– Бедный раб не в состоянии выдержать строгого взора Вашего Величества, оттого он так и смущен, – ответил Невил.
– Хорошо, пусть будет так! – ответил в свою очередь король, ударяя рукой по пергаменту. – Однако из письма Саладина видно, что этому немому нубийцу поручено передать послание леди Эдит Плантагенет, и султан просит назначить ему время и место, чтобы он мог вручить ей это послание. Это несколько дерзкая просьба… Ты что думаешь по этому поводу?
– Не знаю, как соблаговолите взглянуть на эту самонадеянную просьбу вы, Ваше Величество, но что касается лично меня, то, по-моему, эта честь и для султана Саладина слишком велика, и я полагаю, что если бы кто-нибудь из христианских владетельных особ просил о том же Саладина, то посланный был бы удавлен шнурком.
– О! – воскликнул Ричард. – Я, слава Богу, не претендую ни на одну из загорелых красавиц Саладина. И я не тот тиран, который наказывает посланника за исполнение приказаний своего государя, и тем более после того, как он спас мне жизнь, ведь это было бы более чем позорно. А затем я тебе, Невил, сообщу тайну, хоть бы этот черный посланец и понимал наш разговор. Вот уже около двух недель я нахожусь в каком-то околдованном состоянии и весьма желал бы избавиться от этого. Я не знаю, что со мной происходит: только кто-то успеет оказать мне услугу, как в ту же минуту моя признательность к нему сменяется обидой. С другой стороны, если кто-то заслуживает смертной казни за преступление или измену, он совершенно неожиданно оказывает мне важную услугу, и правила чести заставляют меня отменить мой приговор. Итак, ты видишь, что я лишен важнейших королевских прав – карать и награждать. Пока я нахожусь в этом поистине заколдованном состоянии, я не знаю, как я отнесусь к прошению этого черного посла. Да, я сознаю, что оно дерзко, но он может рассчитывать на мою милость, если выполнит свое обещание, вычислив похитителя английского знамени. Как бы там ни было, ты пока наблюдай за ним, оказывай ему все возможное внимание и позаботься о том, чтобы с ним обращались почтительно, как с рыцарем, а не как с рабом. Еще одно, – добавил король шепотом, – отыщи пустынника Энгаддийской долины и приведи ко мне. Не далее как сегодня утром и чуть ли не в твоем присутствии старец изрек несколько предсказаний, и, странное дело, одно из них уже исполнилось. Действительно, мне угрожала смерть и, согласно его прорицанию, меня спасло чудо. Кто бы ни был этот пустынник, святой или дикарь, безумный или в полном, но восторженном уме, я хочу переговорить с ним.
Невил, сделав знак нубийцу, чтобы тот следовал за ним, вышел из королевского шатра, чрезвычайно удивленный всем виденным, слышанным и особенно душевным настроением своего короля. Чтобы проникнуть в мысли и чувства короля Ричарда, не требовалось особой проницательности, хотя не всегда можно было догадаться, как долго они будут владеть им, потому что никакой флюгер так легко не повиновался направлению ветра, как король Ричард порывам своих страстей. Однако теперь все поступки короля были против обыкновения таинственны и сдержанны, и трудно было решить по строгим взглядам, бросаемым на нубийца, расположение или неудовольствие руководило королем в его отношении к невольнику и какое чувство испытывал, устремляя на него свой проницательный взгляд. Услуга, оказанная королем нубийцу, а именно, высасывание яда из раны, нанесенной ему марабутом, казалось, послужила полной расплатой за спасение его от кинжала убийцы, но в то же время что-то подсказывало: счет между ними не окончен, монарх считает себя его должником и потому решение короля удалить от себя нубийца, по-видимому, только временное.
Что же касается нубийца, то, не задумываясь глубоко над тем, каким образом тот научился писать на различных европейских языках, Невил ограничился тем, что убедился в его полном незнании английского. Убеждение барона основывалось на том, что он считал невозможным, чтобы человек, понимающий разговор, в котором он является главным предметом обсуждений, мог так равнодушно все это слушать.
Глава XXII
Кто идет?.. А! Искусный лекарь мой! Приблизьтесь!..
Сэр Евстафий Грей
Возвратимся к тому времени, которое предшествовало событиям, изложенным в последних главах, а именно, когда несчастный рыцарь Спящего Барса был отдан королем в качестве невольника мавританскому врачу и изгнан из лагеря крестоносцев, в рядах которых он так часто отличался и стяжал славу своими подвигами.
Рыцарь Спящего Барса, или теперь только Кеннет, последовал за своим господином, ибо отныне таким стал для него мудрый эль-хаким, к шатрам, в которых жили его служители-мусульмане, в том тяжелом состоянии полусознания, какое испытывает человек, упавший с высоты в глубокую пропасть, неожиданно обнаруживает, что жив, спасшись благодаря какой-то случайности, но до конца не осознавший всей опасности, которой подвергался.
