- Не сердись на меня, что я помешала тебе идти сегодня на это собрание! Но, по моему мнению, ты должен сперва познакомиться с положением дел, тем более что заговор в пользу курфюрста принимает серьезный оборот. Ты как будто нарочно явился в день сходки единомышленников, я не решаюсь называть их заговорщиками, так как ты и Людвиг в их числе!
- Дело не в словах, Лина! - заметил он с улыбкой. - Как ни называй их - смысл остается тот же!
- Не совсем: единомышленниками называют людей одинаковых убеждений, а заговорщики - это люди готовые приступить к решительным действиям с оружием в руках. У меня сердце замирает от страха, когда я думаю об этом…
При этих словах она бессознательно положила свою руку на плечо Германа, он прикоснулся к ней губами.
- Ты говоришь, Лина, что дело принимает серьезный оборот? - спросил он.
- Да, к несчастью! Во главе предприятия стоят влиятельные дворяне, не только здешнего, но и соседних округов, навербованы люди из разных сословий; нет недостатка в тайных складах оружия. Старые солдаты курфюрста, наскучив долгим бездействием, с радостью примкнут к восстанию; и что, особенно важно, кирасирские полки, расположенные здесь и в Мельзунгене, участвуют в деле. Кроме того, полковник Дернберг, один из главных руководителей движения, рассчитывает на карабины своих егерей.
- Значит, офицеры здешних полков, - спросил Герман, - также принадлежат к числу заговорщиков?
- Да, большинство сочувствует предприятию, хотя некоторые из них не совсем надежны, но рассчитывают, что в момент восстания они увлекутся примером товарищей и не захотят отстать от них.
- Но может случиться обратное, - заметил Герман, - и они перейдут на сторону наших врагов!..
- Во всяком случае, - продолжала Лина, - на праздниках должны быть решены главные вопросы, так как теперь им удобнее собираться, нежели в обыкновенное время. Сходки назначаются в разных местах, но всего чаще у хозяина гостиницы Дарфлера. Мне кажется, что ты, Герман, должен сперва обдумать, как вести себя относительно этих фанатиков. Если ты не последуешь слепо за ними и выкажешь малейшее колебание, то этого достаточно, чтобы возбудить их подозрение. Лучше всего поговори с Людвигом и спроси у него совета, а сегодня вечером, если ты ничего не имеешь против этого, мы отправимся на елку к госпоже Стелтинг.
- Если не ошибаюсь, - сказал Герман, - ты упоминала ее фамилию в первый день твоего приезда в Кассель, когда рассказывала мне о твоих новых знакомых.
- Да, это вдова одного офицера, очень образованная женщина из старинной дворянской семьи и при этом вполне обеспеченная. Сын ее служит в кирасирском полку, который стоит в Мельзунгене, кроме того, у нее есть дочь Кордула, замечательно милое и доброе существо, но, к несчастью, с органическим пороком сердца; бывают дни, когда она так дурно себя чувствует, что мать ежеминутно опасается за ее жизнь…
Госпожа Стелтинг, высокая, стройная женщина со сдержанными манерами, приветливо встретила Германа и Лину, дочь ее привстала с кресла, чтобы поздороваться с гостями, и опять опустилась в него с видимым усилием.
Она походила на мать, но черты лица были более правильные и казались еще изящнее из-за прозрачной белизны кожи. Худенькая фигура и кроткое выражение миловидного лица придавали ей нечто детское и беспомощное, что заставляло окружающих оказывать ей особенное внимание. На Германа она произвела такое приятное впечатление, что он сел рядом с ней и с первых же слов выразил столько сердечного участия к ее положению, что молодая девушка почувствовала себя с ним, как со старым знакомым.
- Я давно слышала о вас, - сказала она тихим, прерывающимся голосом. - Но в последнее время все стали величать вас господином инспектором!
- Предупреждаю вас, что моя дочь ненавидит какие бы то ни было титулы, - заметила с улыбкой госпожа Стелтинг, обращаясь к Герману.
- Да, сознаюсь в этом! - сказала Кордула. - Человека и без того нелегко узнать, а тут еще он является перед вами с кличкой, которая не имеет ничего общего с его личностью. Разве недостаточно его имени? Какая надобность объявлять всем о роде его занятий или службы, или же, кто были его предки?
- Быть может, это делается из скромности, - заметила Лина, - потому что многие должны сознавать, что их личность сама по себе не имеет никакого значения, но они все-таки в состоянии заниматься тем или другим делом.
- Мне кажется, что им следовало бы радоваться, когда их называют по имени и не игнорируют их личность.
- В таком случае, я буду просить вас, фрейлейн Кордула, называть меня по имени, - сказал Герман, - надеюсь, что вы не откажете мне в этом!
Девушка кивнула головой в знак согласия.
