- Право, Анри, просто не верится, что ты Жуаез. Зато на другой день ты вернулся туда?
- Да, но тщетно. Тщетно ходил на перекресток Жипесьен, тщетно прогуливался по улице Ледигьер.
- Незнакомка исчезла?
- Ускользнула, как тень.
- Но ты расспрашивал о ней?
- Улица малонаселенна, никто не мог мне ничего сообщить. Я подстерегал этого человека, чтобы расспросить его, но он тоже не появлялся. Однако свет, проникавший по вечерам сквозь ставни, утешал меня, указывая, что она еще здесь. Я испробовал сотни способов проникнуть в дом: письма, цветы, подарки - все было напрасно. Однажды вечером света в окнах не оказалось: даме, наверное, наскучило мое преследование, и она переехала с улицы Ледигьер. А куда - неизвестно.
- Однако ты все же разыскал свою прекрасную дикарку?
- Но счастливой случайности. Впрочем, я несправедлив, брат, в дело вмешалось провидение. Послушай же, все это очень странно. Две недели назад, в полночь, я шел по улице Бюсси. Ты знаешь, брат, что приказ о тушении света строго соблюдается. Так вот, окна одного дома не просто светились - на третьем этаже был настоящий пожар. Я принялся яростно стучаться, в окне показался человек. "У вас пожар!" - сказал я. "Тише, ради бога! - ответил он. - Тише, я как раз тушу его". - "Хотите, я позову ночную стражу?" - "Нет, нет, во имя неба, никого не зовите!" - "Но, может быть, вам всё-таки помочь?" - "А вы не отказались бы? Так идите сюда, и вы окажете мне услугу, за которую я буду вам благодарен всю жизнь". - "А как мне войти?" - "Вот ключ". И он бросил в окно ключ.
Я быстро поднялся по лестнице и вошел в комнату, где произошел пожар. Горел пол. Я находился в лаборатории химика. Он делал какой-то опыт, горючая жидкость разлилась по полу, отсюда и пожар. Когда я вошел, химик уже справился с огнем, и я мог его разглядеть. Это был человек лет двадцати восьми - тридцати. По крайней мере так мне показалось. Ужасный шрам обезобразил егощеку, другой глубоко врезался в лоб. Густая борода почти скрывала лицо. "Спасибо, сударь, но вы сами видите, все уже кончено. Если вы человек благородный, будьте добры, удалитесь, так как в любую минуту может войти моя госпожа, она придет в негодование, увидев в такой поздний час чужого человека у меня, вернее, у себя в доме".
При звуке этого голоса я оцепенел и открыл было рот, чтобы крикнуть: "Вы человек с перекрестка Жипесьен, с улицы Ледигьер, слуга неизвестной дамы!" Ты помнишь, брат, он был в капюшоне, лица его я не видел, а только слышал голос. Я хотел сказать ему это, расспросить, умолять, как вдруг открылась дверь и вошла женщина. "Что случилось, Реми? - спросила она, величественно останавливаясь на пороге. - Почему такой шум?" О брат, это была она, еще более прекрасная в отблеске пожара, чем в лунном сиянии! Это была женщина, память о которой непрерывно терзала мое сердце. Я вскрикнул, и слуга, в свою очередь, пристально посмотрел на меня. "Благодарю вас, сударь, - сказал он, - еще раз благодарю, но сами видите - огонь потушен. Прошу вас, уходите". - "Друг мой, - ответил я, - вы выпроваживаете меня весьма нелюбезно". - "Сударыня, - сказал слуга, - это он". - "Да кто же?" - спросила она. "Молодой дворянин, которого мы встретили у перекрестка Жипесьен и который следовал за нами по пятам до улицы Ледигьер". Тогда она взглянула на меня, и по взгляду ее я понял, что она видит меня впервые. "Сударь, - молвила она, - умоляю вас, удалитесь!" Я колебался, я хотел говорить, просить, но слова не шли с языка. Я стоял недвижимый, немой и только смотрел на нее. "Остерегитесь, сударь, - сказал слуга скорее печально, чем сурово, - вы заставите госпожу бежать во второй раз". - "Не дай бог, - ответил я с поклоном, - но ведь я ничем не оскорбил вас, сударыня". Она не ответила. Бесчувственная, безмолвная, холодная, она повернулась ко мне спиной и исчезла, словно призрак, в полумраке лестницы.
- И это все? - спросил Жуаез.
- Все. Слуга проводил меня до дверей, приговаривая: "Забудьте об этом, ради господа Иисуса и девы Марии, умоляю вас, забудьте!" Я убежал, схватившись за голову, растерянный, ошалевший. "Уж не сошел ли я с ума?" - думал я. С той поры я каждый вечер хожу на улицу Бюсси; вот почему, когда мы вышли из Ратуши, ноги мои сами направились сюда. Я прячусь за углом дома, стоящего напротив ее жилища, и, может быть, один раз из десяти мне удается уловить мерцание света в ее окошке: в этом вся моя жизнь, все мое счастье.
- Хорошенькое счастье! - воскликнул Жуаез.
- Увы! Стремясь к другому, я потеряю его.
- А если ты погубишь себя такой покорностью судьбе?
