Рыцарь был в отчаянии, не смея отвечать на этот дружеский привет прекрасной Эдит. Но он помнил про обещание, данное Ричарду, изменить своему слову не решался и потому вместо ответа приложил палец к губам, устремив на Эдит взгляд, полный признательности.
– Как?! – в ужасе воскликнула она. – Вас обратили в невольника, и эти палачи лишили вас языка? – Она вздрогнула при этих словах. – А, вы качаете головой, стало быть, ваше молчание умышленное, вызванное совершенно непонятной мне причиной? Быть может, вас не обрадовало мое признание в том, что я всегда обращала внимание на ваше служение мне и почитание? Не обвиняйте Эдит. Ей известны границы благопристойности и скромности девицы знаменитого рода, она прекрасно знает, до какой степени можно простирать свою благодарность и признательность за все несправедливости, которые перенес рыцарь из-за своей преданности к ней. Зачем с таким отчаянием вы ломаете себе руки? Если вы явились сюда с поручением и желаете оставаться немым, это дело ваше, и я тоже сумею быть немой.
Рыцарь Спящего Барса глубоко вздохнул и сложил руки в знак мольбы о пощаде. Напоминание Эдит Плантагенет о том, чтобы он выполнил данное ему поручение, заставило его сделать то, зачем он явился. Достав письмо султана Саладина, завернутое, по восточному обычаю, в шелковую материю и парчу, он подал его ей. Она взяла письмо, небрежно на него взглянула, положила на стол и, снова обратив свой взор на рыцаря, тихо спросила:
– Как? Даже ни одного слова и от посла?
Он прижал обе руки ко лбу, выражая этим испытываемое горе и страдание от того, что не может ей ответить, но она в гневе отвернулась от него.
– Уходите! – воскликнула она. – Я достаточно сказала, даже слишком много, человеку, который не желает мне отвечать. Уходите! Теперь совесть моя чиста: если я и была невольной причиной того, что вы отлучились от вверенного вам поста, то сейчас ради вас я забыла, что я принцесса королевского дома Плантагенетов и унизилась как в собственных, так и в ваших глазах.
Она закрыла глаза рукой, ее тяжелое прерывистое дыхание выдавало ее волнение. Сэр Кеннет сделал движение, чтобы приблизиться к ней, но Эдит повелительным жестом остановила его.
– Не подходите ко мне! – гневно воскликнула она. – С переменой одежды вы переменили и свою душу. Даже такое робкое и жалкое создание, как сарацинский невольник, и тот бы произнес хоть одно слово благодарности, чтобы не дать так сильно страдать моему самолюбию. Чего же вы дожидаетесь? Я вам приказываю удалиться.
Несчастный шотландский рыцарь невольно взглянул на письмо Саладина, как бы в объяснение своей задержки.
Эдит Плантагенет взяла письмо и презрительно сказала:
– Да, я о письме и забыла, покорный невольник ожидает ответа на свое послание. Но что это значит? Это не ваше письмо, это от султана Саладина?
Быстро пробежав письмо, написанное на арабском и французском языках, она горько засмеялась.
– Нет, это превосходит всякое воображение! – воскликнула Эдит с негодованием. – Какой чародей мог так преобразить вас? Да, я допускаю, что он может цехины и безанты превращать в мелкую монету, но разве он способен превратить в низкого и презренного раба басурманского султана христианского рыцаря, считавшегося когда-то храбрейшим и благороднейшим поборником за веру Христову, заставить его забыть законы рыцарства и свою религию и дойти до того, чтобы взяться за передачу любовного послания басурмана к христианской девице?! Но мне нет надобности разъяснять это какому-то презренному рабу. Иди же и передай твоему господину, как поступила Эдит Плантагенет с его письмом. – Она бросила письмо на пол и растоптала ногами. – Скажи ему, – продолжала она, – что я презираю его любовь!
С этими словами она обернулась и направилась к выходу. Рыцарь Спящего Барса бросился к ее ногам и прикоснулся к краю ее платья, чтобы удержать ее.
– Разве ты не слышал моего приказания, раб?! – повелительно воскликнула Эдит. – Повторяю тебе, передай этому мусульманину, твоему господину, что я презираю его предложение так же, как и знаки оказываемого мне почтения гнусным отступником от веры, рыцарства и изменником своей повелительницы.
При этих словах она вырвала свое платье из его рук и быстро вышла из шатра. Как раз в эту минуту раздался голос Невила, звавшего нубийца. Удрученный и морально убитый всем происшедшим, бедняга рыцарь едва находил в себе силы, чтобы следовать за английским бароном, который повел его к королевскому шатру. Перед шатром несколько рыцарей слезали с коней. Внутри шатра было светло и оживленно. Когда Невил с мнимым невольником вошли туда, они застали короля в многочисленном обществе английских дворян, принимающих прибывавших гостей.
