- Даже не помню своего последнего броска. Только потянув однажды за веревку, я выяснил, что она крепко держится. Я подергал за нее, все еще не доверяясь рождающейся надежде. Веревка не освободилась. Я повис на ней всем своим весом. Лестница немного проползла и остановилась неподвижно, застопорившись над лазом. Вновь убедившись в прочности зацепления, я уселся под стеной камеры, глядя на веревку. Теперь, когда у меня появился шанс, я не решался им воспользоваться.
Было уже позднее утро, когда я заставил себя встать и взяться за веревку. Первая попытка привела лишь к тому, что я едва смог оторваться от земли. Я пробовал еще и еще, но каждый раз терпел неудачу. Я начал злиться на себя. Каждая потраченная впустую секунда приближала приход моего надзирателя. Я твердил себе, что другой возможности у меня уже не будет, что если я не сбегу сейчас, то жить мне осталось всего несколько дней. Опять схватившись за веревку, я смог подняться на два или три фута, прежде чем меня покинули силы. Я висел, ухватившись за узел, пока не почувствовал, что могу продолжать. Таким образом, дюйм за дюймом, фут за футом я добрался до верха.
Геро радостно хлопнул в ладони.
- Я вылез в помещение над моей камерой. Его освещало маленькое узкое оконце, находившееся высоко под потолком. Затем я поднялся по ступеням, ведущим к двери. Она была заперта. Я приложил к ней ухо, но ничего не смог услышать. Я ждал на верхней ступени и едва не уснул, как вдруг в замке повернулся ключ. Я сжался сбоку от двери. Загремели засовы, и тюремщик вошел.
- И вы убили его.
- Его смерть была быстрой. Намного быстрее той, что он принял бы в наказание от эмира. Я взял его меч и нож, столкнул его в камеру и закрыл крышку люка. Потом я вышел и запер за собой дверь. Помещение, в котором я очутился, представляло собой склад, полный вина, зерна и масла. В дальней его стене были массивные ворота, в одной из створок которых я увидел приоткрытую калитку. Я не видел солнца почти год, и яркий свет тут же меня ослепил. Когда мои глаза привыкли к свету, я увидел перед собой довольно оживленный внутренний двор. День выдался безоблачным. По моим подсчетам, было начало сентября, но, как оказалось позже, это были первые числа октября.
Двое крестьян, ведущих мулов, подошли к воротам. Перед воротами, внутри склада, стояла телега, нагруженная винными боч-ками. Постучав по клепке, я обнаружил, что они порожние. Прежде чем крестьяне вошли, я успел влезть в одну из них и закрыть себя сверху крышкой.
Они не спешили отправляться. Когда наконец я услышал, что они начали запрягать мулов, к ним подошел солдат.
- Ясин у франка? - спросил он их, очевидно имея в виду моего стражника.
Я не услышал ответа, но, видимо, он последовал, поскольку далее солдат сказал:
- Странно, я видел, как он шел сюда после утреннего намаза.
Затем я услышал, как солдат пошел вглубь склада. Его шаги стихли, и воцарилась ужасная тишина, которая, как я ожидал, вот-вот прервется криками тревоги. Но вместо этого я услышал, как он, вернувшись быстрым шагом, произнес:
- Когда Ясин появится, передайте ему, что его хочет видеть начальник охраны.
- Мы сейчас отправляемся, - ответил ему один из погонщиков. - Мы бы уже уехали, если бы не задерживался сопровождающий.
Мне пришлось пережить еще одно мучительное ожидание, пока не появился этот человек. Он был верхом. Погонщики взлезли на телегу и выехали во двор. У ворот они остановились, и караульный спросил, куда они направляются.
- В Пеньяфлор за вином, - ответил ему сопровождающий.
Я знал это место. Деревушка Пеньяфлор располагалась в десяти милях к северу от Сарагосы. Телега тронулась и покатилась вниз по дороге от крепости. Когда мы прилично отъехали, я чуть приподнял крышку, чтобы выглянуть. У меня не было возможности бежать: дорога была достаточно оживленной, а я был настолько слаб, что не сделал бы и десятка шагов, прежде чем меня настиг бы сопровождающий. Мы проехали Сарагосу и продолжили путь на север. К этому времени я уже не сомневался, что мавры обнаружили мое исчезновение. Стража скоро выяснит, каким образом я покинул замок, и всадники, не жалея лошадей, помчатся за мной в погоню. С каждой милей неизбежность поимки возрастала, но, несмотря на то что дорога была безлюдна, я не решался на побег, ибо был слишком обессилен тюремным заключением.
Наконец мы остановились. Я услышал, как погонщики кого-то позвали и слезли с телеги. Чуть позже пришел мальчик и принес мулам воды и корма. А потом стало совсем тихо. Я поднял крышку своей бочки. Было уже далеко за полдень, и первое, что я увидел, - это склон холма, покрытый виноградниками. С другой стороны находился крестьянский дом, возле него стояла привязанная лошадь сопровождающего. Двое малышей возились в пыли. Их окликнул женский голос, и они убежали в дом. Я вылез из бочки. Ноги затекли от долгого неудобного сидения, и я мешком свалился с телеги. С трудом я дотащился до виноградника. Когда ноги вновь обрели способность держать меня, я пошел вверх по склону.
