3
- Алиша! - повторил Муравьев, теперь уже с чисто легким восклицанием, словно подтверждающим его уверенность, что здесь, в Лондоне, никого другого он и не мог встретить.
- Узнал-таки, - вздохнула Хелен, и вздох ее тоже получился неопределенным - то ли досадливым, то ли радостным.
"Но с чего бы ей радоваться? - подумал Муравьев. - Да, впрочем, и досадовать - тоже. Ноги тогда унесла, и ладно - но военному времени могли бы и расстрелять. А в Иркутске, когда Вагранов доставил их с Остином, даже и не встретились. Иван доложил, что агенты перехвачены, их и отправили в Петербург со всем внешним почтением, прикрывающим глубинное презрение. В российской провинции так частенько относятся к иностранцам. В отличие от столиц, где почтение подчеркивает пресмыкательство".
- Вы меня остановили - почему? - Николай Николаевич своим "вы" сразу установил дистанцию между ними - в крепости Бомборы он говорил ей "ты". Впрочем, она всегда была с ним на "вы". Даже в постели.
- А вы как думаете? - Она снова рассмеялась, на этот раз с явной неприязнью.
- Думаю, будь ваша воля, вы бы с удовольствием подзудили всю эту газетную сволоту, чтобы я на себе почувствовал силу английского кулака. Как на Кавказе подзуживали убыхов.
- О да, я бы так и поступила, но… - Она всплеснула руками, вложив в этот жест все свое разочарование. - Да, жаль, очень жаль! Знаете, генерал, увидеть вашу побитую физиономию - это было бы даже не удовольствие, а самое настоящее наслаждение.
- Боюсь, ваши записные Цицероны, да и вы сами испытали бы разочарование, - сухо сказал Муравьев. - У меня есть чем ответить на ваши хуки и апперкоты.
- Возможно. Однако здесь, в сквере, пять минут назад, мне ничто не помешало бы поквитаться с вами, - уже откровенно зло сказала "мадам Остин".
- Это за что же? - искренне удивился Николай Николаевич. - В Бомборах я вас ничем не обидел, скорее вы нам приносили вред. А то, что случилось на Шилке… Вагранов просто спас вас с супругом от гибели, его благодарить надо. Ну, а отправили обратно - не обессудьте: кто же будет терпеть шпионов у себя под боком. Английские власти на моем месте церемониться бы не стали: шлепнули за милую душу! Что, скажете: нет? Да, ладно, можете не отвечать, я и сам знаю: шлепнули бы. Так зачем я вам понадобился, my darling ?
Хелен открыла сумочку и извлекла из нее что-то свернутое в трубку. Прежде чем развернуть, глянула в лицо генерала, освещенное газовыми фонарями, стоящими вдоль центральной дорожки сквера; она словно тянула время, пытаясь вызвать его заинтересованность. Но Муравьев ждал с невозмутимым видом. Хелен медленно развернула свиток и повернула его так, чтобы свет от фонарей падал на него.
- Вам знакомо это лицо?
Муравьева качнуло, будто он получил внезапно тот самый апперкот: слегка повернув голову, на него смотрела Катрин с портрета Гау, того, который он не смог выкупить и который достался князю Барятинскому.
- Откуда он у вас? - севшим до сипоты голосом спросил генерал.
- Значит, знакомо. - Хелен свернула плотную бумагу в трубку и убрала свиток в сумочку. - Надеюсь, вы понимаете, что означает наличие у нас этого портрета?
- Его выкрали у князя Барятинского…
- Скажем так: позаимствовали на память. Но я спрашиваю не о том, как он у нас появился, а для чего?
- Для чего? - повторил Николай Николаевич. Понял, что прозвучало глуповато, но он все еще не пришел в себя от появления в его жизни снова этого прекрасного и в то же время злополучного портрета, и в голове гуляли завихрения.
- Как я держала сейчас в руках портрет вашей жены, так мы держим в руках ее саму. Пока что фигурально, - добавила Хелен, с удовольствием отметив, как дернулся Муравьев, - однако в любой момент это может случиться фактически…
- Не смейте мне угрожать! - хриплым от ярости голосом перебил ее генерал.
- Это не угроза, а предупреждение, поскольку все зависит от вас, my darling.
Хелен просто купалась в волнах бессильной (как она считала) ярости могущественного генерал-губернатора, от взгляда и слова которого трепетала половина России. "Как же умен и дальновиден сэр Генри, - думала она, - что не позволил мне тривиально убрать этого пошлого чиновника. Не-ет, вот так вот подцепить на крючок, чтобы затрепыхался, холодным потом покрылся и на что угодно был готов - это и есть высший класс профессионала-разведчика. Пусть противник оценит твои возможности, твою власть над его слабостями, пусть прочувствует неизбежность своего падения - и он весь твой, со всеми потрохами. И сэр Генри даже повторил со вкусом: with all giblets !"
