В это время Иероним разговаривал с бароном Рейнгардом; несмотря на почтительную позу французского посланника, видно было, что в его словах заключалось нечто неприятное для короля, лицо которого омрачилось и приняло задумчивое выражение. Он был так занят своими мыслями, что по рассеянности не обратил никакого внимания на многих лиц, к которым относился всегда с особенной благосклонностью. Но когда ему представили вновь прибывшего голландского посланника ван Гюигена, то он любезно обратился к нему и стал расспрашивать о впечатлении, какое произвел на него Кассель. Затем Берканьи представил его величеству барона Рефельда.
Иероним невольно улыбнулся, так как, по описанию генерал-директора полиции, ожидал встретить чудака, которого, по известным данным, можно было считать агентом тайного прусского союза. Он хотел сделать попытку под видом шутки выведать что-либо у барона о положении дел в Пруссии.
- Вы, кажется, из Пруссии? - спросил король.
- Я считаюсь прусским землевладельцем, - ответил Рефельд, - но в действительности я подданный вашего величества, потому что мой родовой замок в Гарце, среди дикой местности.
- Вероятно, у вас там прекрасная охота, барон?
- Да, ваше величество, трудно себе представить лучшую охоту и при этом со всякими собаками: легавыми, гончими, таксами, волкодавами и прочее. Кроме того, я мог бы снабдить королевскую кухню наилучшими трюфелями, которые у меня в изобилии. Если когда-нибудь ваше величество будет охотиться поблизости от моих владений, то я провел бы вас в такие леса, где водятся кабаны и дикие кошки!..
При этих словах Рефельд окинул внимательным взглядом худощавую фигуру короля, а затем, как бы спохватившись, отвесил низкий поклон. В голове у него мелькнула мысль, что в случае открытого восстания было бы недурно захватить в плен Иеронима, который, по-видимому, не отличался силой. Этот проект особенно улыбался ему, тем более что он чувствовал в себе достаточно смелости, чтобы привести его в исполнение.
Короля смешили угловатые манеры Рефельда и его беглая французская речь, в высшей степени комичная по неправильному выговору и построению фраз, но он был смущен его смелым, вызывающим видом и поэтому принял более серьезный тон.
- Объясните мне, пожалуйста, барон, в чем состоит прусский Тугендбунд? Я слышал, что вы приехали из Пруссии, вероятно, вам известна настоящая затаенная цель союза и как узнать…
Король остановился и, повернув голову, громко сказал:
- Генерал Бонгар, пожалуйте сюда!
Военный в жандармском мундире поспешил на зов короля. Это был человек лет шестидесяти, высокий, худощавый, немного сгорбленный, с коротко остриженными седыми волосами и выразительным лицом. На груди его красовался голландский орден.
Неожиданный вопрос короля совершенно озадачил Рефельда, но появление шефа жандармов заставило его прийти в себя и возвратило ему чувство собственного достоинства.
- Чем отличаются члены Тугендбунда, генерал? - спросил Иероним.
- Они носят, ваше величество, бороду у подбородка! - ответил Бонгар.
Король вопросительно взглянул на барона, у которого была именно такая борода.
- Прошу прощения, - сказал барон Рефельд, обращаясь к шефу жандармов, - но я позволю себе заметить, что ваше определение не совсем верно. Многие с давних пор носят такие бороды, и они едва ли могут служить знаком отличия союза, который, впрочем, вовсе не нуждается в чем-либо подобном. Союз добродетели не составляет тайны, и никто не думает скрывать его существования. Такие бороды, ваше величество, носили прусские генералы в битве при Иене и в осажденных крепостях, хотя, как известно, они далеко не отличались добродетелью. Вот и моя борода оказывается теперь подозрительной, но я не замедлю сбрить ее, потому что генерал, наверное, отдал приказ своим жандармам преследовать бороды, и можно попасть в беду. Между тем я ношу этот мнимый знак отличия со времени первого прусского Тугендбунда.
- Как, господин барон? Разве в Пруссии существовал еще другой союз? - спросил с живостью король.
- Да, ваше величество, основательницей его была графиня Лихтенау, приятельница покойного короля. Тогда записывали в члены союза даже умерших людей, известных своей добродетельной жизнью. Заседания происходили в "Sans-Souci", но теперь, разумеется, все это давно забыто!
- Вы назвали "Sans-Souci", - сказал король, - это невольно напомнило мне Фридриха Великого; я не могу понять, как после такого могущественного короля могли наступить для Пруссии такие печальные времена!
- Это произошло от недостатков самой формы правления, - ответил барон. - Сила Пруссии заключалась не в государстве, а в короле, и поэтому все рушилось с его смертью. Министры, которые привыкли действовать по мановению его твердой руки, очутились в беспомощном положении, что, разумеется, не замедлило отразиться на всех уровнях администрации.
