Сир Гийом поднял голову и тоже посмотрел на дочь:
- И верно, ты сегодня какая-то слишком присмиревшая, Аэлис. Что с тобой?
- Не знаю, отец, - смутилась она, - не по себе как-то…
- Тогда тебе надо лежать. Как вы считаете, отец мой?
- Совершенно верно, мессир! Чем бы ни было вызвано недомогание, покой прежде всего! Тебе следует лечь, а я велю приготовить отвар из семи трав и…
- Благодарю вас, но я не хочу лежать, - перебила его Аэлис, - и не хочу никакого отвара - ни из семи, ни из четырнадцати, ни из сорока тысяч трав! - Но, поймав осуждающий взгляд отца, она нетерпеливо добавила: - Ну хорошо, выпью я ваш отвар! Выпью!
- Вот и прекрасно, - обрадовался капеллан, - после ужина сам прослежу за его приготовлением.
Аэлис вздохнула. Она чувствовала на себе взгляд сидящего далеко, за нижним столом, Робера, но не решалась взглянуть в его сторону. Ну как убедить его отказаться от этой безумной затеи? Зачем ему уезжать, зачем обрекать друг друга на годы разлуки, если им так хорошо вместе и на Фредегонде их действительно никто не увидит… Покраснев, она опустила голову и раздраженно оттолкнула большую мохнатую собаку, которая под столом лезла ей в колени.
За раскрытыми окнами, откуда влетала и кружилась вокруг свечей мелкая крылатая нечисть, вдруг возник протяжный звук дальнего рога. Ему тут же ответил другой, пропевший совсем близко, наверное с надвратной башни. Пикиньи вопросительно глянул на Симона, тот кивнул и выбрался из-за стола. Отсутствовал он недолго и еще в дверях сделал успокаивающий жест.
- Это Бертье, - крикнул он. - С ним гости, я выйду встретить!
- Да-да, мы тоже идем, - заторопился Пикиньи. - Наконец-то! Друг Ашар, проследи за встречей, чтобы все было как надо. И вы, мадам, - обернулся он к дочери, - тоже ступайте за мной…
Она послушно поднялась и последовала за отцом; впереди бежала целая свора. За ними с шумом потянулись все присутствующие. В дверях Аэлис замешкалась и отошла в сторону. Зал опустел, они с Робером остались одни.
- Почему ты осталась? - удивленно спросил юноша.
- Не хочу видеть этого ростовщика! Противно смотреть - его встречают как сеньора…
Робер посмотрел на нее, будто не решаясь что-то сказать. Несколько минут оба молчали, следя в открытое окно за снующими во дворе факелами.
- Ты все-таки поди туда, Аэлис, - сказал он, - иначе отец разгневается.
Аэлис капризно надула губы, но поняла, что он прав.
- Хорошо, пойдем!
Когда они вышли, встреча уже состоялась. С верхней площадки лестницы Аэлис с невольным любопытством окинула взглядом толпу. Было светло от факелов, и в их колеблющемся свете она сразу увидела приезжих - оба гостя были богато одеты и держались с большой непринужденностью, особенно тот, с которым сейчас разговаривал отец.
- Смотреть противно, - с гримасой повторила Аэлис, - нарядился, будто вельможа, и ведет себя совсем как равный!
- Он и выглядит как равный, - ответил Робер и, помолчав, заметил: - Ты несправедлива к нему, госпожа.
Аэлис возмущенно фыркнула, но не успела ничего ответить - в этот момент сир Гийом увидел ее и что-то сказан своему собеседнику. Тот обернулся, она встретила его взгляд, сразу забыла все, что хотела сказать, и в смятении опустила глаза. Ей захотелось повернуться и уйти, а не играть роль радушной хозяйки.
Маленькая группа направилась к лестнице. Гость, легко взбежав по ступеням, поклонился Аэлис:
- Разрешите приветствовать вас, госпожа! И простите, что вызвал недовольство, которое я с огорчением читаю в ваших прекрасных глазах.
Раздосадованная его проницательностью, Аэлис вспыхнула и ничего не ответила. Подоспели остальные, и отец пришел ей на помощь:
- Мадам, это мессир Франсуа Донати, а это его друг и поверенный, мессир Жюль Гви… Ги…
- Джулио Гвиничелли, мадонна. - Второй гость белозубо блеснул улыбкой и тоже поклонился. - Но вашим губкам не выговорить чужеземного имени, поэтому пусть я буду Жюль.
- Прошу вас позаботиться о любезных нашему сердцу гостях, - продолжал отец, - и проводить в отведенные им покои. Освежитесь с дороги, мессиры, мы ждем вас к ужину.
Аэлис едва склонила голову и сделала рукой округлый жест, как показывал когда-то мэтр Бертье, помимо прочего учивший ее куртуазным (в его представлении) манерам.
- Благоволите следовать за мной, - сказала она высокомерным тоном, не поднимая глаз.
Ужин затянулся, и гости, и хозяева разошлись поздно, с самыми разнообразными чувствами и заботами. Этой ночью многие не спали в замке Моранвиль. Сир Гийом, несмотря на поздний час и большое количество выпитого, еще долго совещался с Филиппом в своем кабинете, а его дочь обсуждала события минувшего вечера с Жаклин. Уже готовая ко сну, она сидела на краю постели, и камеристка, стоя возле нее, не спеша расчесывала ее распущенные на ночь косы.
