- А через двадцать пять лет, - почему-то добавил Герман в назидание горничной, - празднуют серебряную свадьбу: супруги подкрашивают себе лица, чтобы казаться молодыми, и все кушанья варят в старой посуде…
Затем он сообщил свой адрес и сказал, что будет ожидать дальнейших приказаний графини.
- Я передам ваши слова! - объявила горничная, надменно кивнув ему головой на прощание.
XI. Девичник
На тесной улице, где жил Герман, уже начинало темнеть, когда стали съезжаться гости, приглашенные на девичник. Жених и невеста принимали их. Прежде всех появились подруги Лины, некоторые были недурны собой, но ни одна из них не могла сравниться с невестой, ни фигурой, ни красотой. Затем мало-помалу собралось и остальное общество; свадебные подарки складывались на особый стол.
В числе гостей обращал на себя внимание барон Рефельд, человек лет тридцати, худощавый и среднего роста. Он был первый раз в доме и, хотя явился с одним из старых знакомых госпожи Виттих, который рекомендовал его, как своего приятеля, но к нему отнеслись с недоверием. При том подавленном состоянии, в каком находилось тогдашнее гессенское общество, присутствие всякого незнакомого человека считалось стеснительным. В нем видели или тайного агента нового правительства, или проходимца, извлекавшего выгоду из чужеземного господства. Угловатые манеры барона возбуждали подозрение, так как они не соответствовали его стройной и гибкой фигуре и необычайной живости движений. Платье его, сшитое по последней моде, выказывало претензию на изысканный вкус и оригинальность. Из разговора барона можно было заметить, что он хотел выдать себя за светского человека, знатока живописи и вин, и при этом хорошего дельца, поглощенного биржевыми операциями. Он сделал попытку присоединиться к молодежи, придумывал разные "petits jeux", но все его предложения были отвергнуты, так что под конец он со смехом присоединился к зрителям.
После "petits jeux" начались танцы под визгливые звуки скрипки нанятого музыканта, и в двух комнатах, открытых для гостей, стало настолько тесно, что часть общества удалилась наверх. Госпожа Виттих с помощью служанки приготовила в соседней комнате незатейливое угощение для молодежи, которое состояло из пирожных и горячего красного вина. Но и это казалось ей роскошью.
- Мне хотелось устроить все по нашим старым кассельским обычаям, - сказала она, обращаясь к служанке, - но Людвиг воспротивился этому. В старину у нас подавали на свадьбах картофель, яблочный мусс и кофе; положим, теперь конец мая, яблоки и картофель не особенно вкусны, а кофе в такой цене, что мы скоро благодаря распоряжениям Наполеона забудем, когда пили его… Все ли ты приготовила там наверху, Катерина? Старики взыскательнее молодежи относительно угощения, что и понятно, как говорил мой покойный муж: на все свое время!..
Герман, принимавший деятельное участие в танцах, почувствовал усталость и отправился для отдыха наверх в свою комнату, где застал довольно многочисленное общество, сидевшее вокруг стола, уставленного винами и холодными закусками. К старым друзьям дома присоединились несколько молодых чиновников, приятелей жениха. Между теми и другими завязался горячий спор, и дело не обошлось без колких замечаний. Когда Людвиг Гейстер стал уговаривать одного из стариков выпить еще стакан вина, тот сказал с усмешкой:
- Видно, что счастливый жених находится на службе нового правительства и усвоил нравы победителей, которые привыкли не пить, а лить вино… Как переменился весь строй жизни в Касселе благодаря этим легкомысленным французам, а давно ли маршал Мортье в первый раз появился у ворот нашего города!
- Это было осенью 1806 года, - заметил старый друг дома Шмерфельд, с целью перевести разговор на более общую почву. - А сколько тревог пережили мы перед этим роковым событием! Помню, 4 октября Блюхер получил приказ выступить из Гессена, так как наш курфюрст с разрешения Наполеона объявил себя нейтральным…
- Однако это не помешало нам готовиться к войне! - заметил один из гостей. - Солдаты, получившие отпуск, и резервисты были призваны, кавалерию снабдили фуражом…
- Быть может, - добавил другой, - это и было причиной, что после битвы под Иеной французский посланник Биньон был вызван из Касселя, и перед отъездом объявил нашему курфюрсту требование Наполеона, чтобы он вступил в Рейнский союз и присоединился со своим войском к французской армии.
- Конечно, этим требованием Наполеон хотел выяснить для себя, в каком положении дело, - сказал барон Рефельд. - Ваш вооруженный нейтралитет показался ему подозрительным, и он решил принять меры, чтобы гессенцы не перешли на сторону Пруссии, если та окажется победительницей. А что ответил курфюрст на заявление французского посланника?
