Погруженный в свои мысли, рыцарь приблизился к алтарю и преклонил колена. Внезапно занавесь отдернулась, и взору рыцаря представился ковчег, сделанный из черного дерева и украшенный серебром, с двойными створчатыми дверцами, в миниатюре изображавший древнюю церковь.
С живым любопытством устремил рыцарь свой взор на ковчег, но вот дверцы раскрылись, и рыцарь увидел частицу дерева с надписью крупными буквами: "Vera Crux". В ту же минуту раздался хор женских голосов, пропевших "Gloria patri". Когда последние звуки замолкли, дверцы ковчега снова закрылись и занавесь задернулась. Рыцарь, стоявший перед алтарем, проникнутый глубоким благоговением, горячо возносил к небу молитвы, благодаря за великую милость, оказанную ему.
После довольно продолжительной молитвы рыцарь встал и стал искать взглядом пустынника, приведшего его в святую таинственную обитель. Он увидел его с покрытой головой, распростертого на пороге придела, которого он, казалось, не смел переступить. Величайшее благоговение видно было во всем его облике. Сэр Кеннет приписал состояние пустынника его смирению, которое своей силой и искренностью сломило гордый дух и мощное тело славного некогда воина.
Он подошел, чтобы заговорить с ним, но пустынник, угадавший его намерение, сказал ему сдавленным от волнения голосом, звук которого в стенах придела показался глухим, как бы выходящим из глубины могилы: "Подожди, подожди! Ты, счастливец, удостоишься еще видения; для тебя оно еще не кончилось". При этих словах он встал, отворил дверь и скрылся за ней. Стук захлопнувшейся двери гулко раздался под сводами придела.
Дверь эта была вделана в стену придела так искусно, что сэр Кеннет с трудом мог различить ее смутно обрисовывающийся контур.
Не зная, что с ним будет, сэр Кеннет твердо решил ожидать обещанного пустынником видения. В глубокой тишине полуночи он внезапно услышал звук колокольчика, который напомнил ему звон при возношении даров на литургии. Звуки эти производили на рыцаря особенно сильное впечатление, и он поспешил отойти в самую глубь придела, чтобы оттуда наблюдать за тем, что не замедлило последовать.
Через несколько минут снова отдернулась занавесь, и святыня представилась его глазам. Вторично преклонил рыцарь с благоговением колена, и снова раздались голоса женского хора; широко разносилось чарующее пение, которое обычно слышится после заутрени на католическом богослужении. Звуки, видимо, приближались, становясь яснее и яснее. Наконец другая дверь, которой рыцарь прежде не заметил, растворилась и голоса свободно полились под сводами придела.
В сильном волнении и с прерывающимся дыханием устремил рыцарь глаза на двери; не меняя положения, выражавшего глубокое благоговение, он ожидал, что последует за этими торжественными приготовлениями. И вот из дверей выступил хор: впереди шли четыре прелестных ребенка, обнаженные руки, шеи и ноги которых были смуглы, сильно выделяясь на фоне снежной белизны накинутых на них туник. Первая пара несла в руках кадила, а вторая – усыпала пол цветами.
За ними шли женщины, составлявшие хор; шестеро из них, судя по черному их одеянию и покрывалу того же цвета, были монахинями ордена Кармелитской горы; за ними следовали шесть девушек, видимо, временно находившихся в монастыре. Первые держали в руках четки, другие, моложе и стройнее, несли гирлянды, свитые из алых и белых роз в виде четок. Они обошли вокруг придела, по-видимому, не обращая на сэра Кеннета ни малейшего внимания, хотя проходили мимо него так близко, что иногда касались его. Во время их пения рыцарю казалось, что он находится в одном из древних монастырей, где благородные девушки посвящали всю свою жизнь служению церкви. Большая часть монастырей была уничтожена мусульманами, когда они завоевали Палестину, но некоторые из них сохранились, откупившись щедрыми подарками. В этих монастырях до сих пор свято продолжали соблюдать свой обет отшельницы.
Хотя Кеннету были отчасти известны эти подробности, но святость места, полуночное время, удивление, вызванное появлением благочестивых дев, – все это так сильно подействовало на рыцаря, что он готов был видеть в медленно проходивших мимо него фигурах неземных существ; ему казалось, что это спустились ангелы, прославлявшие Творца Вселенной, которому поклоняется весь мир. Так думал рыцарь при виде медленно двигавшихся фигур, как бы плывших среди облаков курившегося в воздухе фимиама.
Во второй раз обходили они придел и поравнялись с ним. В это время тихо, незаметно оторвался от четок и скользнул из-под покрывала бутон розы, упав перед рыцарем. Кеннет вздрогнул, словно пораженный стрелой. Но вскоре он рассудил, что в этой случайности нельзя искать ничего знаменательного.