- Вы, очевидно, хотите, чтобы я остановил продвижение России на Амур? - сдержав себя, хмуро спросил Муравьев. - Так я сразу скажу: машина запущена, и у российского императора нет видимых причин, чтобы ее остановить.
Он говорил внешне спокойно, а внутри все трепетало в тревоге за Катрин. От этих негодяев-джентльменов можно ожидать чего угодно: они ведь действуют, опираясь лишь на голый расчет. И, между прочим, убеждены, что так и должен вести себя нормально мыслящий человек. Об этом ему поведал в одну из встреч в Петербурге Лев Алексеевич Перовский, много общавшийся с британцами по окончании битвы при Ватерлоо, участником которой ему довелось быть, и в командировках в Англию после назначения его министром уделов и управляющим Кабинетом его величества.
- Мы хорошо знаем принципы работы вашей машины. От вас требуется только одно - не форсировать сплавы по Амуру. Все остальное выполнят ваши бюрократы. Вернее, не выполнят, если ваш император не будет их пинать.
- Я три года долбил, как дятел: нужны сплавы, нужны сплавы, нужны сплавы - и вдруг замолчу? У кого-то это, конечно, вызовет облегчение, но у императора - точно! - подозрение: мол, что-то тут не так. - Муравьев задумался. Хелен ждала. - Другое дело - если сплав запустить и он провалится - к примеру, из-за непроходимости Амура.
- Это самое лучшее, что можно придумать! - искренне воскликнула Хелен.
- Вы так думаете? - Муравьев тяжело посмотрел на нее. - Хорошо, примем этот вариант. И что, мне надо что-то подписать?
- Нет. Мы используем более надежный способ.
- И какой же? - по-прежнему мрачно полюбопытствовал генерал. А сам подумал: "Наверное, устроят что-нибудь компрометирующее. Ну и пусть, сейчас главное - увезти Катюшу из Европы, а там - Бог не выдаст, свинья не съест".
- Если вы нас обманете, наш удар возмездия будет абсолютно неожиданным и сокрушительным.
Такая фраза из уст хорошенькой женщины прозвучала столь высокопарно, что Муравьев невольно усмехнулся. Хелен оскорбилась:
- Это слова моего шефа, а он их на ветер не бросает.
- Не сомневаюсь. - Муравьев покосился на сумочку в ее руках. - А вот насчет портрета - нельзя ли…
- Нельзя, - оборвала Хелен. И добавила, смягчая резкость: - Это собственность отдела, генерал, и не в моей компетенции ею распоряжаться.
Он кивнул: мол, понимаю, понимаю…
Она встала. Поднялся и Муравьев.
- Прощайте, my darling general! - Под ее насмешливостью он вдруг с удивлением различил нотку горечи и не смог на нее не откликнуться, напомнив ей о недавнем прошлом:
- Прощайте… Алиша.
Она вскинула голову, встречая его грустный взгляд, отвернулась, шагнула от скамьи, но сразу обернулась:
- Кстати, наша машина тоже запущена, и в день "X" произойдет то, что должно произойти. Опередить нас вы не сможете, устоять - тоже, так давайте хотя бы избежим лишних жертв с обеих сторон.
- Это касается и моей жены, - твердо и тяжело сказал Николай Николаевич. - Учтите, если с ее головы упадет хоть волос…
- Не упадет, - ответила она, уже уходя. - Делайте свое дело.
- Вот именно: делай свое дело - и будь что будет, - задумчиво произнес генерал, глядя ей вслед.
Глава 7
1
- Сашенька! - Николай Романович Ребиндер со вскрытым письмом в руке прошел в будуар жены. - Ты только взгляни, Сашенька, от кого мне пришло послание. От самого канцлера Нессельроде!
Александра Сергеевна сидела за пяльцами - вышивала. Она тяжело переносила первую беременность - всего-то три месяца! - и домашний доктор посоветовал ей для отвлечения внимания от тошноты заняться рукоделием. Екатерина Ивановна Трубецкая "во глубине сибирских руд" обучилась сама разным видам вышивания и научила всех четырех дочерей, так что Саша с большой охотой последовала совету врача. Более того, маймачинский амбань, узнав о недуге юной жены кяхтинского градоначальника, прислал мастерицу сучжоуской вышивки шелком по шелку, и та научила Сашеньку этому древнему искусству. Чтобы вышить даже простенькую картинку по-сучжоуски, нужно потратить месяцы кропотливого труда, а именно это и требовалось в Сашином положении. Она выбрала сюжет "Бабочки на цветах вишни" и уже третью неделю с удовольствием занималась им, стараясь путем тщательного подбора ниток передать тончайшие оттенки рисунка. После завтрака и прогулки садилась за пяльцы и не отрывалась до обеда. Вот и сейчас муж застал ее столь увлеченной работой, что она даже не слышала его слов и шагов. Пяльцы стояли у окна, чтобы было удобным освещение; солнечный свет пробивался через кисею летних штор, обрисовывая тонкий изящный профиль, оттененный волнистыми каштановыми волосами.