- Брат, - сказал Анри с грустной улыбкой, - я чувствую себя счастливым.
- Это невозможно!
- Что поделаешь? Счастье - вещь относительная. Я знаю, что она там, что она существует, дышит. Я вижу ее сквозь стены, то есть мне кажется, что вижу. Если бы она покинула этот дом, если бы мне опять пришлось провести две недели в неизвестности, я сошел бы с ума, брат мой, или же стал монахом.
- Помилуй бог! Достаточно у нас в семье одного безумца и одного монаха.
- Не уговаривай, Анн, и не насмехайся надо мной! Уговоры бесполезны, насмешками ты ничего не добьешься.
- Позволь сказать тебе…
- Что именно?
- Что ты попался, как школьник.
- Я ничего не рассчитывал, я отдался чему-то более сильному, чем я сам. Лучше плыть по течению, чем бороться с ним.
- А если оно увлекает в пучину?
- Надо погрузиться в нее, брат.
- Ты так полагаешь?
- Да.
- Я с тобой не согласен, и на твоем месте…
- Что бы ты сделал, Анн?
- Во всяком случае, я выведал бы ее имя, возраст. На твоем месте…
- Анн, Анн, ты ее не знаешь!
- Но тебя-то я знаю. Послушай, Анри, у тебя было пятьдесят тысяч экю, я отдал их тебе, когда король подарил мне сто тысяч в день моего рождения…
- Они до сих пор лежат у меня в сундуке, Анн: ни одно экю не истрачено.
- Тем хуже, клянусь богом! Если бы они не лежали у тебя в сундуке, все повернулось бы иначе.
- О брат мой!
- Никаких там "о брат мой": обыкновенного слугу подкупают за десять тысяч экю, хорошего за сто, отличного за тысячу, самого расчудесного за три тысячи. Представим себе феникса среди слуг, и за двадцать тысяч экю, клянусь папой, он будет твоим. Таким образом, у тебя остается сто тридцать тысяч ливров, чтобы оплатить феникса среди женщин, которого тебе доставит феникс среди слуг. Анри, друг мой, ты просто дурак.
- Анн, - со вздохом произнес Анри, - есть люди, которые не продаются, их не купить и королю.
Жуаез успокоился.
- Хорошо, признаю, - сказал он. - Но нет такого человека, который не отдал бы кому-нибудь своего сердца.
- Это другое дело!
- А сделал ли ты что-нибудь, дабы эта бесчувственная красавица отдала тебе свое сердце?
- Я убежден, Анн, что сделал все от меня зависящее.
- Послушайте, граф дю Бушаж, да вы просто спятили! Перед вами женщина, которая скорбит, сидит взаперти, плачет, а вы становитесь еще печальнее, проливаете еще больше слез, то есть оказываетесь еще скучнее, чем она! Она одинока - бывайте с нею почаще; она печальна - будьте веселы; она кого-то оплакивает - утешьте ее и замените покойного.
- Невозможно, брат мой.
- А ты пробовал?
- Для чего?
- Да хотя бы для того, чтобы попробовать. Ты говоришь, что влюблен?
- Нет слов, чтобы выразить мою любовь.
- Так вот, через две недели она будет твоей женой.
- Брат!
- Даю тебе слово Жуаеза. Ты, надеюсь, не отчаялся?
- Нет, ибо никогда не надеялся.
- В котором часу ты с ней видишься?
- Я же говорил тебе, брат, что никогда не вижу ее.
- Даже в окне?
- Даже в окне.
- Что представляет собой ее дом?
- Три этажа, крыльцо, на втором этаже терраса.
- Можно проникнуть в дом через эту террасу?
- Она не соприкасается с другими домами.
- А что находится против ее дома?
- Другой дом, только повыше.
- Кто в нем живет?
- Какой-то буржуа.
- Добродушный или злой?
- Добродушный; иногда я слышу, как он смеется даже один в ответ на свои собственные мысли.
- Купи у него дом.
- А кто тебе сказал, что он продается?
- Предложи ему двойную цену.
- А если дама увидит меня там?
- Ну так что же?
- Она опять исчезнет. Если же я не буду показываться, то, надеюсь, рано или поздно опять увижу ее…
- Ты увидишь ее сегодня же вечером.
- Я?
- Пойди и стань под ее балконом в восемь часов.
- Я буду там, как бываю ежедневно, но по-прежнему без всякой надежды.
- Кстати, скажи мне ее точный адрес.
- Между воротами Бюсси и дворцом Сен-Дени, почти на углу улицы Августинцев, шагах в двадцати от большой гостиницы под вывеской "Меч гордого рыцаря".
- Отлично, так в восемь встретимся.
- Что ты собираешься делать?
- Увидишь, услышишь. А пока возвращайся домой, нарядись как можно лучше, надень самые дорогие украшения, надуши волосы самыми тонкими духами: нынче же вечером ты вступишь в эту крепость.
- Бог да услышит тебя, Анн!
Братья пожали друг другу руки.
Анн, пройдя шагов двести, подошел к красивому готическому дому неподалеку от собора Парижской богоматери, смело поднял дверной молоток и с шумом опустил его.
Анри молча углубился в одну из извилистых улочек, ведущих к дворцу Правосудия.