– Безумный, – воскликнул эль-хаким, – ведь они первым делом постараются убить тебя, если только им удастся нас одолеть! Они сделают это, хотя бы для того, чтобы лишить тебя возможности выдать их, оповестив всех о вероломном нарушении перемирия.
– Я охотно пойду на смерть, ибо у меня нет другого выхода, – ответил шотландский рыцарь. – Я не хочу оставаться невольником нехристей и знай, что я перейду на сторону храмовников.
– Если так, то я заставлю тебя следовать за мной шаг за шагом! – воскликнул эль-хаким.
– Ты меня заставишь? – с негодованием проговорил сэр Кеннет. – Не будь ты моим благодетелем и не будь я обязан тебе свободой, я доказал бы тебе, несмотря на то что безоружен, как трудно меня принудить.
– Довольно, довольно, – сказал мавританский врач, – мы только напрасно теряем время и притом в такую минуту, когда оно так драгоценно!
И, подняв руку, он испустил пронзительный крик, служивший сигналом для его воинов: все вооруженные всадники в минуту рассыпались по пустыне, как зерна четок с порванной нитки. Что произошло дальше, сэр Кеннет не успел увидеть, так как эль-хаким схватил за повод его коня, пришпорил острием стремян своего скакуна, и оба с места помчались с быстротой ветра. Эта бешеная скачка захватывала дыхание шотландского рыцаря и, несмотря на все его усилия сдержать коня, последний продолжал нестись с той же, если не большей скоростью. Как ни опытен был в искусстве наездничества сэр Кеннет с самых ранних лет, однако в эту минуту он должен был признать, что даже самый быстрый и горячий конь, на каком когда-либо ему случалось скакать, и тот в сравнении с конем мавританского врача был не более как черепахой. Из-под подкованных копыт скакунов, несшихся по каменистому грунту, сыпались искры и клубами вздымалась густая пыль, расстилавшаяся следом, а лихие скакуны словно пожирали милю за милей пространство перед собой. Несмотря на эту бешеную скачку, животные не выказывали даже признака усталости: они дышали так же свободно, как будто только что начали свой удивительный бег.
Проскакав таким образом около часа и оставив далеко позади себя пустившихся их преследовать тамплиеров, эль-хаким решился придержать бег коней. Он перевел их на галоп и спокойным, ровным голосом, будто он возвращался с обычной прогулки, стал объяснять шотландскому рыцарю преимущества арабских лошадей вообще и своих скакунов в особенности. Но сэр Кеннет, с трудом переводивший дыхание и чувствуя головокружение от этой бешеной скачки, еле-еле держался в седле и едва слушал объяснения мавританского врача.
Прирожденная страсть к лошадям сказывалась в эль-хакиме: затронув любимую тему, он не замечал состояния своего спутника и продолжал говорить:
– Эти лошади из породы так называемых крылатых скакунов, они уступают в быстроте только коню самого пророка. Их кормят исключительно золотистым ячменем Йемена, смешанным с пряными кореньями и с небольшим количеством сушеной баранины. Порода и корм вырабатывают в них удивительное свойство: с годами лошадь остается столь быстрой на скаку и почти столь же выносливой, как и в молодости. Короли для приобретения таких коней отдавали целые провинции. Ты первый из назареян, которому пришлось ехать на коне этой благородной породы, ниспосланной в дар от пророка святому Али, его зятю и полководцу, справедливо прозванному Божьим Львом. Время медленно накладывает печать на этих великолепных животных. Кобылице, на которой ты едешь, двадцать пять лет от роду, а ты видел, силы ей не изменили, хотя теперь ею нужно уже управлять рукой более искусной, чем твоя. Да будет благословен пророк, даровавший своим правоверным сынам средство настигать неприятеля и уходить от него. Какие жалкие твари кони этих собак, закованных с ног до головы в железо и давящих своей тяжестью несчастных животных. Бедные, несчастные! Они вынуждены храпеть, задыхаться, вязнуть по лодыжки в сыпучих песках пустыни и терять силы, не проскакав и одной десятой доли безостановочно пройденного нашими лошадьми вскачь пути, и посмотри – они сухи, ни одна шерстинка не взмылилась!
Шотландский рыцарь в продолжение этой речи эль-хакима успел, что называется, отдышаться и слушал его. Он в душе признавал преимущества конных воинов восточных народов, имеющих коней такой прекрасной породы. Но, не желая поддерживать гордости мусульманина признанием превосходства их коней в сравнении с европейскими, счел за лучшее промолчать.
Внимательно осмотревшись вокруг, сэр Кеннет заметил, что находится в уже знакомой ему местности.
