Стоит лишь зародиться подозрению, как человек против своей воли все больше подпадает под его власть. Так можно ли удивляться, что ландграф, стремясь любой ценой узнать истину, подавил в себе природное, чисто инстинктивное отвращение, которое каждый порядочный человек испытывает к ремеслу соглядатая; вместе с Готфридом он удалился к себе в комнату и, приоткрыв окно, стал с волнением ожидать последнего доказательства, чтобы затем принять окончательное решение, на что до сих пор у него не хватало духа. Готфрид не ошибся: около четырех часов утра Эмма спустилась с крыльца, крадучись, прошла через сад и исчезла в тени деревьев, скрывавших ворота. Минут через десять она вернулась на крыльцо в сопровождении Альберта, поддерживавшего ее под руку. При свете луны ландграф увидел, что они расцеловались, и при этом, как ему показалось, супруга его обливалась слезами. Похоже, она и в самом деле оплакивала разлуку с любовником.
Теперь, когда все сомнения ландграфа рассеялись, он решил изгнать из дома преступную супругу и ее сына - плод недостойной любви. Он вручил Готфриду письмо, в котором Эмме повелевалось следовать за подателем сего послания, а начальник стражи получил распоряжение схватить Отона и на рассвете отвезти его в аббатство Кирберг, недалеко от Кёльна. Отныне вместо славного военного поприща уделом его станет тесная монашеская келья.
Приказ был выполнен, и к тому времени, когда проснулся граф Карл, графиню и Отона уже час как увезли из замка: мать отправили в монастырь Ноненверт, сына - в аббатство Кирберг. Как мы уже говорили, граф Карл, пробудившись, увидел, что старый друг сидит у его постели в мрачном оцепенении, всем своим видом напоминая разбитый молнией дуб с переломанными ветвями и сбитыми ураганом листьями.
Хомбург внимательно и сочувственно выслушал рассказ Людвига о событиях минувшей ночи. Затем, даже не пытаясь утешить несчастного мужа и отца, он проговорил:
- Готов ли ты довериться мне?
- Да, - отвечал ландграф, - но что ты можешь сделать?
- Это моя забота, - отозвался граф Карл.
Обняв друга, он оделся, опоясался мечом и вышел из комнаты. Спустившись в конюшню, он собственноручно оседлал своего верного Ганса и направил его по огибавшей холм дороге. Но, если накануне он нетерпеливо погонял коня, пребывая в самом радужном расположении духа, то теперь скакун его уныло плелся шагом.
Достигнув подножия холма, Карл свернул на дорогу к Роландсеку. Глубоко задумавшись, рыцарь по-прежнему ехал медленно, а потом и вовсе отпустил поводья, предоставив коню полную свободу. Вскоре дорога спустилась в небольшой овраг, в глубине которого виднелась часовенка, где молился какой-то священник. Карл огляделся по сторонам и, видимо решив, что именно это место ему нужно, придержал коня. Сотворив молитву, священник поднялся с колен и собрался было уйти, но Карл остановил его и принялся расспрашивать, нет ли другой дороги, ведущей из замка в монастырь. В ответ на заверения, что иной дороги нет, Карл попросил священника задержаться, пояснив, что в самом скором времени некоему человеку, вероятно, потребуется его пастырская помощь. Старый рыцарь говорил так спокойно, что священник ни на минуту не усомнился в его словах и, даже не спросив имени обреченного, стал молиться за человека, которому предстояло расстаться с жизнью.
Граф Карл являл собой тип старинного рыцарства, уже исчезнувшего в пятнадцатом веке. Фруассар пишет об этой особой породе людей с той любовью, какую антиквар питает к осколкам былых веков. Этим бесстрашным воителям было свойственно во всем полагаться на силу своего меча и промысел Божий, и души их не знали ни сомнений, ни колебаний. А сейчас дело заключалось в том, что рассказ ландграфа возбудил в душе Карла подозрения относительно истинных намерений Готфрида и по зрелом размышлении подозрения превратились в уверенность, ведь, кроме этого зловещего советчика, никто никогда не сомневался ни в любви Эммы к мужу, ни в ее супружеской верности. Граф Карл был другом ландграфу Людвигу, но в той же мере он был другом и Альберту Ронсдорфу. Честь друзей была дорога ему не меньше, чем собственная, и потому он решил смыть темное пятно клеветы с их честных имен. Придя к такому решению, граф, никому ничего не сказав, задумал подстеречь клеветника по дороге в монастырь; злодею предстояло либо признаться в совершенной подлости, либо поплатиться жизнью, и ради этого граф готов был сражаться до конца.
Опустив забрало, он остановил Ганса посреди дороги, где они в полной неподвижности простояли около часа, напоминая конную статую. Наконец на спуске в овраг показался рыцарь в полном вооружении. Увидев, что дорога перекрыта, он придержал было коня, но, убедившись, что это не засада, а всего лишь рыцарь-одиночка, слегка пригнулся к луке седла, дернул за рукоять меча, дабы проверить, легко ли он выйдет из ножен, и продолжил путь. Приблизившись к Карлу и убедившись, что тот не собирается уступать ему дорогу, он остановился.
