Герман был в таком восторге, что барону Рефельду стоило немало труда заставить его сойти с места. Он повел его к фонтанам, где толпилась наибольшая масса публики, уверенный заранее, что и тут Герман будет в полном восхищении. Барон при всей своей скрытности и странностях характера принадлежал к числу тех людей, которые, доставляя наслаждение другим, способны находить в этом искреннее удовольствие. На лице его появилась добродушная улыбка, когда он услышал восторженные восклицания Германа: "Какое великолепие! Посмотрите, как хороши брызги этих высоких фонтанов среди зелени! Я не ожидал ничего подобного!.."
Барон Рефельд в угоду своему приятелю простоял довольно долго перед фонтанами, наконец им овладело нетерпение:
- Ну, кажется, довольно! - сказал он. - Теперь пойдем в гостиницу закусить, там мы увидим много любопытного!
Герман не решился ответить отказом и молча последовал за бароном в гостиницу, где за отдельными столами сидело самое пестрое и разнохарактерное общество. Здесь были чиновники из разных государств Германии, которые толковали о делах на своих местных наречиях. Там знакомились между собой писари, молодые приказчики, бухгалтеры торговых домов и всевозможные ремесленники; слышался одновременно французский и немецкий говор и немилосердно искажались оба языка. В дальнем углу залы виднелась группа людей с типичными физиономиями и в бедной, поношенной одежде, которая свидетельствовала, что они не принадлежат к избранникам судьбы: это были эльзасские евреи, большей частью адвокаты без дела, проворовавшиеся военные поставщики, обедневшие купцы, прибывшие в Кассель с целью наживы. Они говорили между собой шепотом с выразительными жестами, свойственными их нации; из отрывочных, долетавших время от времени восклицаний можно было понять, что они бранили министра финансов Бюлова.
В смежной комнате за столом, уставленным изысканными кушаньями и бутылками вина, сидели человек шесть франтовато одетых французов. Их громкий, веселый смех и хвастливая болтовня, видимо, раздражали чопорных кассельцев, которые с неудовольствием посматривали на чужеземцев. Но и они до известной степени поддались соблазну господствовавшей роскоши, потому что в простое воскресенье на них было надето лучшее платье, которое в былые времена вынималось из сундуков только в большие церковные и семейные праздники. Среди этого разнообразного общества было много женщин; они явились сюда в сопровождении своих мужей или возлюбленных: это были большей частью модистки, бонны, приказчицы, горничные и прочее; некоторые из них расхаживали парами по комнатам или на площадке перед гостиницей, хихикали и кокетливо посматривали по сторонам. Тут были и легкомысленные, податливые существа, которые обменивались многозначительными взглядами с мужчинами, сидевшими за столами. Разговор шел самый разнообразный, одни толковали о делах и последних газетных новостях, другие о лошадях, модах, последнем спектакле и т. п.
- Кстати, не пойти ли нам в театр? - спросил барон. - Теперь, как раз время, мы поспеем к началу представления.
Герман сразу согласился, и они отправились в город по прежней дороге.
Когда они отошли от толпы, барон Рефельд обратился к своему спутнику:
- Я желал бы знать, господин доктор, - сказал он, - какое впечатление произвело на вас все это общество? Для вас, как человека, только что вступающего в свет, можно найти тут много любопытного и поучительного. Да и вообще Кассель хорошая школа! Такую смесь людей, интересов и стремлений едва ли можно встретить в каком-либо другом месте. Это искусственное сплочение клочков разных немецких провинций для образования французского королевства представляет весьма интересный процесс для постороннего наблюдателя. Вы должны непременно познакомиться с разными кружками здешнего общества… Однако пойдемте скорее, иначе мы опоздаем в театр…
XII. В театре
Опасение барона Рефельда оказалось напрасным, потому что они успели вовремя, чтобы занять удобные места в партере, где, к удивлению Германа, почти не видно было молодых женщин.
- Что это значит? - спросил он. - Всякий раз, когда я бывал прежде в театре, было много хорошеньких женщин, а сегодня они куда-то исчезли, хотя известно, что король будет в театре!
- Вот именно поэтому вы и не видите их, - ответил вполголоса барон. - Я говорю о партере. Ложи будут переполнены дамами. Вы посещали театр в отсутствие короля, и тогда порядочные женщины смело являлись сюда со своими дочерьми.
- Разве король любит только такие пьесы, которые шокируют публику? - спросил с недоумением Герман.
- Совсем не то! - сказал шепотом барон. - Тут другая причина… Неужели вы ничего не слыхали об этом? Да будет вам известно, что король Иероним является в театр со своей супругой только в торжественных случаях, и тогда их величества сидят в средней ложе. Но большей частью Иероним бывает в театре запросто, тогда он занимает ложу у самой авансцены, там направо, с красными гардинами. Эти-то гардины и шокируют публику, потому что иногда в антрактах они неожиданно задергиваются, особенно во время опереток или балета…
- Ну так что же? - спросил с любопытством Герман.