Когда, однако, процессия проходила мимо него в третий раз, Кеннет внимательно наблюдал за юной девушкой, уронившей цветок. Походкой, стройностью стана и ростом она нисколько не отличалась от остальных, но сердце рыцаря невольно подсказывало ему, что за покрывалом скрывается та, к которой были устремлены все его помыслы.
С благоговейным трепетом ждал рыцарь вторичного знака. Долгими и томительными казались ему минуты ожидания. Наконец девушка, на которую с таким вниманием были устремлены глаза рыцаря, поравнялась с ним. Она ничем не отличалась от своих подруг, но когда она в третий раз проходила мимо сэра Кеннета, маленькая прелестная ручка раздвинула складки флерового покрывала, мелькнула подобно яркому лучу ясного месяца, скользнувшему из-за густых облаков в летнюю ночь, и еще раз уронила к ногам рыцаря цветок.
Этот вторичный знак не мог быть случайностью: не случайно обнажилась рука, напоминавшая ему ту, которой он однажды коснулся устами своими, поклявшись в вечной верности. Ясным доказательством его предположения служил знакомый ему драгоценный яхонт, сверкнувший на одном из пальцев. Локон темно-русых волос, столь дорогих ему, мелькнул из-под раздвинувшегося покрывала. Да, действительно, это была та, которой принадлежали все помыслы рыцаря. Но он не понимал, как могла она очутиться в этой дикой, необитаемой пустыне, среди посвятивших свою жизнь уединению и исполнению данных обетов.
В то время как рыцарь был погружен в свои размышления, процессия из придела входила уже в те же двери, откуда вышла. Глаза рыцаря напряженно следили за юной девушкой; прежде чем переступить порог, она повернула голову в его сторону; еще с минуту виднелось ее покрывало, и затем она скрылась за дверью. Как только переступила через порог последняя девушка, за ними со стуком захлопнулась дверь; пение хора внезапно оборвалось, все лампады погасли, и рыцарь остался один в густом мраке.
Однако уединение и таинственность места не беспокоили сэра Кеннета: он не думал о них, призрак, мелькнувший перед его глазами, стоял живой перед ним. Он поднял оброненные цветы, прижал их к губам и к сердцу и поцеловал холодный камень, хранивший следы ее ног.
Странным может показаться, что рыцарю и в голову не пришла мысль последовать за любимой девушкой, но в те далекие рыцарские времена это было естественно. Он думал о ней как о божестве, которое, осчастливив его своим минутным присутствием, скрылось в святилище.
То было время, когда в любимой девушке видели таинственное высшее существо; рыцарский, воспетый трубадурами культ женщины уподоблял ее планете, изливавшей в счастливую минуту свой лучезарный свет на человека. Она пользовалась полной свободой радовать его своим присутствием или же наводить на него своим отсутствием тоску и уныние, оживлять его своей лаской или приводить в отчаяние своей суровостью. Да она никогда и не позволила бы ему ничего иного, кроме заслуг и подвигов, совершенных в честь ее. Что касается сэра Кеннета, то он не имел иной цели, как всегда быть покорным ее малейшим желаниям и славными подвигами своими увековечить ее имя.
Посторонние обстоятельства придавали любви рыцаря еще более романтический характер. Он никогда не слышал звука голоса любимой девушки, хотя ему часто удавалось видеть ее прелестное лицо. Она жила в высшем кругу, и, хотя звание рыцаря давало ему туда доступ, он не был членом его. И как бы ни были блестящи его подвиги, каковы бы ни были его военные заслуги, бедный шотландский рыцарь никогда не мог приблизиться к своему божеству, и взор его едва смел коснуться его, как взор персиянина – дневного светила.
Найдется ли женщина, какого бы знатного происхождения она ни была, которая не заметила бы столь страстной и почтительной привязанности молодого рыцаря, если бы званием он и был ниже ее? На него были обращены ее взгляды на турнирах. Она слышала постоянные похвалы его мужеству и храбрости в бою. И в то время, как многие лорды и графы старались добиться ее благосклонности, она отдала сердце свое бедному рыцарю, все имущество которого состояло в копье. Невольно, незаметно любовь охватила ее сердце. Она слышала, что знатные английские дамы отдавали предпочтение сэру Кеннету и в красоте, и в мужестве. Несмотря на щедрые подарки, которыми награждали певцов пэры и властители, они невольно порой вдохновлялись мужеством великодушного рыцаря, который, однако, не мог одарить их ни богатой одеждой, ни могучим конем.
Эдит невольно вслушивалась в похвалы, расточаемые молодому рыцарю, они радовали ее, она отдыхала, слушая их, утомленная пылкой лестью. В эти минуты она забывалась, мечтая о воине, боевая слава которого ставила его выше лордов, отличавшихся знатностью и богатством. Все больше чувствовала она привязанность к ней сэра Кеннета и готова была разделить с ним его будущность, сулившую, быть может, одни лишения.