Дмитрий Леонтьев - Обитель стр 9.

- Свобода,- вздохнул он.- Неправильно понимае­мая свобода и право выбора. Ведь свобода не имеет ни­какого отношения к идее коммунистического "обезли­чивания". Свобода - это право на неравенство. Это ответственность. И это - выбор. Бог знает прошлое, бу­дущее и настоящее, но дает нам священное право выби­рать самим. И все равно знает, что будет. А мы в мил­лионный раз все пытаемся Его обмануть, спрятаться или доказать свою "самостоятельность". Все это так смешно, потому что мы и так имеем это право выбора, а значит, и свободы. У Бога для нас нет "предопределенности", все куда проще. Он просто знает будущее. Выбираем мы, а Он просто уже знает. Вот вы знаете, что Колумб от­крыл Америку? Как прожила свою жизнь королева Ели­завета и какие она принимала решения? Что написал

Шекспир? И вам было бы смешно, если б кто-то обвинил вас в том, что вы принудили их сделать это. Жизнь не статична, Джеймс. Кто-то из великих сказал: "Когда я перестаю молиться, со мной перестают происходить случайности и совпадения". Понимаете? Бог дает нам шансы. Он словно каждый день открывает перед нами новые двери, а мы уже выбираем: входить в них или нет. И каждый день меняем историю, меняем будущее...

- Но мне не нравятся эти слова: "рабы Божьи". Тут сложно не взбунтоваться, требуя свободы! Я не хочу быть ничьим рабом!

- Так и Бог не хочет быть рабовладельцем. Это от­голосок Ветхого завета, принуждение законом и "страха Божьего". Раб, как известно, подчиняется хозяину из страха перед наказанием. И это - первая ступень. Вто­рая - "страх наемника". Наемник работает за плату и бо­ится потерять ее. В нашем случае эта "плата" - Царство Божие. Хороший "страх", но недостаточный. Есть еще и третий "страх". Страх сына. Он и так знает, что на­следует от Отца все, но не хочет Его огорчать. Не по приказу, не из боязни потерять наследство, а потому, что любит... Не хотите быть "рабом", Джеймс,- будьте сы­ном. "Кто познал Бога, тот стремится не в рай, а к Богу". Вот потому-то я и отдал Ему свою свободу. Истинно твое только то, что ты можешь отдать. Я - свободный человек, потому и решаю сам, кому и зачем отдавать принадлежащее мне. Платон как-то сказал: "Свобода нужна человеку для его возвращения на звездную роди­ну". Я очень хочу вернуться на родину, Джеймс. К Отцу. Это мое право выбора и моя свобода. Другая мне не нужна. "Свобода - с кем"? "Свобода - от чего"? А моя вера - это мои силы на этой дороге. "Вера" переводится как "вар", "жар", "кипение", если угодно. Это как топ­

ливо для мотора... Так что все очень просто. Я иду по этой дороге, и когда ко мне приходят, спрашивая, как пройти дальше, я думаю, что бы делал на их месте, и от­вечаю... Вот теперь вы знаете, кто мы, чем здесь зани­маемся и о чем мечтаем.

- А... Что бы вы делали на моем месте?

- Пошел бы в трапезную,- сказал он.- Вы ведь так ничего и не ели со вчерашнего дня. А мы как раз по­спели к трапезе... У нас замечательный повар, Джеймс... Мы ведь уже пришли, вы разве не заметили? Я говорил: это озеро очень маленькое... Спасибо, что составили мне компанию.

- Ну... Если хотите... Можете попросить меня еще...

хм-м... проводить вас... как-нибудь........... И поговорить со

мной. Я не против.

- Спасибо вам, Джеймс,- с легкой улыбкой ответил он.- Мне приятно это слышать.

...Джентльмен всегда готов оказать услугу другому джентльмену. В целом я был доволен собой в этот раз...

А вечером на меня было совершено нападение. Ко­нечно, при желании можно подобрать другое название для этого события, но по моему личному мнению, это самое подходящее определение для описания этого ве­чера.

Какой-то огромный, черный, волосато-бородатый че­ловек ввалился в мою комнату-келью и заревел таким басом, что даже стекла в окнах задрожали:

- Э-э! Дарагой! Почему тебя прячут?! Почему сам прячешься?!

- Простите, сэр... Вы кто? - опешил я.

- Ираклий я. Маргиани. Князь! - Проревело это чу­довище и стянуло с абсолютно лысой головы огромную

мохнатую шапку (позже я узнал, что она называется странным словом "папаха").

На всякий случай я встал (все же титул этого дика­ря пока не был официально доказанным самозванством) и как можно вежливее спросил:

- Я искренне польщен, но так как мы не представ­лены, то хотелось бы...

- Вах! - возмутился он.- Какое "представление"?! Оглянись, дарагой! Где мы?! Кто мы?! Что творится?! А?! Такой тарарам кругом! Если ждать, пока нас кто-то кому-то представит, одичаем, как волки! Забудь, доро­гой! Это в Петербурге был этикет-шмитикет. А здесь - просто хорошие люди, да?

Меня крайне покоробило это его панибратское "ты­канье", но, старательно сохраняя национальную выдерж­ку, я все же нашел в себе силы представиться как мож­но вежливее:

- И все же это будет не лишним... Мое имя - Блейз. Джеймс Блейз. Английский журналист.