- Говорят, нынешний король, очень скуп на слова! - сказал Иероним. - Быть может, он втихомолку обдумывает, каким способом выгнать французов из Германии?
Явная насмешка, которая заключалась в словах короля, задела барона, лицо его приняло серьезное выражение.
- Я ничего не могу возразить на это, ваше величество! - сказал он с низким поклоном. - Но в присутствии счастливого вестфальского короля я должен относиться с уважением к несчастью другого короля!
- Вы умный человек, барон Рефельд, - заметил король и, проходя далее по зале, сказал мимоходом генерал-директору полиции: - Советую вам следить за этим прусским бароном: он выдает себя за чудака и может провести всех нас.
По удалении их величеств зала тотчас же опустела. Барон отыскал в толпе Шмерфельда и вышел вместе с ним в боковую аллею парка.
- Ну, Шмерфельд, - сказал барон взволнованным голосом, - вы должны как следует выбранить меня за мое сегодняшнее поведение. Уже не говоря о том, что я не выдержал своей роли, но был настолько глуп, что серьезно отвечал Жерому на его вопросы и нагородил много лишнего!
- Пожалуйста, успокойтесь и говорите тише, - сказал Шмерфельд. - Признаюсь, я и сам немного струсил, когда увидел вас в оживленной беседе с королем и шефом жандармов.
- Вот это собственно и смущает меня! - воскликнул барон. - Черт знает, что у меня тогда происходило в голове и в душе, хотя я не чувствовал ни страха, ни смущения перед этой красивой подставной куклой. Поэтому мне еще досаднее, что его слова могли оскорбить меня. Нужно же быть таким олухом, как я!
- Ради Бога, замолчите барон, уйдемте поскорее отсюда! Вы обратите на себя общее внимание, смотрите, сколько тут народу, а вот и Бонгар, он, очевидно, следит за нами. Я довезу вас в моем экипаже, и мы поговорим дорогой… Не приходите в отчаяние, иногда лучший актер плохо исполняет свою роль, но это не мешает ему прекрасно играть в следующем акте.
- Вы правы! - отвечал со смехом Рефельд. - Еще не все потеряно!..
II. Совещание по поводу шпиона
Французский посланник, вернувшись домой, застал у жены Луизу Рейхардт, к которой чувствовал особенную симпатию. Он познакомился с ней на музыкальных вечерах ее отца, когда еще находил возможным посещать их; общие взгляды, вкусы, сходство убеждений сблизили чему также способствовала дружба баронессы с Луизой.
Посланник сердечно приветствовал желанную гостью и спросил жену: сообщила ли она фрейлейн Рейхардт о занимавшем их деле?
- Разумеется, - ответила баронесса, - и мы уже обдумали план действий. Луиза написала несколько слов молодому предателю, чтобы он повременил с ответами на вопросы Берканьи, вдобавок она просила его зайти к ней сегодня вечером. Посланный не застал дома господина доктора и оставил записку.
- Прекрасно! - произнес Рейнгард. - Но прежде чем мы приступим к совещанию, позвольте мне избавиться от этих мнимых украшений, которые слишком живо напоминают мне мою зависимость от Наполеона.
Он указал на свой парадный мундир со стоячим вышитым воротником и шляпу с перьями и вышел в соседнюю комнату, чтобы переодеться. Туалет его продолжался недолго, он вернулся через несколько минут в гостиную в простом домашнем платье и сел возле Луизы.
- Вы знаете, моя дорогая фрейлейн, - сказал он, - что я безусловно доверяю вашему уму и сердцу, но прежде чем мы начнем сообща игру, позвольте мне заглянуть в ваши карты. Настоящий случай требует особенной осмотрительности. Иероним узнал об этом деле через Берканьи и хотел озадачить меня неожиданной новостью, но я сделал вид, что мне давно все известно, и, чтобы немного умерить его восторг, сообщил ему не совсем приятные вещи от имени императора. Но вопрос не в этом. Меня особенно заботит то обстоятельство, что сведения об измене этого господина доставлены мной и могут быть легко обращены в виде орудия против моей особы, так что при малейшей неосторожности с вашей стороны я останусь в сильном проигрыше.
- Не беспокойтесь, господин барон, я вполне понимаю всю трудность предстоящего мне объяснения, и начну с того, что укажу молодому человеку, на какую дорогу он попал по своей ветрености и насколько он виноват, что скрыл все это от своих друзей. Если он спросит, от кого я узнала о его измене, то я могу смело ответить, что это моя тайна, и, если неизвестность будет мучить его, то он вполне заслужил такую кару! Поверьте, что ему и в голову не придет разглашать то, что он услышит от меня. Но, если зайдет речь о том, как выпутаться ему из западни, то я буду в большом затруднении. Вы дипломат, барон, скажите, что посоветовать ему…