- …Филипп назвал его человеком "непростым", а я бы сказала, что он просто необычен…
- Он держится как настоящий знатный сеньор!
- Нашла с кем сравнивать, - возразила Аэлис. - Дядя Тибо куда как знатен, а по манерам - сущий кабан… нет, в ломбардце что-то особенное.
- Это верно, госпожа! - мечтательно вздохнула Жаклин. - Очень уж все в нем красиво, и речь, и походка…
- Смотри не влюбись…
- Скажете такое! Что мне, охота в беду попасть? - Она помолчала и затем добавила: - А сеньор Жюль тоже очень хорош. Правда, малость забавный. Бородка, точно у козла, и штаны разноцветные. Заметили, госпожа? Одна нога у него зеленая, другая желтая в полоску, точно у скомороха!
- Да, забавный… - рассеянно ответила Аэлис. - Этот Франсуа, конечно, человек необычный. Столько путешествовал, так много знает!
- Верно, госпожа, у меня аж дух захватывало, когда он рассказывал… А как хорошо оба по-французски говорят! Прямо удивительно, можно подумать, что настоящие христиане…
- Да кто же они по-твоему, неужто сарацины?
- Может, турки?
- Дура! - в сердцах отрезала Аэлис. - Они оба подошли за благословением к отцу Эсташу! Неужто он стал бы осенять неверных крестом? Да их бы сразу скрючило, стати бы как две головешки.
- Страх какой! - Жаклин испуганно перекрестилась. - Может, и в самом деле христиане… только не верится. Повернитесь немножко, а то и не расчесать… Ох, и красивые же у вас волосы, ну прямо так и переливаются на свету!
- Не ври, знаешь ведь, что мне не нравится цвет моих волос.
- Воля ваша! Только это не так уж и важно, нравится ли вам, - важно, что другим нравится! - ответила Жаклин, лукаво посмеиваясь.
- Кому это, интересно? - с деланым безразличием спросила Аэлис.
- Будто сами не знаете! Мессир Франсуа целый вечер глаз не мог от вас отвести.
- Глупости! - смутилась Аэлис. - Гостю положено уделять внимание хозяйке дома. И хватит болтать, ступай…
Жаклин задула свечу, пожелала покойной ночи и убежала.
Оставшись одна, Аэлис долго сидела, сжав на коленях руки и не сводя глаз с дымных полос лунного света, протянувшихся из высокого узкого окна.
Не спал и Робер. Вокруг была ночь, тишина и какая-то непонятная тревога. Неужели из-за итальянца? Он закрыл глаза, стараясь успокоиться, но тут же поспешил открыть их, выругавшись сквозь зубы. Перед ним снова ожил сегодняшний вечер: голос этого проклятого флорентийца, рассыпающего перед Аэлис свои любезности, и ее глаза - широко открытые, словно у ребенка, увидевшего чудо…
Совсем другие чувства волновали в эту ночь Франческо Донати. Джулио наконец утихомирился и заснул, а он все лежал без сна, глядя в зеленовато высветленный луной проем окна, и вспоминал горящие от любопытства глаза Аэлис, ее по-детски приоткрытые губы… Его охватила острая, какая-то первобытная радость сознания собственной силы, могущества, молодости. Да, жизнь была в его руках и час от часу, становилась все заманчивее! Вскочив с постели, он подошел к окну и высунулся наружу, полной грудью вдыхая свежие запахи летней ночи, с наслаждением предвкушая завтрашнюю охоту и новую встречу с Аэлис. Благословен час, когда в уме старого интригана Ле Кока зародилась столь выгодная для всех сделка!
Глава 6
Наутро полил дождь, и охоту пришлось отложить. Земля просохла лишь на третий день; едва забрезжил рассвет, двор замка наполнился шумом, суетой и голосами охотников. Псари с трудом удерживали огромных, одетых в кольчужные попоны испанских мастифов для охоты на вепря, захлебывалась возбужденным лаем свора борзых, нетерпеливо ржали и били копытами кони. Мессир Гийом, стоя с дочерью и гостями на верхней площадке лестницы, наблюдал за последними приготовлениями, время от времени обмениваясь с Франческо замечаниями о качествах той или иной собаки:
- Взгляните вон на того пса, мессир Франсуа. Вон тот, с подпалинами на груди…
- Великолепное животное, клянусь святым Юбером! - отозвался тот, с удовольствием знатока оглядывая громадного бордосского дога. - Я бы не побоялся оставить его с вепрем один на один.
- И не ошиблись бы, - с гордостью кивнул Пикиньи. - Прошлой осенью Мальмор сразил мессира кабана в честном одиночном бою.
- Я помню! - обрадовано вмешалась Аэлис. - Такой был страшный вепрь, трехлеток, вот с такими клыками!
Франческо обернулся и с улыбкой посмотрел в ее блестящие от возбуждения и радости глаза. Аэлис смутилась и поспешно отвела взгляд, обратившись с каким-то незначительным замечанием к Жаклин.