- Девушка, поняв, что молодой человек привязался и просто так не отвяжется, вымолвила:
- Я с казаками не общаюсь.
- А что так, разве они плохие люди?
Девушка не успела ответить, как показался Михаил. Конь его шёл шагом, видимо, приустав от недавней погони. Сашкина лошадь шла в поводу.
- Ну, как, - встретил Сашка Михаила, поглаживая крепко ушибленный левый бок, - догнал ты этого чёрта?
- Догнал, - нехотя вымолвил Михаил, спрыгивая с коня.
- И кто это был?
- Парень молодой.
- Молодой, да удалой, вишь какой ловкий да смелый, из поляков, небось.
- Нет, не угадал, да и отпустил я его.
- Ты что, опять за свою старую привычку, милость к врагу проявляешь, а если бы он меня убил, ты бы тоже его отпустил?
- Не нужно говорить того, что не случилось, не накликай, - Михаил устало опёрся на стремя, - еврей это был.
- Е-врей? - удивлённо протянул Сашка, - откуда у еврея такое умение и выучка, да и поубивали всех?
- Значит не всех, - отрезал Михаил.
Тут неожиданно заговорила девушка, на которую они, уже не обращали внимания. Она спросила Михаила:
- А как он выглядел, вы не рассмотрели?
- Рассмотрел, даже имя его знаю.
- Как, как его зовут?
- Давид.
Девушка вскочила с камня и лицо её сразу же изменилось. В одно мгновение в нём отразились: и радость, и восторг, и всё ещё недоверие, и сомнение, и желание уточнить, проверить, убедиться. Голубые, как небо глаза её засверкали, как будто в них выглянуло солнышко.
- Жив, жив, славу Богу, жив.
- А кем он тебе приходится?
- Это старший сын моей хозяйки, - и добавила, чуть слышно.
- Их всех… всю семью…. Спасибо вам, пан хороший, что отпустили его.
- Я не пан, я казак, - ответил Михаил.
- Кто родился паном, казаком вряд ли станет, даже если его и нарядить в свитку казацкую.
Друзья с удивлением смотрели на крестьянскую девушку, которая обладала, оказывается, внимательностью и недюжинным умом.
В молчании возвращались они в лагерь, где расположилось казацкое войско. Михаил думал о той роли, которая выпала на их долю в этот сложный период жизни, а Сашка всё пробовал на язык такое мягкое и нежное имя девушки - Леся, и представлял себе, какая она красивая, и как ему хочется разговаривать с ней и смотреть на неё.
День клонился к вечеру, солнце садилось, багрово-красный закат, непривычный в этих местах, полыхал в небе.
От восхода до заката этого долгого кровавого дня осталось в городе Немирове десять тысяч загубленных жизней.
Глава 5. Предательство
"Верить клятвам предателя - всё равно, что верить благочестию дьявола".
Елизавета I
- Ты поплачь, легче будет, - Рут легонько касалась губами руки Давида, прижимая её к своей щеке. Голова её лежала у него на коленях. Они сидели в шалаше, наскоро собранном Давидом из жердей и веток. В лесу было тихо и казалось, что весь этот дикий и злобный мир существует только в их воображении, потому что того, что случилось, просто не могло быть в реальности. Перед глазами Давида стояла страшная картина смерти его большой и дружной семьи, и он то выл, вздрагивая и выкрикивая что-то непонятное, то жалобно всхлипывал, как ребёнок…
Ему удалось днём тайком проникнуть в дом и зайти в комнату любимца всей семьи Мойшеле. Младший брат сидел за столом, голова его лежала на раскрытой книге Святого писания. В шею был воткнут нож, как будто кто-то приковал его к страницам Вечной книги. Давид подошёл ближе и прочитал строчку вверху, которая не была залита кровью: "Возлюби ближнего своего…".
- За что, Боже, за что его, мальчишку, который не сделал в жизни никому ничего плохого? Он только учил Святое писание.
Давид произносил эти слова, как сомнамбула, разговаривая то ли сам с собой, то ли с Богом. Его била дрожь, хотя ночь выдалась тёплая.
Как хочется погладить нежную, тёплую руку матери, как хочется услышать её голос… Он был беспокойным сыном.
- Мама, прости меня, мама…
Но поздно, слишком поздно…
Серый рассвет нехотя вполз в лес, пронизываясь сквозь густую листву деревьев. Первый робкий луч солнца заглянул в шалаш, где тревожным сном, обняв друг друга, спали юноша и девушка. Они забылись только под утро, но не любовными утехами была полна их ночь.
Давид осторожно разнял руки девушки и поднялся. И это был уже другой человек - за сутки он повзрослел на десять лет.
Тихонько вылез из шалаша, незаметного издали чужому глазу, сделал несколько упражнений. Потом разбудил Рут, осторожно поцеловав её в полураскрытые во сне губы:
- Пора, любая моя.
Девушка потянулась, не открывая глаз, закинула свои гибкие руки за шею Давида и так поднялась.
