С гарпуном в руке я стоял на краю плота и смотрел, как под моими ногами проплывают горные хребты, заросшие диковинными растениями, открываются затененные или залитые солнечным светом долины; в глубине стоял сумрак, и мне чудились там какие-то таинственные сооружения. На ярко освещенном песке лежали пунцовые морские звезды, крабы торопливо перебегали эти поляны, как пешеходы – площади в большом городе. И над всем этим фантастическим миром проносились стаи фантастических рыб. Показалась акула. Как она была красива злой, страшной красотой хищника! Она обошла мой плот, видно, стараясь определить, что это за существо появилось в лагуне. Затем подплыла совсем близко, и я метнул в нее острогу; наконечник чиркнул по ее жесткой коже, не причинив ей никакого вреда. Акула испугалась и скрылась в глубине. Потом я стал охотиться на макрель и еще на каких-то коричневатых рыб, и все очень неудачно, рыба успевала уйти от гарпуна. Ветер медленно гнал плот к выходу из лагуны; здесь было довольно глубоко, я лег на плот и, свесив голову, с трудом различал смутные, расплывчатые очертания неровного дна. Опять показалась акула, за ней – другая. В тени плота стояла большая рыба, таращила на меня выпуклые глаза и шевелила губами, будто что-то спрашивала. Рыба была толстая, с большими плавниками, вся усыпанная пестрыми пятнышками. Чтобы набрать воздух, я поднял голову над водой и увидел капитана.
Ласковый Питер стоял на берегу канала, махал руками и что-то радостно кричал мне.
"Что с ним происходит? – подумал я.- Может он увидел парус или дым корабля и, забыв о нашей вражде, хочет поделиться со мной радостным событием?"
Я тоже замахал в ответ рукой и потряс над головой копье отвечая, как мне показалось, на его проявления мира и дружбы.
В какой раз я попадался на эту удочку! И все- таки во мне всегда оставалась вера в добрые чувства человека, пусть крупинки этого чувства, но должны же они быть человеке! Ведь у каждого была мать, школа, товарищи, хорошие книги, и я думал, что не могло так случиться, чтобы все это забылось и вчерашний мальчишка стал полным негодяем…
Я стал до боли в глазах вглядываться в слепящую синеву океана. Нет там ни дыма, ни паруса, только пена на бурунах да морские птицы мелькали перед глазами.
Между тем отливное течение внесло плот в канал. И только теперь я понял, в какую беду попал. Плот несло очень быстро, шест не доставал дна. Оставить плот я не мог, потому что появились акулы – или они специально сопровождали меня, рассчитывая на поживу – и теперь с десяток их вертелось вокруг плота. И все же я еще не мог причалить к берегу, до него было метров пять. Чуть не падая в воду, я протянул шест капитану, он пнул его ногой и сказал, улыбаясь:
– Кому суждено быть съеденным акулами, того не берут пули. Ну, что же ты стоишь? Прыгай! Они ждут!
Плот вышел из канала.
Ласковый Питер крикнул:
– Счастливого пути, мой мальчик! – и захохотал.
Мне показалось, что и чайки, и океан, и волны, разбиваясь о рифы, тоже хохочут над моим несчастьем.
Плот стал поскрипывать на волнах. Справа и слева вода кипела на рифах. К счастью, не было сильного прибоя.
Остров уплывал от меня все дальше и дальше, то показываясь, то скрываясь за вершинами водяных бугров. Наконец, пальмы совсем утонули в воде. Пассат еще долго доносил до моих ушей слабый гул прибоя, как прощальный голос земли. И он замер, как последняя надежда.
Над океаном стояла тишина, изредка нарушаемая плеском летучих рыб. Они выпрыгивали из воды и, сияя плавниками-крыльями, парили над водой. Наверное, за ними охотились тунцы или акулы: плавники акул то и дело показывались недалеко от плота.
Может быть, это провожатые из лагуны? – думал я.- Они плывут, ожидая, когда развалится мой плот…
Только по чудесной случайности я мог пристать одному из атоллов, а их было не так много в той части океана. Даже на морской карте они нанесены виде редких точек на огромном белом поле. Но когда ты здоров и силен, то мысли о смерти кажутся нелепыми. Я, как мог, стал раздувать огонек надежды. придумывая варианты спасения, один невероятнее Другого, старался, как мог, прогнать непрошеные сомнения.
Хорошо, что я захватил с собой несколько кокосовых орехов, при большой экономии у меня на три – четыре дня были еда и питье. Я утешал себя еще тем, что буду добывать рыбу. Чтобы не откладывать дело, я решил немедленно заняться охотой, но как не вглядывался в глубину, там были только темнота пустота бездонной пучины. Даже акулы куда-то скрылись.