Глава XXVI
"Слезы, которые я проливаю, должны вечно литься. Я не плачу об отсутствующем возлюбленном, потому что время снова соединяет разлученных. Я не плачу о мертвом, так как смерть прекратила его горести и страдания". Есть нечто худшее разлуки и смерти; это – позор, и она плачет о поруганной чести воина.
Баллада
– Герцог де Во, мой храбрый товарищ Томас Гилслендский, добро пожаловать, мой желанный гость! – раздавался звонкий голос короля Ричарда Львиное Сердце, восседавшего на пиру и особенно радостно приветствовавшего своего любимого преданного слугу. – Клянусь головой короля Генриха, моего отца, – продолжал король, – что я так же рад тебе, как пьяница бутылке вина. Право, я не знал бы, какой выработать план генерального сражения, если бы ты не пришел ко мне на помощь со своим тучным телом, как колонной, по которой можно было выровнять ряды войска. Да, брат Томас, скоро на нас посыплются тучи стрел, и если ты не будешь лично участвовать в бою, то я сочту тебя или пропавшим без вести, или повешенным на дереве!
– Надеюсь, что я с терпением христианина скорее перенес бы это несчастье, – ответил Томас, – нежели согласился погубить свою душу богоотступничеством. Прошу Ваше Величество принять мою благодарность за ваш теплый прием.
В это время к королю с почтительным поклоном приблизился невысокий худощавый молодой человек, который явился в шатер вместе с де Во. Одет он был весьма скромно, хотя две вещи в его костюме отличались значительной ценностью. Одна из них на шляпе – золотая пряжка с крупным бриллиантом, своим блеском не уступавшим блеску его глаз, которые были весьма красивы и производили какое-то особое впечатление на окружающих. Другая – ключ из чистого золота для настраивания арфы, висевший на шелковой светло-голубой перевязи.
Молодой человек уже хотел преклонить колено перед Ричардом, но король не допустил этого, с любовью обнял его и поцеловал в обе щеки.
– Блондель де Нель! – воскликнул Ричард с радостью. – Мой дорогой кипрский гость, король всех менестрелей, изволил посетить короля Английского, который не меньше уважает твое звание, чем свое достоинство. Я был болен, при смерти, и, клянусь тебе, твое отсутствие было отчасти тому причиной. Я уверен, что твои чудные звуки ободрили бы меня и заставили смягчиться злую болезнь. Однако что говорит нового твоя арфа, мой милый друг? Что воспевают трубадуры Прованса и менестрели цветущей, веселой Нормандии и, всего интереснее, что за это время создал ты? Я знаю, ты не был и не мог быть праздным, если бы и хотел, твое поэтическое дарование, этот небесный огонь, помимо твоей воли пылает в тебе, побуждая к сочинительству, музыке и пению.
– Я сочинил несколько лейсов, мой благородный король, – скромно ответил славный Блондель.
Несмотря на восторги всех слушавших Блонделя и самого короля, ни на громкую славу, которую он завоевал в европейских государствах как поэт и певец, скромность и застенчивость были его неизменными природными качествами.
– Тогда мы послушаем тебя, Блондель, и сейчас же! – воскликнул радостно король, милостиво потрепав его по плечу. – Но ты, может быть, устал с дороги, тогда я беру свою просьбу назад, ты сам должен знать, что я скорее соглашусь загнать моего лучшего коня, чем хоть немного навредить твоему голосу.
– Я не знаю, как мне благодарить вас за внимание, государь, нет, я не устал и готов к услугам моего венценосного покровителя, – ответил певец. – Но, – добавил он, увидев бумаги, лежавшие на рабочем столе короля, – Ваше Величество, по-видимому, заняты важными делами и теперь уже поздно.
– Вовсе нет, любезный мой Блондель, – быстро ответил Ричард, – совсем нет. Правда, я составлял план сражения с сарацинами, но это минутное дело: на это мне нужно столько же времени, сколько и на то, чтобы разбить их.
– Однако Вашему Величеству недостаточно известна вся численность войск, которые вы можете выставить в поле ко дню предстоящего сражения, – возразил де Во. – Я только сегодня добыл более подробные сведения из Аскалона.
– Ты настоящий лошак, Томас, – воскликнул король, – или осел, по своему упорству и бестолковости! Прошу занять места вокруг знаменитого Блонделя и подайте ему табурет. Где же твой мальчик с арфой, его нет? В таком случае возьми мою арфу, она настроена.
– Я прошу, Ваше Величество, выслушать мое донесение, – настаивал сэр Томас де Во. – Я совершил такой дальний путь, совсем разбит после дороги и, говоря откровенно, желал бы лучше заснуть, нежели нежить свои уши.
– Нежить уши! – повторил слова де Во король Ричард. – Ты можешь их нежить разве что свистом стрел, но не чудными звуками пения. Скажи мне, Томас, могут ли твои уши отличить пение Блонделя от ослиного рева?
– Честно говоря, Ваше Величество, право, затрудняюсь ответить. Всякий раз, слушая какого-либо менестреля, я вспоминаю об осле. Впрочем, Блондель – исключение, ведь он благородного происхождения и одарен замечательным талантом.