- А почему эта же нынешняя война не разорила Англию? - не слушая его, продолжал Донати. - Подданным Эдуарда тоже приходится нелегко, однако Английское королевство окрепло - у львенка отрасли когти, Франция дважды имела возможность в этом убедиться! Если после Креси можно было утешаться разговорами об изменчивости военной фортуны, то Пуатье - это уже не случайность! Вы говорите - королевство разорено; согласен, но кем? Войною? Нет! Англичанами? Не только! Францию губят ее собственные бароны, предпочитающие разбой войне с чужеземцами… И когда, понуждаемые отчаянием, Генеральные штаты добились этой весной контроля над действиями правительства и попытались навести хотя бы относительный порядок, вы тут же объявляете это подрывом власти!
Аббат снисходительно покачал головой:
- Почему, сын мой, вы с такой яростью обрушиваете гнев свой на наше бедное королевство? Неужели в итальянских землях все так уж благополучно?
- Нет, я этого не говорю! К несчастью, совсем не благополучно. Но мы, по крайней мере, сумели обуздать своих нобилей и создать в городах республиканское управление!
- О да, я слышал об этом. - Глаза аббата насмешливо сузились. - Вы так обуздали своих нобилей, что теперь во Флоренции достаточно, проезжая по улице, задеть простолюдина концом лошадиного хвоста, чтобы тебя потащили в суд за оскорбление. Несколько расширенное толкование республиканских прав, вам не кажется?
- Пуп Господень!! - взревел вдруг Тибо и швырнул обглоданной костью в голову кравчему; тот благополучно увернулся, кость упала на пол посреди зала, из-под стола с веселым лаем посыпались собаки.
Аэлис, от испуга пролившая себе на колени ложку супа, с огорчением смотрела, как на юбке расползается огромное жирное пятно.
- Что значит - задеть простолюдина концом хвоста?! Эту сволочь надо топтать копытами, так чтобы кровь брызгала выше конского налобника! Знаете ли вы, мессир аббат, что творится в Бовэзи? Деревни наполовину опустели! Мужичье бросает обрабатывать поля и уходит шляться по лесам, да еще горланит о правах и о мести… Но самое удивительное - это поведение дворян; вы думаете, они огнем и мечом восстанавливают свое сеньориальное право? - Тибо остановился и обвел всех налитыми кровью глазами. - Нет, эти недоноски, точно трусливые зайцы, сидят по своим замкам, не решаясь ударить на бунтарей, а их подвиги сводятся к тому, что они уводят скот и отбирают урожай у своих, а то и у чужих вилланов! Иначе им не собрать тальи! - Оглушительно захохотав, мессир Тибо извлек из-за пояса обширный платок и стал, отдуваясь, вытирать вспотевшее лицо. - Хороши бовэзийские бароны, а? За все время пути я видел только трех повешенных жаков, чтоб им гореть в аду!
Гийом пожал плечами:
- Бовэзийские бароны, к счастью, дальновиднее тебя. Чем бы они стали кормиться, если бы перевешали всех вилланов…
- Да я скорее траву буду жрать, чем позволю мужичью нарушать мою волю! - Тибо угрожающе сжал могучие кулаки и потряс ими в воздухе.
Франческо наклонился к Аэлис:
- О каких повешенных говорил ваш дядя? Здесь "Жаками" называют преступников?
- Нет, это просто такое выражение… Жак - значит простой мужик, землепашец. В общем, необразованный человек, про такого говорят: "жак-простак"… Да вы лучше не слушайте дядю Тибо, он вам такого наговорит!
За окнами совсем стемнело, и слуги внесли в зал зажженные свечи, придавшие столу праздничный вид. Сир де Пикиньи подавил вздох, подумав о том, во сколько ему влетит это парадное освещение. С тех пор как приехал флорентиец, он строго запретил Ашару ставить на стол сальные свечи домашнего производства - они и светят хуже, и пахнут дурно; а за покупные, хорошего очищенного воска, надо заплатить в Понтуазе три су четыре денье за фунт. Хорошо, если все это окупится!
- Да, мессиры, у меня с мужиками трудностей не бывает, - говорил Тибо, самодовольно оглядывая собеседников. - В прошлом году появился один смутьян - что, вы думаете, я с ним сделал? Две недели продержал в каменном мешке без жратвы, а то, что от него осталось, велел повесить на деревенской площади. И еще стражника поставил, чтобы повисел подольше - всем в назидание… Зато с тех пор мои жаки стали как шелковые! - Довольный приятными воспоминаниями, мессир Тибо ухмыльнулся и опорожнил стоявший перед ним громадный кубок.
