Спустя какое-то время их капитан назначил молодого, но храброго и выносливого, а главное, удачливого бойца своим помощником - лейтенантом. Капитаном (или кондотьером) "компании" - так называлась рота ландскнехтов - был дворянин, рыцарь. Все имелось у него - и стать, и зычный голос, так необходимый в бою, и благородное происхождение, и рубился он знатно, да вот беда - не разумел грамоты. В отличие от Карстена - для детей Дитмаршена посещение школы было обязательным. Там изучали "семь свободных искусств" - грамматику, риторику, диалектику, арифметику, геометрию, астрономию и музыку. Возможно, это обстоятельство и сыграло основную роль в возвышении Карстена Роде.
Дисциплина в компании поддерживалась очень суровыми мерами - телесными наказаниями (за неисполнение приказа), а в случае тяжких преступлений (бегства с поля боя) и смертной казнью. Наказания назначал капитан, и исполнялись они перед общим строем. Порка строптивца или расстрел труса служили средством воспитания не только наказуемого, но и его товарищей.
Снабжение компании обеспечивалось, как правило, маркитантами. Обычно ландскнехты почти не делали сбережений, поэтому такая торговля была очень выгодной и недостатка в снабженцах не наблюдалось. Так уж случилось, что Карстен Роде влюбился в юную маркитантку, в жилах которой текла изрядная примесь цыганской крови. Смуглая черноглазая красотка так вскружила ему голову, что бравый лейтенант, наплевав на воинский долг, должность и контракт с кондотьером, оставил компанию, не забыв прихватить с собой ротную казну. Естественно, по совету маркитантки. Сам он до этого недодумался бы - воров в Дитмаршене днем с огнем нельзя было сыскать. Дитмаршенцы старались воспитать своих детей честными, грамотными и трудолюбивыми.
Любовь закончилась быстро - на расстоянии в двадцать лье от лагеря ландскнехтов. Она буквально испарилась... вместе с накоплениями наивного глупца Карстена и содержимым ящика с казной роты. Ветреная девица ушла от него ночью, когда он спал, даже не попрощавшись. Наступило отрезвление и раскаяние, но было уже поздно. Беглый лейтенант ужаснулся своего поступка. Теперь отрезаны все пути - и домой, и к ландскнехтам, образ жизни которых ему импонировал, и в Голштинию, и в другие земли королевства. Карстен Роде знал - обманутый в своих лучших чувствах капитан постарается достать его даже из-под земли.
В Дитмаршене его ждал позор, а в лагере ландскнехтов - презрение боевых товарищей и расстрел. Единственным местом, где не могла достать карающая длань кондотьера, было море. Недолго думая, Карстен Роде стал подданным датского короля и записался в каперы. Спустя короткое время, изучив морскую науку (благо подготовка у него была фундаментальной), молодой дитмаршенец стал капитаном корсаров. А уж оружием он владел так, как никто другой из морской вольницы. Все-таки служба в роте ландскнехтов многое ему дала по этой части.
* * *
- Карстен, ты что, уснул стоя?!
Крик Ганса Дитрихсена почти над самым ухом заставил вздрогнуть капитана, ударившегося в воспоминания. Он с недоумением посмотрел на штурмана, лицо которого было искажено страхом, и спросил:
- Что случилось?
- А ты не видишь?! Пираты!
- Где?! - всполошился и Карстен Роде.
- Вон там! Посмотри направо!
Пиратские посудины выплывали из молочной туманной дымки словно призраки. Они появились совсем не с той стороны, откуда их можно было ждать. Похоже, пираты обосновались на Аландских островах с их тысячами шхер. А это значило, что они находятся под покровительством Швеции. Потому что на Даго, насколько было известно Карстену Роде, в основном базировались морские разбойники, свободные от любых обязательств, - весьма разношерстная компания.
Там обретались остатки витальеров и ликеделеров, которых разгромили, объединившись, Тевтонский орден и Ганза, а также набирающие силу флекселинги - новая напасть Балтийского моря, и "свободные художники" - пираты всех мастей, не признающие над собой никакой власти, за исключением выборного капитана.
Изрядно поредевшие, они участвовали как каперы на фризской службе в морской войне против голландцев, служили голштинскому дворянству, воевали против датчан, и даже время от времени поступали на службу к своему главному врагу и обидчику, Ганзейскому союзу. Но больше действовали на свой страх и риск. После гибели последнего предводителя ликеделеров Ганса Энгельбрехта большая их часть переместилась на Британские острова. Остались лишь самые отчаянные и упертые.
Карстен Роде пригляделся к пиратским судам. На флагмане - это был двухмачтовый военный когг - полоскался на ветру, обещавшем быстро разогнать туман, красный флаг с гербом правящей в Польше династии Ягеллонов - белым орлом Пястов. Капитан похолодел - у него с поляками в свое время были большие трения. И если он попадет к ним в плен... Лучше об этом не думать.
- Свистать всех наверх! К бою! - скомандовал Карстен Роде.
Звонкой трелью залился боцманский свисток, и на орудийной палубе началось шевеление. Боцман Клаус Тоде, старый морской волк, побывавшей не в одной передряге, тоже увидел неприятеля и с удивительным спокойствием поглядывал на ют, дожидаясь приказаний. Он, так же, как капитан и штурман, немало походил по морям в качестве капера. И деньги у него водились. Можно было спокойно вернуться в родной Дитмаршен и наслаждаться покоем в тени яблоневого сада, посаженного собственноручно еще в молодые годы, когда голова юного Клауса была переполнена различными идеями, планами и устремлениями. Но боцман не очень торопился "сушить весла".
Как-то в портовой таверне, в хорошем подпитии, Клаус признался, что лучше уж пойти на дно в славной баталии, чем каждый день отражать наскоки своей жены Фелиции, которая - отдадим дань справедливости - была весьма симпатичной особой, но обладала удивительно склочным характером.
- Ты в своем уме?! - воскликнул штурман. - Опомнись! У них там когг и четыре пинка. Это минимум сто фальконетов и картаун. А у нас всего семьдесят "соколов". Мы ведь сняли с других посудин половину пушек, чтобы взять побольше груза. Нам не выстоять! Нужно уходить в шхеры. Они не догонят.
- Нас?! - взвился, как ужаленный, Карстен Роде. - Ты, хочешь оставить остальные корабли, как приз, этим наглым ляхам?! Не бывать этому! Мы примем бой!
Одна только мысль о том, что сейчас он может потерять все нажитое потом и кровью - в прямом смысле, приводила его в исступление. Прижимистая крестьянская натура, неожиданно проснувшись в этот критический момент, мигом взбунтовалась против такого "святотатства", напрочь лишив осторожного и предусмотрительного Карстена Роде последних крох благоразумия.