Войдя в шатер Адонбека, Кеннет молча бросился на покрытое шкурой буйвола ложе, на которое указал ему его спутник, и, закрыв лицо руками, тяжело застонал, будто у него сердце разрывалось на части. Отдав приказание своей многочисленной прислуге собираться к отъезду с восходом солнца, эль-хаким, тронутый страданиями рыцаря, подсел к нему, поджав по восточному обычаю под себя ноги, и стал его утешать.
– Не теряй бодрости, друг мой, – сказал он, – вспомни, что говорит Писание: "Лучше быть рабом доброго господина, нежели рабом буйных страстей". Повторяю тебе, ободрись и не печалься, что твой государь отдал тебя мне. Так же как и Юсуф бен-Ягубе (Иосиф, сын Иакова), будучи проданный братьями фараону, нашел в нем своего покровителя, и ты найдешь во мне человека, который будет тебе не господином, а братом.
Сэр Кеннет хотел поблагодарить эль-хакима за участие, но горе, наполнявшее его сердце, было, очевидно, сильнее его, а невнятные звуки, вылетавшие при этом из его груди, подсказали врачу-мавру, что всякие попытки утешить рыцаря в настоящую минуту преждевременны. Эль-хаким покинул своего пленника, или гостя, предоставив ему на свободе предаваться горю, и отправился вторично отдавать распоряжения к предстоявшему отъезду, покончив с которыми, уселся на ковре ужинать. Когда врач окончил ужин, те же блюда предложили шотландскому рыцарю. Невольники пояснили ему, что завтрашний день они очень долго пробудут в дороге, до места первого привала без всякой пищи и питья, и что ему необходимо подкрепить свои силы, но сэр Кеннет, чувствуя отвращение к пище, отказался от еды наотрез и согласился лишь выпить глоток воды.
Сэр Кеннет долго еще бодрствовал после того, как его господин, совершив вечернюю молитву, лег в постель и уснул крепким сном. Наступила полночь, вскоре во дворе послышались шаги и возня прислуги, которая принялась навьючивать верблюдов, а сэр Кеннет все не засыпал. Около четвертого часа утра к нему вошел слуга эль-хакима сообщить, что пора вставать. Сэр Кеннет быстро вскочил на ноги и последовал за слугой. Выйдя из шатра, он остановился около того места, где при лунном свете навьючивали верблюдов: одни были уже навьючены, а другие, стоя на коленях, ожидали остальной поклажи.
Невдалеке от верблюдов стояли оседланные и взнузданные лошади. Вскоре появился и сам эль-хаким. Он легко вскочил на одного из красивых арабских скакунов, а другого велел подвести сэру Кеннету.
Шатер, из которого они вышли, в один миг разобрали и вместе с кольями сложили на спину одного верблюда, после чего врач-мавр торжественно произнес следующие слова из Корана: "Да будет Аллах нашим путеводителем и покровителем в пустыне, как и в плодоносной долине", и все тотчас отправились в путь. По распоряжению короля Ричарда эль-хакима сопровождал английский офицер, обеспечивая беспрепятственное движение по лагерю.
Расставленные во многих местах часовые лагерного караула окликали этот маленький караван, покидавший лагерь крестоносцев. Получая ответ на свой пароль "Кто идет?", некоторые из часовых пропускали караван молча, другие же не могли обойтись без того, чтобы не послать в адрес Мухаммеда самые грубые ругательства. Наконец они выбрались за черту лагеря и отправились в дальнейший путь со всеми предосторожностями, необходимыми в военное время. Два или три всадника, в качестве передового разъезда, выдвинулись на значительное расстояние вперед и зорко следили за лежавшей перед ними местностью, такое же число всадников в качестве арьергарда ехало позади на расстоянии ружейного выстрела. Едва местность, по которой двигался караван, стала принимать пересеченный характер, немедленно отряжались боковые конные патрули для защиты от засад и внезапного нападения. Таким образом караван двигался вперед, а сэр Кеннет то и дело оглядывался назад, посылая прощальные взгляды освещенному луной лагерю крестоносцев. Лишь теперь он начинал осознавать все значение потери свободы и чести, он чувствовал эту потерю все сильнее и сильнее, по мере того как все более и более удалялся от шатров христианских рыцарей, крестоносцев и Эдит Плантагенет.
Эль-хаким, ехавший рядом с ним, снова обратился к нему:
– Безрассудно оглядываться назад, когда путь ведет вперед.
В эту самую минуту лошадь сэра Кеннета споткнулась, и он едва удержался в седле. Этот случай как бы подтвердил замечание мавра и заставил Кеннета обращать внимание на ход коня. Тропинка, по которой они двигались, пролегала по весьма живописной местности.
– Свойства этого животного, – продолжал эль-хаким, – словно свойства человеческой судьбы: подобно всаднику, который, как бы ни был хорош и надежен его конь, постоянно должен остерегаться, наша мудрость также должна постоянно бодрствовать и оберегать нас от несчастий, даже тогда, когда мы достигаем высочайшего блага в этом мире.