4
Взяв с собой 15 человек команды, художника Любавина и подпоручика Орлова, Невельской за двадцать два дня обошел на транспорте "Байкал" вокруг острова и еще раз убедился в том, что лучшего места, чем Тамари-Анива, для высадки десанта нет. Близилась осень, поэтому Геннадий Иванович направился в Императорскую Гавань и 6 августа заложил там пост Константиновский (8 человек во главе с урядником, им оставили 850 пудов муки и крупы, чего должно было хватить, даже с избытком, на всю зимовку), поставив перед начальником поста задачу - построить на зиму жилье и, как обычно, наблюдать за появлением иностранных судов, оповещая их о принадлежности края России.
Девятого августа "Байкал" пришел в Де-Кастри, в основанный Бошняком пост Александровский, который возглавлял мичман Разградский, веселый, никогда не унывающий молодой человек.
Пост размещался в большой полуземлянке на берегу залива, в ней жили сам Разградский, два казака и тунгус, служивший переводчиком. Возле строения, ближе к воде, возвышался довольно высокий флагшток с Андреевским флагом, сделанный из неошкуренной березы ("Где только нашли такую стройную?" - подумал Невельской. В Приамурье берез было великое множество, но все какие-то корявые, свиловатые.) Позади полуземлянки виднелась поленница дров, а за ней - несколько штабелей не слишком толстых бревен, видимо, заготовки для строительства.
Все это капитан охватил одним взглядом еще при подходе шлюпки к берегу.
Команда поста выстроилась у флагштока для встречи начальника экспедиции. Мичман был в форменном сюртуке и морской фуражке, казаки и тунгус - в козлиных гулами и кожаных штанах шерстью наружу, заправленных в торбаза и олочи . Лица исхудавшие, небритые; в руках казаков - кремневые ружья, у тунгуса - копье-пальма, из-за спины торчит лук, сбоку на перевязи - колчан со стрелами. Все держатся бодро, молодцом.
Шлюпка заскрипела носом по полоске галечника, служившей своеобразной пограничной линией между владениями моря и суши. Невельской спрыгнул на берег и, слегка увязая сапогами в сыпучем песке, пошел к флагштоку. За ним направились Любавин и Орлов.
Разградский шагнул навстречу капитану, вскинул пальцы к козырьку фуражки и звонким, почти мальчишеским голосом доложил:
- Ваше высокоблагородие, команда Александровского поста в честь прибытия в Татарский пролив первого русского корабля построена под флаг в полном составе. Больных и раненых нет. Командир поста мичман Разградский.
"В честь прибытия… первого русского корабля…" - Невельской, отдавая честь, на этих словах невольно оглянулся на свой любимый бриг, вставший на якорь в кабельтове от берега.
"А ведь и верно: "Байкал" - первый в Татарском проливе! С чем тебя, милый, и поздравляю!" Геннадий Иванович усмехнулся, скомандовал "Вольно!" и, позвав мичмана прогуляться по берегу, спросил:
- А иностранцы, Григорий Данилович, вас не жаловали?
- Никак нет, Геннадий Иванович. - Разградский погрустнел. - Сплошные хозяйственные работы: валим деревья, ловим рыбу, охотимся… Надо бы строить казарму - людей не хватает.
- Я и тунгуса у вас заберу. Ненадолго - поведет нас к Кизи, потом вернется. А людей для строительства дам. Четырех человек.
- Неужто Дмитрия Ивановича? Он ведь у нас знатный строитель!
- Нет, не Орлова. Дмитрий Иванович на "Байкале" пойдет к западному берегу Сахалина, там на пятидесятом градусе есть небольшая бухта, Он высадится с пятью человеками, заложит с ними пост Ильинский, а сам двинется на юг до мыса Крильон в поиске мест для новых постов. Не хотел я их основывать раньше занятия Тамари-Анива, да, видно, придется: слишком уж запаздывает десант с Камчатки.
- Жаль, что не Орлова, - вздохнул Разградский, думая о своем. - Мы бы с ним казарму живо поставили. Надоело в сырой землянке. Это сверху тут сухой песок, а копни чуть глубже… Вы зайдите, Геннадий Иванович, посмотрите своими глазами.
- Сейчас и зайду, - кивнул Невельской. Он остановился, оглядывая панораму залива - широкую спокойную акваторию, окаймленную заросшими лесом буро-зелеными скалами, защищающими залив от ветров; в северной части выход в Татарский пролив частично перекрывали два острова, расстояние между которыми было примерно с милю, южнее и подальше располагался третий остров. Справа в залив впадала река Сомнин, а рядом с постом звенел чистой водой ручей Соколиный. - Прекрасная гавань! - воскликнул капитан. - Когда-нибудь здесь обязательно будет портовый город с железной дорогой. Жаль только, замерзает на целых пять месяцев.
- Ну, к тому времени, когда здесь город построят, а уж тем более железную дорогу, - сказал, улыбаясь, мичман, - я думаю, у нас будут мощные ледокольные пароходы.
