, "откинулся" Серёга и стал жить у старушки-мамы, радуя эту маму своей опорой на старости лет. Ну и начал, естественно, сразу пить водку. Ослабить чтобы узел на душе. А потом, когда мама перестала радоваться и его выгнала, передислоцировался к своему самому-самому другу Васе Запромётову, бывшим тем самым сапогом, который создавал Серёге пару.
А на клубной новогодней ёлке Вася познакомил его со своей одноклассницей Любой. Бывшей, конечно, одноклассницей. Люба жила неподалёку, имела дом и хозяйство в лице пяти курей и сторожевой собаки. Одинокая женщина. И Серёга одинокий. И вот эти два одиночества слились в одно. А Серёга четыре года тосковал без женщины, довольствуясь неизвестно кем, и поэтому ночью показал себя с очень хорошей стороны. Буквально рвал и метал. Люба даже устала от его впрыскиваний.
Вот так они познакомились, утром похмелились и Люба повела его к себе домой, чтобы жить с ним незарегистрированной жизнью.
- Проходи, - сказала она Серёге, - Знакомься это Тобик.
Тобик был здоровенным таким кобелём и сидел на железной цепи.
- Тубик? - не расслышал Серёга.
- Тобик, - повторила Люба и приказала, - Тобик, дай лапу!
Серёга представившись, поздоровался с собакой, и она ему сразу как-то приглянулась. И он долго её гладил и даже щупал бока.
- Тобик, говоришь, - трепал он кобеля за шерстяную шею и счастливо смеялся. Хотя ничего смешного или счастливого не было.
Днём он ещё несколько раз выходил на двор и по дороге в уборную и оттуда останавливался у собачьей будки и с этим Тобиком чуть ли не целовался. Такая сильная привязанность к животному миру.
- Ты что, собак любишь? - даже спросила Люба.
- Да я их обожаю, - с непонятной радостью сказал Серёга, посадил Любу к себе на колени и опять полез в её женские места.
И вот зажили они счастливо, но не сказать чтобы долго. Потому что праздники через день кончились и в понедельник Люба ушла к себе в литейный цех на работу. А к Серёге зашёл погостить Вася. Поздравить с началом серьёзной благоустроенной жизни.
Они умяли на ура принесённую бутылку и вышли покурить во двор. Долго глядели на Тобика.
- Ну как? - спросил довольный Серёга.
- Хороша - признался Вася.
И дело кончилось тем, что они по своей зековской привычке "заколбасили", то есть съели вслед за бутылкой и Тобика. Я специально это место без подробностей, потому что неприятно. Хотя в доме еще оставались тарелка "оливье" и винегрет, они съели собаку. Такой вот неожиданный кулинарный поворот событий. Вместо Тобика стало 20 килограммов питательного легкоусвояемого мяса. Ну всё-то они, конечно, не съели, часть унёс на хранение Вася, часть продали по соседям под видом колхозной баранины.
Люба пришла уже в потёмках.
- А Тобик где? - удивилась она.
- Да понимаешь, - честно объяснил Серёга, - спустил его с цепи, чтобы погулял. А он через забор перемахнул и на улицу ускакал, - и успокоил - Да не переживай! Нагуляется и придёт.
Хотя забор был два метра, Люба почему-то поверила.