- Замечательно! - неизвестно чему обрадовался князь.- Англичанин! Журналист! Да еще и Джеймс! Вот тебя нам и не хватало, дорогой! Собирайся, пошли!

- Куда?!

- Как куда?! К нам, канэчно! Стол накрыли, мясо приготовили... Вина нет... Не достать здесь вина, дорогой, уж не обессудь. Мы здесь у местных крестьян самогон раздобыли. Купец Пружинников - пройдоха! - где-то изыскал и за бешеные деньги купил. Маладэц, да?!

- Простите, сэр, но я не пью.

- Маладэц! - еще больше обрадовался князь.- И я не пью! А кто пьет?! Отец Иосиф узнает - рассердится. Зачем огорчать? Так посидим! А уж если этот Ванечка проведает... Никому не скажу, тебе одному скажу: князь

Маргиани никого не боится, но этот Ванечка... Откуда он все знает, а? Как он знает?! С ним говорю, а он слов­но всю жизнь мою рядом провел. Я его спрашиваю: ска­жи мне, уважаемый, кто тебе сказал? Как ты все узнал? А он в меня пальцем тычет и говорит: "Уж мне-то из­вестно, а Бог про тебя куда больше моего знает. Не стыд­но будет?" Я как себе это представлю... Слушай, стыдно! Так что собирайся, дорогой, пойдем! - как-то нелогично закончил он.

- Да куда?! Зачем?!

- Сидеть будем. Пить не будем. Есть не будем. Го­ворить будем. Песни петь. Не хочешь петь? Не будем! Ты, главное, собирайся!

Признаюсь, мне стало даже любопытно. Дел у меня на сегодняшний вечер все равно не было, а упустить возможность узнать дикий мир России, так сказать, "из­нутри" было бы глупо. У меня накопилось много воп­росов. Теория, как оказалось, разительно отличалась от практики. А этот грубоватый, но забавный дикарь был явно болтлив и прямодушен. Нет, упускать такой шанс не стоило.

- Что ж, сэр... Я принимаю ваше приглашение,- сказал я.

- Вот и отлично! - обрадовался князь, вновь нахло­бучивая на лысину свою огромную "папаху".- Идем, дорогой! Хорошая компания, хороший стол, хорошая беседа... Как еще вечера коротать?!

Признаться, у меня были некоторые сомнения, что он несколько преувеличивает и по поводу "хорошего стола" и по поводу "хорошей компании"... Я не подозре­вал - насколько!

В одном из домишек за стенами монастыря, где расселяли паломников, был накрыт длинный, грубо

сколоченный стол. Описать то, что на нем было выстав­лено, невозможно, ибо в английском языке просто нет слов для передачи сути и вкусовых гамм этих, если так можно выразиться, "кушаний". Во-первых, здесь было несколько видов засоленных и замаринованных грибов! Грибов! Во всем цивилизованном мире этот "подножный корм" брезгуют собирать даже бродяги и бедняки, а у русских, оказывается, существуют десятки, если не со­тни рецептов их приготовления. Более того, они их со­вершенно искренне любят! Но сразило меня на повал не это. Вы не поверите, сэр, но даю вам слово джентльмена, что это чистая правда: они солят и маринуют огурцы! Да-да! Вы где-нибудь слышали о соленых огурцах?! По­сле этого даже такой парадокс, как "квашеная капуста" с клюквой и моченые яблоки с брусникой, уже не так сильно травмировал эстетику моего вкуса. Ведь есть же страны, где едят жареную саранчу, есть страны, где едят лягушек... А есть страна, где едят соленые огурцы!.. Коп­ченая рыба, картофель "в мундире", соленая сельдь, реп­чатый лук, сало, хлеб грубого помола, чеснок, жирней­шая и острейшая похлебка под названием "тройная уха", груда пирогов со всевозможными начинками - у этих русских очень крепкие желудки, сэр! И все это они на­зывают не обедом или ужином, а странным для данного момента словосочетанием "что Бог послал".

Что же касается "компании", то она была весьма под стать "столу". Плечистый и рослый купец, нервического вида студент и толстощекий, хитроглазый субъект неоп­ределенного рода деятельности с супругой. Вот супруга его заинтересовала меня куда больше всех остальных персонажей этого "застолья", вместе взятых, вместе с их трудноперевариваемым "что Бог послал". Это была та самая девушка, которая привлекла мое внимание

утром, и знакомству с которой помешал чудак-юроди­вый.

Вблизи она казалась еще соблазнительней. Статная, рыжеволосая, зеленоглазая - она входила в откровен­ный диссонанс со своим неказистым коротышкой-мужем... Что предоставляло мне дополнительные на­дежды.

Князь представил мне собравшихся. Купца звали Са­велий Пружинников, студент носил фамилию Кольцов, а супругов Стрельниковых звали Яков Петрович и Зи­наида Григорьевна.

- Блейз,- представился я в ответ.- Джеймс Блейз. Британский журналист.

- Так это, значит, вас прячет от нас настоятель? - с любопытством посмотрела на меня красотка.- И что же в вас такого таинственного, господин журналист?

- Почему прячут? - удивился я.- Никто меня не прячет. Просто я попросил о постое на время, и они...