Потом, не успев согнать с лица мечтательную сонную улыбку, взглянула на возлюбленного, и остатки сна слетели с прекрасного девичьего лица. Глаза, и так огромные, казалось стали ещё больше:
- Что, что с тобой?
Давид недоумённо посмотрел на неё. Он не мог видеть, что его чёрные, вьющиеся волосы за ночь стали седыми.
Через полчаса юноша и девушка уже шли по лесной дороге. Давид вёл свою Рут в то место, в котором, он точно знал, она будет в безопасности, пока он выполняет свой долг мужчины и воина.
В Тульчине была хорошо укреплённая крепость. Евреи, зная об этом, стекались сюда со всей округи, подгоняемые слухами о необыкновенной жестокости казаков и холопов. И собралось там их несколько тысяч, и принесли они собой всё богатство, которое было накоплено ими за жизнь, золото и драгоценности.
Максим Кривонос, опьянённый резнёй в Немирове, строил дальнейшие планы по захвату городов, где можно было поживиться. Через несколько дней, когда казаки и горожане насытились кровью и убийствами в городе, приехал Кривонос к Ганже.
- Пора двигаться дальше, брат мой, люди мои волнуются, требуют крови и денег.
- Я не могу идти с тобой, меня призывает батька, он собирает силы против поляков.
- Жаль, брат, мы хорошо пощипали с тобой жидовину, да и добра добыли много.
- Я, если ты захочешь, оставлю тебе сотню казаков, в воинском деле искушённых, они и твоих людей обучат.
- Это было бы хорошо. Большинство моих привыкли только косы да мотыги в руках держать.
- А куда ты нацелился идти?
- На Тульчин, там хоть и крепость сильная, да евреев много пришло, там и богатства много.
- Ну, в добрый час, - казацкий полковник и восставший холоп обнялись и разъехались, чтобы не встретиться больше никогда.
В роскошном особняке князя Четвертинского, расположенном посреди Тульчинской крепости, собралось невиданное количество народа. В большой зале за столом и вдоль стен сидел и стоял разномастный люд. Здесь можно было увидеть польских жолнёров, кичащихся своей выучкой, седобородых еврейских раввинов, каких-то молодых людей с оружием, почтенных шляхтичей - отцов семейств.
Первым, перекрывая сдержанный гул голосов, заговорил хозяин дома:
- Господа евреи, панове! Мы собрались для того, чтобы договориться о совместных усилиях против казаков и холопов, которые не сегодня-завтра будут здесь.
Князь говорил сидя, его огромный живот и вся его комплекция не позволяли долго стоять, большая голова на толстой и жирной шее медленно поворачивалась из стороны в сторону, обозревая находившихся в зале людей.
- Польских жолнёров всего шестьсот человек да еврейских вооружённых людей несколько сотен. А беженцев сейчас в крепости уже пять тысяч. К нам двигается огромное войско, и только общими усилиями и стойкостью мы сможем поразить неприятеля.
Князь вытер большим платком лоснящееся лицо и просвечивающую сквозь редкие волосы на голове лысину.
После него слово взял гаон, славящийся своей мудростью и знанием Святого писания, рабби Аарон:
- Ясновельможный князь, панове, евреи! Мы заключаем между собой священный союз, чтобы быть вместе, помогать друг другу в битве с озверевшим врагом. В этот грозный час мы должны оставить наши прежние претензии друг к другу, непонимание и нетерпимость. Мы клянёмся не изменять друг другу и защитить наши семьи и нашу честь. Одобряете ли вы такой союз?
Гул одобрительных голосов был ответом гаону.
- Тогда мы должны скрепить его своими подписями.
Рабби Аарон махнул кому-то рукой, и сейчас же на стол перед князем Четвертинским лёг лист бумаги с текстом священного союза. Он пробежал его глазами, потом зачитал вслух и, не услышав вопросов и возражений, подписал. То же самое сделал и рабби Аарон.
Вместе возвращались с собрания гаон и Давид. Давиду, несмотря на молодость, было поручено возглавить еврейский вооружённый отряд.
- Ну, я пойду к своим, нужно ещё многое успеть сделать, люди у меня хоть и храбрые, но воинскому делу не все обучены, - произнёс Давид.
- Иди. На Господа нашего да на вас возлагаем мы надежду!
Огромное войско численностью в двадцать тысяч холопов двигалось к Тульчину. По дороге к нему присоединялись жители окрестных сёл, и оно быстро возрастало в числе.
Придя под стены крепости, холопы и казацкая сотня, в которой находился Михаил и Сашка, бросились на штурм. Но евреи и польские солдаты поражали их из ружей и луков. Пальба и свист стрел заглушали всё. И отступили холопы от крепости. Численность их, меж тем увеличивалась, много народа стекалось из окрестностей, но были это простые крестьяне, которые только своей массой и дикими криками пытались вызвать смятение в рядах защитников.