Геро заметил, что голова Валлона опустилась. Казалось, что он уснул. Геро коснулся его руки. Валлон поднял голову. Он выглядел стариком.
- Мой рассказ уже подходит к концу. Я определил по солнцу северное направление и шел до наступления ночи. Не было никаких признаков погони. Обуви у меня не было, и земля ранила мои ступни. Я был смертельно голоден. Пришлось залезть в курятник и украсть несколько яиц. Даже войдя на территорию Арагона и встретив испанский разъезд, я не был еще в безопасности. Арагон пребывал в состоянии войны с Кастилией, поэтому я притворился умалишенным. Я выглядел совершенно опустившимся и был таким завшивленным, что солдаты почли за благо не иметь со мной дела; они отослали меня на все четыре стороны, сунув корку хлеба и несколько монет. Как-то мне удалось перейти Пиренеи.
Геро бросил на Валлона быстрый взгляд и тут же отвел глаза в сторону.
- Вы пришли домой.
Валлон провел ладонью по лицу, будто стряхивая с него невидимую пелену.
- Каждый шаг этого долгого пути я делал, мечтая о возвращении. Виноград нальется спелостью, пчелы будут сновать в зарослях лаванды. Я распахну ворота, пройду через двор, войду в дверь и услышу доносящиеся из глубины дома голоса жены и детей. Я предстану перед ними, и жена поднимет взгляд, отрываясь от рукоделия. Я уже видел ее лицо, освещенное огнем очага. Сперва она не узнает меня, потом тревога сменится робкой надеждой. Она встанет, расправляя платье, и шагнет мне навстречу, так, будто к ней явился призрак.
Валлон тихо засмеялся.
- Я добрался до дому поздней ночью, приближалась гроза. Зарницы выхватывали из темноты очертания здания. Подкрадываясь, словно вор, я подошел к дому. Двери и окна были заперты и закрыты ставнями, все спали. Я открыл окно и влез внутрь. Гроза надвигалась. Я вошел в холл. Вспышка молнии осветила лежащий на сундуке меч. Это был мой меч, который у меня забрал эмир Сарагосы. Я взял его в руку и пошел по лестнице вверх, в спальню моей леди.
Я открыл дверь. К этому моменту буря готова была разбушеваться в полную силу. Очередной сполох на небе осветил мою супругу, лежащую рядом с мужчиной. На крышу упали крупные капли дождя. Я открыл ставни и вдохнул пыльный запах пересушенной земли, омытой наконец дождем. Я знал, что больше никогда не увижу свой дом.
На лице Валлона появилась печальная улыбка.
- Я стоял и ждал. Вместе с дождем налетел ветер, и капли забарабанили по ставням. Рональд проснулся. Грянул гром, и комната осветилась голубым сиянием. Роланд в испуге сел на постели.
- Кто здесь? - закричал он.
Геро в волнении закрыл рот ладонью.
- Я ничего не ответил. Моя жена проснулась и теперь жалась к своему любовнику. Я дождался следующей вспышки молнии, и это было последнее, что они увидели. Я не стал продлевать их мучение и отнял их жизни двумя ударами.
Некоторое время Геро не решался нарушить молчание.
- А что же стало с детьми?
- Я собирался убить и их тоже, - ответил Валлон, повернувшись к Геро. - Потеряв честь, будущее, все потеряв, что бы ты сделал на моем месте?
Геро покачал головой.
- Я прошел в детскую. Гроза их разбудила, и старая нянька пыталась их успокоить, качая на руках малыша, того, что еще не родился, когда я уезжал в Испанию. Даже старший меня не узнал и завизжал от страха. Эта нянька вырастила в свое время и меня, потому, наверное, она смогла разглядеть в этом окровавленном вурдалаке своего господина. Она прижала к себе детей и взмолилась о пощаде. Она клялась, что моя жена считала меня погибшим. Роланд соврал ей, что я был ранен в бою и умер в тюрьме. И что он предал мои останки земле. Я подозреваю, что он подкупил эмира, чтобы тот убил меня, но старый лис сохранил мне жизнь на тот случай, если я понадоблюсь ему в каких-то его интригах. Пожилая служанка рассказала мне, что Роланд начал посещать мой дом, чтобы утешать жену в ее скорби. Их отношения становились глубже и… Впрочем, какое это все имеет значение? Я не тронул детей, взял коня и доспехи и уехал. Я направился на восток, намереваясь попасть в Италию. Через три недели я встретил тебя и твоего одноглазого господина.
Геро вцепился пальцами в колени.
- Если бы вы знали, что Роланд обманул вашу супругу, вы бы сохранили ей жизнь?
- Нет, конечно нет.
- Вы что же, ее не любили?
- Ну а это тут при чем?
Приближалось утро.
- Как ее звали?
Валлон покачал головой.
- Это не имеет значения.