- Он сослался на предоставленное ему право остаться нейтральным. Но…
- Но не нашли нужным признать ваш нейтралитет! Не так ли?., возразил со смехом барон Рефельд. - Не думайте, господа, что я поклонник французов, но перед вами, почтенными гессенцами, скажу откровенно, что нельзя одобрить политики наших мелких немецких князей, которые потому, быть может, и губят Германию, что слишком ничтожны. Они ненавидят и льстят в то же время, готовы на все согласиться, все одобрить и позволяют распоряжаться собой, как угодно!..
Эта непрошенная откровенность со стороны совершенно не знакомого человека многим показалась неуместной, хотя все знали, что серьезный и осторожный Шмерфельд не решился бы ввести в дом своих друзей сомнительную личность.
На минуту водворилось молчание. Шмерфельд поспешил вывести своего приятеля из неловкого положения.
- Таким образом, - сказал он, - 31 октября, вечером, маршал Мортье со своим авангардом подошел к одним воротам нашей столицы, а голландский король к другим, так что курфюрсту предстояло или вступить в Рейнский союз, или увидеть страну, занятую неприятелем. Тогда он решил для блага преданных ему гессенцев спасти свою особу и, нарядившись в штатское платье, как-то выбрался из города вместе с наследным принцем, и нашел убежище у своей сестры, настоятельницы монастыря.
- Бегство курфюрста вызвало сильный ропот в армии, - сказал один из присутствовавших молодых людей. - Напрасно считают нас, гессенцев, такими покорными! В это время никто не поручился бы, что спокойствие может продолжаться.
- Однако спокойствие не было нарушено! - заметил с усмешкой барон Рефельд.
- Не совсем… Если бы вы видели, что происходило следующим утром на королевском плацу! Солдаты открыто высказывали свое неудовольствие, когда им пришлось сложить оружие, а храбрый майор Миллер с проклятием сломал свою шпагу, затем отправился к вновь назначенному губернатору Лагранжу и поступил на французскую службу.
- Назначение такого человека, как Лагранж, весьма знаменательно: вероятно, имели в виду захватить прославленные сокровища курфюрста, но я надеюсь, что несмотря на поспешное бегство он не бросил их на произвол судьбы, как это сделал со своими солдатами.
- К счастью, значительная часть богатств спасена, но все-таки осталось довольно много ценных вещей. Все, что было в арсенале, перенесено в Майнц, а лучшие произведения искусства, картины Клода Лоррена, Рембрандта, Поттера и другие вывезены из галереи и отправлены в Париж…
- Что за сброд занял тогда Кассель! - сказал старый гессенец, заметно охмелевший. - Тут были бретонцы в деревянных башмаках, провансальцы в соломенных шляпах, и всю эту дрянь обмундировали с ног до головы за наш счет!
- Если не ошибаюсь, то в некоторых местах были возмущения? - спросил барон. - До нас доходили слухи…
- Да, военный постой был слишком тягостен для местного населения; из гессенцев формировали батальоны. Восставшие крестьяне забирали, где могли, оружие, выбрали какого-то Услара себе в предводители и произвели беспорядки. Лагранж вызвал войска из Майнца, сам курфюрст из своего уединения отдал приказ мятежникам сложить оружие. Нескольких отправили на поселение, других казнили, и спокойствие было восстановлено!..
В эту минуту дверь отворилась, и в комнату вошел вестфальский штаб-офицер.
- Миллер, это вы! - воскликнуло несколько голосов. - Как мы рады видеть вас!
Гостю тотчас же подали стул и пригласили сесть.
- Какие у вас серьезные и торжественные физиономии! - заметил Миллер. - Никто не скажет, глядя на вас, что здесь свадебная пирушка…
- Мы толковали о печальной судьбе нашей родины, вспоминали прошлое, - ответил Шмерфельд. - А тут вы явились, полковник, также неожиданно, как привидение!
Миллер грустно улыбнулся.
- Я пришел проститься с вами, друзья, и, к счастью, увидел здесь всех вас! Мне отдан приказ двинуться с войском в Испанию… император торопит нас, так как еще не вся Европа у ног его…
- В Испанию? - удивились некоторые из присутствующих.
- Испанцы восстали! - заметил с пафосом барон Рефельд. - Оттуда через Пиренеи благородная нация подаст руку помощи нашему угнетенному отечеству. Господа, я предлагаю тост за освобождение Германии!
При этих словах, неуместных в присутствии офицера в вестфальском мундире, Миллер поставил стакан на стол, глаза его с видимым недоверием остановились на незнакомом человеке, затем он вопросительно взглянул на своих друзей.
Шмерфельд счел нужным вмешаться:
- Простите, господин Миллер, мы забыли представить вам барона Рефельда: он прусский землевладелец, рекомендованный мне с наилучшей стороны, и при этом веселый собеседник, почему я и привел его с собой.