- Мессир рыцарь, - проговорил он, - разве вы хозяин здешних мест и решили, перекрыв дорогу, никого не пропускать?
- Вовсе нет, мессир, - отвечал Карл, - я не пропущу лишь одного - труса и предателя, с которым я посчитаюсь за его подлость и низость.
- В таком случае, поскольку меня касаться это не может, - отозвался Готфрид, - прошу вас подать лошадь вправо или влево, чтобы мы могли разъехаться достойно, как подобает людям нашего ранга.
- Ошибаетесь, мессир, - так же спокойно возразил ему граф Карл, - только вас это и касается. Ни один благородный и честный рыцарь не уступит дорогу низкому клеветнику.
В это мгновение священник кинулся к двум воинам и встал между ними.
- Братья, - воскликнул он, - неужели вы решитесь на смертоубийство?
- Вы ошибаетесь, мессир священник, - ответил граф Карл, - этот человек вовсе не брат мне и я не ищу его смерти. Если он сознается, что оклеветал супругу ландграфа Людвига Годесбергского, я не стану препятствовать ему: пускай себе едет на покаяние куда ему будет угодно.
- Хорошенькое доказательство невиновности графини, - насмешливо отозвался Готфрид, вообразивший, что перед ним Альберт, - сам же любовник и выступает в ее защиту!
- Ошибаетесь, - промолвил рыцарь, покачав головой, но не поднимая забрала, - я не тот, за кого вы меня принимаете, я граф Карл фон Хомбург. Вы ненавистны мне как всякий предатель, я презираю вас как всякого клеветника. Признайтесь, что вы солгали - больше мне от вас ничего не нужно.
- Эта история касается лишь меня и Господа Бога! - со смехом воскликнул Готфрид.
- Так пусть Всевышний и рассудит нас! - вскричал Карл, изготовившись к бою.
- Да будет так, - пробормотал Готфрид, опуская забрало и выхватив меч.
Священник принялся молиться.
Готфрид был отважным ратником и не раз доказывал свое мужество в Палестине. Но там он сражался во имя Господа, а не против него. И потому, хотя бой был долгим и жестоким, хотя Готфрид, прекрасно владевший мечом, бился яростно и отважно, он не мог совладать с Карлом, которому сознание своей правоты придавало силу; вскоре Готфрид рухнул, пронзенный ударом меча в грудь: панцирь не спас его от рокового клинка. Лошадь Готфрида, испуганная падением своего хозяина, кинулась прочь и вскоре исчезла за краем оврага.
- Святой отец, - спокойно обратился граф Карл к дрожавшему от ужаса священнику, - полагаю, у вас совсем немного времени, исполните же свой священный долг. Я предупреждал, что вам придется выслушать исповедь умирающего, так торопитесь же ее принять.
Промолвив эти слова, граф вложил меч в ножны и замер.
Когда священник подошел к умирающему, тот было привстал, опираясь на руку и колено, но так и не смог подняться на ноги. Священник снял с него шлем: на бледном лице рыцаря алели окровавленные губы. Карл с тревогой подумал было, что раненый не сможет говорить, но он ошибся: Готфрид сел, и священник, опустившись подле него на колени, выслушал тихую прерывающуюся исповедь умирающего. При последних словах Готфрид, почувствовав, что конец его близок, поднялся на колени, опершись на плечо священника, и воздел руки к небесам, повторяя: "Господи, Боже мой, прости меня!" Но едва он хотел произнести эти слова в третий раз, как испустил глубокий вздох и упал бездыханным. Он был мертв.
- Святой отец, - обратился граф Карл к священнику, - получили ли вы разрешение огласить только что услышанную вами исповедь?
- Да, получил, - отвечал священник, - но лишь одному человеку: ландграфу Годесбергскому.
- Так садитесь на моего Ганса, - предложил ему Карл, соскакивая с коня, - и отправимся к нему.
- Что вы такое делаете, брат мой? - удивился священник, не привыкший путешествовать столь роскошным способом.
- Садитесь, садитесь, святой отец, - настаивал граф, - никто не посмеет сказать, что такой несчастный грешник, как я, едет верхом, когда слуга Божий идет пешком.
С этими словами он помог священнику подняться в седло и, как ни сопротивлялся смиренный всадник, под уздцы повел скакуна к замку Годесберг. Добравшись туда, Карл, против обыкновения, доверил Ганса слугам и повел священника к ландграфу, по-прежнему сидевшему в том же кресле в той же комнате, хотя со времени отъезда Карла прошло уже семь часов. Заслышав шум шагов, ландграф поднял бледное лицо и с недоумением устремил свой взор на гостей.
- Брат! - обратился к нему Карл. - Этот достойный слуга Божий перескажет тебе исповедь, принятую им только что in extremis.
- Кто же умер? - вскричал ландграф, побледнев еще более.
- Готфрид, - отвечал рыцарь.
- Но кто убил его? - прошептал ландграф.
- Я, - ответил Карл и спокойно вышел из комнаты, притворив за собой дверь и оставив ландграфа наедине со священником.