Пока я переходил от надежды к самым мрачны предположениям, кончился и этот день, зашло солнце, расцветив небо закатным фейерверком.
Я лежал посредине плота. Небо качалось надо мной. Звезды по краям небесного круга скрывались в черной бархатистой воде и появлялись вновь еще более яркие, лучистые, они как будто отряхивались, окунувшись в воду.
Дул пассат, океан катил гряды своих волн, увлекая куда-то мой плот. Вот когда я испытал жуткое чувство одиночества. Как мне хотелось вернуться на свой остров! Я стал упрекать себя за то, что не рискнул броситься в воду канала и не попытался выбраться на берег – ведь не всегда акулы нападают на человека. Внезапно от неприятных мыслей меня отвлек свет – вода вокруг плота светилась. Свет шел из глубины, будто там вспыхивали и гасли зеленые и голубые лампы. Плот окружило множество медуз. Они казались стеклянными елочными украшения с хорошо запрятанной лампочкой внутри и заводной пружиной, которая то сжимает, то раздувает их шелковую оболочку, отделанную снизу разноцветным бисером. Свет, исходящий от медуз, почему-то подействовал на меня успокаивающе. Ровные волны: ритмично покачивали плот, навевая сон. Низко опустились звезды. Мне почудилось, что они не так уж холодно и безразлично смотрят на меня. Словом, стоило мне побороть приступ слабости, уныния, как все, что я находил до этого враждебным или безразличным к моей судьбе, будто проникалось участием.
Я не стал дожидаться, пока волны расшатают мой хлипкий плот, и принялся в темноте ощупывать крепления. Гвозди хорошо держались в стволе пальмы и в куске реи, но от постоянного покачивания в досках образовались дырки. Плот еще не рассыпался потому, что я догадался углы у него связать линем, снятым с реи. На одном из углов веревочное кольцо почти перетерлось. Опять меня выручил обрывок паруса "Ориона". Я нарезал из парусины ленты, скрутил их в несколько раз и скрепил этой веревкой доску со стволом пальмы. Такие же добавочные крепления я наложил и на три других угла моего плота.
Отремонтировав плот, я заснул и проспал бы до утра, если бы меня не разбудил кальмар. Совсем крохотный, он выскочил из воды и шлепнулся мне на на шею - холодный и склизкий. Спросонок я вскочил и полетел в воду. Вынырнув и забравшись на плот, я замер, пораженный цветом океана. Он был красный, как знамя, и весь трепетал, переливался, будто полотнище под ветром. Небо на северо-западе тоже налилось кровью. Оттуда долетал глухой орудийный гул. Морской бой, догадался я, ишь как грохочут орудия. Наверное, горят линкоры, а может быть, подожгли нефтеналивное судно, и нефть бушует пламенем на воде. Я видел уже такой пожар, когда мы шли на "Осло". Тогда горел в Бискайском заливе английский танкер, взорванный фашистской торпедой.
Внезапно я почувствовал, что проваливаюсь. Мой плот стал расползаться в стороны. Я спустился в воду и при свете зарева увидел, что лопнуло сразу два крепления. И на этот раз мне удалось починить плот, но я понимал, что это не надолго, в конце концов он неминуемо должен развалиться. На всякий случай я завязал орех и острогу в остаток паруса и прикрепил все свое имущество к стволу пальмы.
Пока я воевал с плотом и волнами, орудийный гул затих. Зарево опустилось к самому горизонту, только рассвет погасил его.
Непомерно длинный день
Я обрадовался солнцу, оно неторопливо поднялось из океана, разливая вокруг свет, тепло и новые надежды. Ветер дул ровно и не особо сильно, не принося особой прохлады. Мне трудно было определить, стоит ли мой плот на месте или движется; вокруг расстилалась синяя волнующаяся поверхность океана, без единой неподвижной точки, на которой мог бы задержаться глаз и определить по ней, стою ли я на месте или двигаюсь. Я понимал, что моя жизнь зависела от скорости движения. Что, если течение, которое отнесло меня от острова, вдруг выдохлось и сейчас только ветер толкает меня куда-то в неизвестность? Да, скорость моего суденышка слишком мала.
Вот если бы у меня оказались мачта и парус! Да они у меня есть: острога и остатки парусины.
Я не стал завтракать, так мне хотелось поскорее установить такелаж. Плот на глазах расползался. Одна из досок рамы плота раскололась на две части. Видимо, в ней и раньше была трещина, да я не заметил ее, а сейчас доска разбухла и распалась надвое. Дерево я использовал для дополнительного крепления посреди плота. Опыт мне показал, что детали плота не следует связывать слишком плотно; если бы можно было раму сбить скобами, тогда другое дело, а мои тряпичные крепления очень скоро растягивались и рвались, надо было оставлять небольшой люфт, чтобы части ходили, как на шарнирах.