Впереди расстилались оголенные берега и мутные воды Мертвого моря, справа терялась вдали сплошная песчаная степь, и лишь слева возвышалась цепь крутых и обрывистых гор. Вдали и несколько в стороне виднелась небольшая группа пальм – единственное зеленое пятно среди необозримой пустыни. Все это вместе убедило сэра Кеннета, что они приближаются к источнику, носящему название "Алмаз пустыни", то есть к тому месту, где не так давно он встретился с сарацинским эмиром Шееркофом, или Ильдеримом. Спустя некоторое время они действительно остановились у "Алмаза пустыни". Сойдя с коня, эль-хаким пригласил сэра Кеннета последовать его примеру и отдохнуть в этом зеленом очаровательном, но крошечном оазисе. Разнуздывая коней, эль-хаким заметил спутнику, что дальнейшие попечения о лошадях на этот раз излишни, так как вскоре к ним должны присоединиться несколько из его лучших слуг, которые все устроят и приведут в порядок все необходимое.
– А пока, – добавил он, разложив на траве кое-какие съестные припасы, – ешь, пей и не унывай. Счастье, смотря по тому, приходит ли оно или бежит от человека, ободряет или угнетает только души людей заурядных, но душа мудреца и воина должна всегда преодолевать его капризы.
Желая хоть как-то выразить признательность доброму и великодушному мавританскому врачу, сэр Кеннет сделал над собой усилие и в угоду ему заставил себя съесть кое-что из предложенного. Однако его не покидала гнетущая мысль об огромной разнице между его настоящим положением и тем, которое он занимал совсем недавно, и отчаяние снова всецело охватило его. Эту разницу он особенно ощутил теперь, когда они снова очутились на том месте, где он еще недавно гордо ехал в качестве посла крестоносцев, где одержал победу над эмиром Ильдеримом и где теперь очутился как раб и рыцарь с опозоренной честью.
Не в силах исполнить желание эль-хакима, сэр Кеннет с отвращением оттолкнул от себя пищу. Физическая усталость, бессонные ночи, голод в последние два дня и особенно нравственные страдания окончательно сломили его силы.
От наблюдательного эль-хакима не ускользнули ни его тяжелое дыхание, ни лихорадочный блеск его глаз с красными воспаленными веками. Эль-хаким пощупал его пульс, который учащенно бился, подтверждая болезненное состояние.
– Дух закаляется в неустанной борьбе с нравственными невзгодами, – сказал врач. – Но его брат – бренное тело – требует отдыха. Тебе надо заснуть, а для того, чтобы сон освежил тебя, выпей глоток воды, смешанный с эликсиром.
При этих словах эль-хаким вынул из-за пазухи хрустальный флакон, оправленный в серебро филигранной работы и, почерпнув воды в золотую чашу, влил в нее несколько капель какой-то жидкости из флакона.
– Выпей это, – обратился он к рыцарю. – Это тоже один из тех даров, которыми великий Аллах наделил землю на благо человечества. Этот напиток так же ободрит тебя, как и стакан вашего лучшего назареянского вина, он смежает бессонные веки и облегчает тоску удрученного сердца. Действие этого эликсира чудотворно, но злоупотреблять им опасно: если ты воспользуешься им, чтобы возбудить чувственность или животные страсти, твои нервы разрушатся, силы ослабеют, ум расслабится и весь организм твой быстро начнет увядать. Но ты не бойся прибегнуть к его помощи, когда тебе его предлагаю я, ибо он согревает кровь утомленного, как и сжигает невоздержанного безумца.
– Я видел несомненные доказательства твоего удивительного искусства врачевать, мудрый эль-хаким, – ответил сэр Кеннет, – а потому не стану возражать против твоего назначения.
Он взял поданный ему целебный снотворный напиток, смешанный с чистой водой источника, и выпил всю чашу в один прием. Затем, завернувшись в хайк, или арабский плащ, который заботливые слуги эль-хакима прикрепили к луке его седла, он по совету своего друга-врача лег под тенью пальм в ожидании столь необходимого ему сна.
Однако сон наступил не скоро. Сначала сэр Кеннет почувствовал приятное расслабление всего тела, и почти одновременно с этим его мысли стали уноситься в область грез и мечтаний, весьма близких к видениям, хотя по временам слабые проблески сознания своего настоящего положения не покидали его. Сколько времени пробыл в этом состоянии несчастный рыцарь, он не помнил, ибо представление о времени исчезло. Им все сильнее и сильнее стали овладевать сладостные грезы и мечты. Ему казалось, что душа его покинула свою телесную оболочку и переживает всю его прежнюю жизнь, все его былые мечты. Свобода, слава, та же горячая любовь любимой им женщины – все, что только составляло счастье жизни, какой-то безмерно щедрой рукой осыпало бедного невольника, лишенного чести рыцаря, безнадежно влюбленного, посрамленного в глазах дамы своего сердца, и сторицею вознаграждало его за перенесенные страдания.
Но вот мало-помалу эти радостные видения стали рассеиваться и наконец исчезли в наступившем полном забытьи, как угасающие лучи заходящего солнца в наступившем сумраке ночи.
Спустя полчаса сэр Кеннет совершенно неподвижно лежал у ног эль-хакима и, если бы не его ровное дыхание, то его можно было бы принять за труп.