- Вы должны как можно чаще бывать у нас, - продолжала она. - Если бы вы знали, как я люблю общество, но, к несчастью, доктора запрещают мне всякое движение, и люди сами должны являться ко мне. Только книги и газеты до известной степени заменяют мне их, так как сообщают мне о том, что делается в мире. Надеюсь, что и вы, господин Герман, расскажете мне сегодня что-нибудь интересное.
- С величайшим удовольствием, - ответил Герман. - Вы, вероятно, любите музыку, я могу передать вам последние новости о Бетховене и других знаменитых артистах из Вены. Луиза Рейхардт переслала мне несколько писем, полученных ею от отца, если хотите, я прочту вам когда-нибудь наиболее интересные из них.
- Какой вы милый! Прочитайте мне прежде всего о Бетховене! - воскликнула больная. - При этом на щеках ее выступил яркий румянец, так что мать все время следившая за ней, видимо, встревожилась.
В эту минуту раздался звонок, и госпожа Стелтинг поспешила навстречу гостям.
Приехала Марианна фон Штейн.
- Я немного опоздала, - сказала она, входя в гостиную. - У нас также была елка: начальница не хотела отступать от старого обычая, и по этому случаю сделала подарки всем молодым девушкам, живущим у нас.
Как вы себя чувствуете моя дорогая? - добавил она, садясь возле Кордулы. - Господин доктор прекрасный рассказчик, я с удовольствием послушаю его.
Госпожа Стелтинг вышла вместе с Линой зажигать елку, приготовленную в соседней комнате. Несколько минут спустя, двери отворились настежь, и разукрашенная елка предстала в ярком свете зажженных свечей. Лицо больной девушки просияло от радости. Фрейлейн Штейн осторожно взяла ее под руку и повела к елке, сделав знак Герману, чтобы он придвинул кресло.
На столе были разложены подарки: Герман получил от Лины красивый портфель; мать подарила Кордуле вновь вышедшую книгу "Путешествие вокруг света" с картами и гравюрами, которая доставила ей видимое удовольствие.
- Давно ли вы приехали в Гомберг, господин доктор? - спросила фрейлейн Штейн, обращаясь к Герману. - Сообщите мне, что вы слышали в Касселе о моем брате, бывшем прусским министре.
- Я слышал только, что он выехал из Кенигсберга.
- А я получила сегодня письмо от брата, и могу передать вам самые последние известия. Оказывается, что Наполеон отдал приказ, чтобы все поместья du "nomme Stein", как сказано в акте, находящиеся во владениях Рейнского союза, были конфискованы. Но, вероятно, этим дело не ограничилось бы, поэтому брат мой скрылся заблаговременно и теперь находится в Праге…
Фрейлейн Штейн печально улыбнулась при последних словах и выразила надежду на лучшие времена; хозяйка дома не разделяла этой надежды; и хотя все думали о предстоящем восстании, но никто не решился заговорить о нем.
Остальной вечер прошел в дружеской беседе и пении. При прощании Кордула взяла с Германа обещание, что он вскоре навестит их.
Когда Лина с Германом шли домой мимо гостиницы Дарфлера, окна верхнего этажа были ярко освещены.
XI. Заговор
Рождественские праздники проходили незаметно для Германа. Тайные собрания заговорщиков сменялись парадными обедами, охотой в окрестных лесах и другими развлечениями. Но Герман придумывал разные предлоги, чтобы остаться наедине с Линой, так как это доставляло ему особенное наслаждение, хотя оба избегали всякого намека на то, что занимало их всего более, и в их отношениях появилась некоторая принужденность. Из общих знакомых они всего чаще бывали у госпожи Стелтинг, где проводили вечера в чтении, дружеских разговорах и пении.
Полный контраст с этими интимными вечерами представляли обеды в Валленштейнском монастыре, на которых собиралось разнообразное и более или менее многочисленное общество. Но так как, кроме членов Прусско-гессенского союза, бывали и посторонние лица, то ничего прямо не говорилось, а приверженцы курфюрста рассказывали разные случаи из его жизни, восхваляя его справедливость и редкую заботу о благосостоянии страны. Все это делали они с целью возбудить невольное сравнение между прежними и существующими порядками и при всяком удобном случае распространялись о том, насколько было бы желательно, чтобы дворянство могло спокойно пользоваться своим имуществом, а торговля и промышленность были бы поставлены в более нормальные условия. "Да, - добавлял кто-нибудь из присутствующих, - нельзя не желать этого! Среднее сословие настолько сроднилось с прежним государственным строем, что его благосостояние тесно связано с ним и едва ли можно искоренить привязанность к бывшему владетельному дому, господство которого продолжалось несколько столетий"…
Если разговор продолжался слишком долго на эту тему или возникал спор, то фрейлейн Штейн старалась отвлечь внимание гостей каким-нибудь рассказом или сообщала интересную новость, вычитанную из газет.
Герман познакомился на этих обедах со многими новыми членами Прусско-гессенского союза и решил отправиться на одно из собраний, назначенных в гостинице Дарфлера.