- Возможно, возможно, - кивнул Невельской. - Но до того времени пока еще далеко, а потому нам следует все силы приложить, чтобы найти для Отечества незамерзающие гавани.
Они пошли обратно к флагштоку, под которым на чурбачке уже сидел и рисовал в альбоме Андрей Любавин, а подпоручик Орлов, собрав вокруг себя казаков и прибывших на шлюпке матросов, что-то чертил прутиком на песке.
- Дмитрий Иванович, Андрей, - окликнул их Невельской, - прошу внимания. Андрей, завтра мы уходим к озеру Кизи, там уже все должно быть готово к основанию Мариинского военного поста. Поэтому рисовать можете лишь до вечера. Дмитрий Иванович, вы свое задание знаете, а здесь дайте людям необходимые советы, как строить казарму…
- Я этим и занимаюсь, - откликнулся Орлов, прервав речь начальника.
Невельской молча пропустил его слова и затем продолжил, как ни в чем не бывало:
- …выберите подходящее, хорошо защищенное место и не забудьте снабдить строителей инструментами и гвоздями.
- Все будет исполнено в точности, Геннадий Иванович, - отрапортовал подпоручик и, краснея, добавил: - Простите, что перебил. Увлекся…
- Ладно, Дмитрий Иванович, здесь все свои, а вот при чужих - смотрите! - И даже пальцем погрозил капитан.
- Есть смотреть! - бодро и с явно лукавой интонацией ответствовал Орлов.
Все вокруг заулыбались, достоверно зная, что начальник экспедиции со своими товарищами никогда не держится субординации и ради дела стерпит любую вольность. А значит, нечего и волноваться.
- Геннадий Иванович, зачем я вам нужен в Кизи? - спросил Любавин. - Может, мне лучше пойти с Дмитрием Ивановичем к Сахалину? Я бы продолжил рисовать карту пролива. Вот и карту этого залива надо уточнить.
- С картой залива еще успеется: у Бошняка есть все промеры. А с проливом, пожалуй, вы правы. Полная карта нам очень даже пригодится, особенно с указанием всех течений и фарватеров. - Невельской улыбнулся в усы, глаза блеснули хитрецой. - Иностранцам показывать не будем, обойдутся. По крайней мере, пока. Потом, конечно, секреты открыть придется. Но это - потом, когда Россия утвердится на этих берегах, и нам перестанут угрожать всякие там Англии, Франции да Америки.
- А Китай? - спросил Разградский. - Мы ведь все время оглядываемся на Китай.
- Это наше правительство оглядывается. И даже не правительство, а канцлер граф Нессельроде боится. Сам же придумал какое-то мифическое китайское войско, и сам же его боится. Впрочем, - помрачнел Геннадий Иванович, - может, сам и не боится, а государя пугает, чтобы не пустить Россию на эти берега - оставить их той же Англии.
Глава 5
1
- Что случилось ты можешь наконец мне сказать?!! - Отчаянный выкрик, даже вопль, Ивана Васильевича не оставил бы, наверное, равнодушным самого заскорузлого человека. Двухгодовалый Васятка, игравший в своей кроватке, испуганно заплакал, однако Элиза даже не посмотрела в сторону сына, - стиснув зубы, с каменным лицом, она собирала свои вещи, разбросанные по ее обыкновению в обеих выделенных ей с Ваграновым комнатах.
Элиза вообще никогда не отличалась стремлением к порядку: богемные привычки, впитанные ею вместе со звуками виолончели с подросткового возраста, ничуть не изменились за четыре года пребывания в Иркутске, хотя здесь у нее не было концертной костюмерши, которая прибирала бы ее туалеты. Иван, наоборот, с малых лет приученный отцом-охотником к тому, чтобы каждая вещь находилась на предназначенном ей месте - чтобы руку протянул и взял даже с закрытыми глазами, на охоте от этого может и сама жизнь зависеть, - поначалу пытался как-то воздействовать на возлюбленную, но быстро понял всю безнадежность этой затеи и махнул рукой.
Назревавшее в их отношениях охлаждение, которое Иван Васильевич воспринимал как тяжелую болезнь, после рождения сына, казалось, начало уходить. В Элизе проснулись материнские чувства: она сама кормила Васятку грудью, ласкала ребенка, гуляла с ним по аллее на берегу Ангары - в тележно-санной мастерской молодого купца-промышленника Чурина по заказу Вагранова сделали легкую детскую коляску для лета и кузовок на санках для зимы, - а перед сном пела французские колыбельные, и в глазах ее светилась нежность. Так, по крайней мере, казалось Ивану Васильевичу. Он еще раз просил Элизу перейти в православие и обвенчаться, но та категорически отказалась, ее даже не вдохновил рассказ Катрин о дочери наполеоновского офицера Жанетте Полине Гёбль, которая последовала в Сибирь за своим женихом - декабристом Иваном Анненковым и обвенчаюсь с ним в Чите, приняв православие и став Прасковьей Егоровной.