- В этих случаях, - продолжал барон, - антракты длятся долее обыкновенного, и капельмейстер так громко стучит своей палочкой, как будто сердится на опущенные гардины. Вот та самая причина, которая волнует Рейхардта, удерживает порядочных женщин от посещения театра; вдобавок эти продолжительные антракты возбуждают любопытство молодых девушек и действуют на их фантазию… Злые языки рассказывают, что в это время король уходит из своей ложи через потайную дверь и отправляется за кулисы в уборную той певицы или танцовщицы, которая имела честь обратить на себя его внимание…
Между тем театр наполнился публикой, не оказалось ни одной пустой ложи. Немного погодя, послышался шум, все встали, чтобы ответить на поклон короля, который появился в боковой ложе. Началась увертюра.
Давали оперетку "Quinault et Lully", затем следовал балет "Zeli, ou la journee heureuse", в котором выступила мадемуазель Кустов.
- Жером видел ее в парижском театре и там познакомился с ней! - шепнул барон на ухо своему приятелю.
Король внимательно следил за каждым движением красивой танцовщицы, и едва опущен был занавес, как закрылись красные гардины боковой ложи. В театре послышался шепот. Капельмейстер, изучивший привычки Иеронима, на этот раз приготовил заранее соответствующую музыку из "Дон-Жуана", потому что раздражительный старик, под известным впечатлением, мог быть также легкомыслен, как студент. В некоторых углах залы послышались аплодисменты, хотя довольно тихие, и в тот же момент появилось несколько полицейских, а какой-то господин в штатском платье подошел к барону Рефельду и, назвав себя полицейским комиссаром, пригласил его с вежливым поклоном следовать за собой. Он сообщил, что арестовали подозрительного человека, у которого нашли письмо на имя барона, и что поэтому его просят пожаловать в полицию для объяснений.
Барон Рефельд, видимо, смутился и встал с места, чтобы идти за комиссаром, который, не оборачиваясь, пошел вперед, но в это время прилично одетый молодой человек, проходя мимо, шепнул ему на ухо:
- Успокойтесь, господин барон, письмо незапечатанное и понятно только для того, кто имеет к нему ключ!
Затем он любезно поклонился Герману, который сразу вспомнил, что его зовут Вильке, и что это тот самый юноша, который так развязно беседовал с ним о политике в Шомбургском саду.
Герман хотел последовать за бароном, но Вильке остановил его:
- Не советую идти за приятелем, когда его тащат в полицию, - сказал он, - лучше зайдите ко мне, когда выберете удобную минуту…
С этими словами услужливый юноша поспешно удалился, а Герман вернулся на свое место в сильном беспокойстве. Он с нетерпением ожидал окончания спектакля, чтобы подойти к капельмейстеру и сообщить ему о случившемся. Рейхардт растерялся более, нежели можно было ожидать при его обычной смелости, он тотчас же собрался идти вместе с Германом на квартиру барона Рефельда. Они не застали его и решили отправиться в полицейское бюро, чтобы узнать о его участи, но, выйдя на улицу, вскоре встретили барона, который молча взял их под руки и повел к себе.
Когда они вошли в кабинет и слуга зажег свечи, барон, поблагодарив обоих приятелей за участие, сказал им:
- На этот раз, по-видимому, все сошло благополучно! Проклятые шпионы действительно выследили нашего агента Эйзенгарта и арестовали его. Но, к счастью, догадливый малый явился сюда под именем Зибрата и сбрил себе бакенбарды, так что приметы оказались неверными и его выпустили. Задержанное письмо написано моим управляющим, и они были так любезны, что вручили его мне. Но во всяком случае неизвестный молодой человек оказал мне большую услугу, предупредив меня, в чем дело. Любопытно было бы знать его фамилию!
- Его зовут Вильке, он служит у генерала Бонгара, - сказал Герман, - я случайно познакомился с ним в Шомбургском саду…
Для всех осталось загадкой, что могло побудить молодого чиновника из жандармского бюро оказать такую важную услугу барону Рефельду.
- Поговорим об этом в другой раз! Теперь нужно прочесть письмо, - сказал барон. С этими словами он открыл свой письменный стол и достал из потайного ящика картонную сетку с неправильными короткими и длинными вырезками, которую наложил на первую страницу письма. В отверстия сетки видны были отдельные слова, составлявшие целые фразы, барон торопливо записал их карандашом, то же сделал он и с остальными страницами. Лицо его казалось озабоченным.