Гийом, с досадой слушавший брата, покосился на Франческо. Тот сидел, небрежно откинувшись на спинку кресла, и лицо его выражало вежливое равнодушие. Но конечно, едва ли подобные застольные разговоры могут быть ему по душе; Гийом постарался отвлечь внимание брата от опасной темы:
- Послушай, ты бы лучше рассказал нам последние придворные сплетни, мой племянник Тестар должен знать немало…
- А мне не до сплетен, я ведь политикой не занимаюсь, у меня своих дел хватает! Лучше сам что-нибудь расскажи, как поживаешь, что поделываешь? Небось книжечки почитываешь, а, братец? - добавил он, бросив на Гийома насмешливый взгляд.
- Иногда почитываю, - коротко ответил тот.
- То-то у тебя ум за разум заходит! А вот меня, клянусь шпорой, с души воротит от одного вида пергамента и чернил! А уж эти рифмоплеты - да я бы их всех передушил собственными руками!
Аэлис украдкой вздохнула, подумав, каким диким язычником должен казаться итальянцам ее дядя. Мессир Гийом улыбнулся:
- Чем они перед тобой провинились, брат? Раньше ты вроде бы даже не помнил об их существовании.
- Черт возьми, чем провинились! Да они сыграли со мной такую шутку, что худшему врагу не придумать! - заорал Тибо. - Вы только послушайте, мессиры: подстерегли мы английский обоз, и не просто обоз, а королевский - представляете? Поживы там оказалось столько, что всем хватило, и каждый из нас прихватил для выкупа по пленнику. Мне достался какой-то тощий оруженосец. Я, как чувствовал, хотел уже прикончить его, а потом решил: оруженосец как-никак королевский, может, не поскупятся на выкуп. Так вы знаете, что я за этого недоноска выручил? Шестнадцать ливров! Да, да… не смейтесь, мессиры! Шестнадцать ливров. И знаете почему? - Тибо обвел всех торжествующим взглядом, будто собирался сообщить нечто ошеломляющее. - Это оказался поэт, мессиры, гнусный пачкун! Я даже имя его запомнил, так мне стало обидно, - Жоффруа Шосэр, вот как его звали! Шестнадцать ливров, чтоб мне гореть в аду! А Готье де Буафор в том же деле поживился двумя конями, которых потом продал за полтораста! Все засмеялись, а мессир Гийом спросил:
- Откуда ты узнал, что этот Жоффруа был поэт?
- Ха, это отродье узнать легко: мерзавец таскал с собой целый мешок, набитый свитками и разной подобной дрянью. Зато и отвел я себе душу! Устроил костер и заставил ублюдка смотреть, как горят его любезные стишки! Уж как он убивался!
- Ах, мессир! - не выдержал Филипп. - Как знать, быть может, вы уничтожили немало великих произведений.
- А ты заткнись! - рявкнул Тибо. - От этих "великих произведений" и идет чума! Думаете, кто затевает всякие смуты? Вот, эти самые голодранцы - таскаются по всему свету, сочиняют разную гнусность, а за ними и чернь начинает блеять о своих "правах". Да наши чертовы жаки потому и…
- Послушай, братец, - перебил его Гийом, с деланой веселой улыбкой поднимая свой бокал, - что это ты сегодня только о жаках и говоришь? Хватит о них, право, не такая уж веселая тема.
Тибо, уставившись на брата, зловеще усмехнулся.
- В таких делах ты всегда был глуп, Гийом! - объявил он. - Помяните мое слово - если вы и впредь будете оставаться бабами, то скоро вас тут повеселят! Жаки себя еще покажут… и не только жаки! Все эти буржуа, которым позволено корчить из себя знатных особ, тоже при случае хорошенько вам поддадут. Может, хоть тогда поймете, с кем водить дружбу!
При этом недвусмысленном намеке мессир Тибо, до сих пор демонстративно не замечавший флорентийца, открыто посмотрел на него и вызывающе ухмыльнулся. Их взгляды - один яростный, другой иронический - встретились, и сир Гийом понял, что еще секунда - и с таким трудом сохраняемый мир будет нарушен самым непристойным образом.
- Хорошо-хорошо, - торопливо заговорил он, едва скрывая раздражение, - но я просил рассказать, что нового при дворе и каковы успехи дорогого племянника. Надеюсь, его положению ничего не угрожает?
Мессир Гийом сделал ударение на последней фразе и выразительно посмотрел на Тибо, а Филипп поспешил разрядить обстановку нарочито нелепым в его устах вопросом.
- Правду ли говорят, благородный мессир, будто новая любовница Черного принца сложена дурно и несоразмерно? - смущенно спросил он, с робким любопытством поглядывая на свирепого барона.
Этот вопрос, заданный тихим немолодым нотарием, вызвал за столом веселое оживление, а мессир Тибо шумно развеселился:
- Ах ты, сморчок! Ха-ха, вы слышите, что интересует старого греховодника? Вот тебе и тихоня Филипп…
Капеллан укоризненно посмотрел на Филиппа:
- Не ожидал от вас, сын мой, такого неподобающего в вашем возрасте любопытства, да еще в присутствии юной девицы.