Он стал думать ни о чём, просто слился с Драконом в ритме его бега, потом стал видеть природу кругом, и ему захотелось побыть одному. Погода была самая его любимая. Он вспомнил дом, отца, мать, Тверь, со злобой Елену Павловну, раздери её татары, Серафиму… Фёдор тряхнул головой, нет, Серафиму ему вспоминать не хотелось, к чёрту! К чёрту Серафиму! Фёдору было стыдно. Он себя затаптывал ногами, что ему нечего стыдиться, но ему было стыдно. А Серафима, – ярко вспыхнув в его сознании, – не захотела "к чёрту", и даже попыталась повести с Фёдором разговор. Фёдор не мог прогнать её, странным получался разговор – Фёдор молчал, а Серафима смотрела и не открывала рта. Так было хуже всего – Фёдор это уже знал. И разговор был как болотная трясина, когда каждое движение спастись только приближало воду к горлу и к губам. Серафима молчала, а у Фёдора не было сил даже просто поднять руку на уровень плеча, а не то чтобы замахнуться, чтобы прогнать.
Сейчас ему нужно было что-то другое, отвлечься, кто-то другой, и он вспомнил, что ротмистр сказал, что командир в отряд наконец-то назначен, и ещё вспомнил, что вчера отряд должен был получить ещё два пулемёта к двум уже полученным. Всего в отряде должно было быть восемь пулемётов, это сильно удивляло солдат: не в каждом полку пулемётов было столько, да ещё все новенькие и с полным боекомплектом. Из-за этого роптали, мол, а в кого стрелять-то будем?
"Вот я щас с этим и разберусь, к приезду командира-то! А ты пока постой-погоди! – сказал он Серафиме и погрозил: – Я ть-тя!" – и стал заворачивать коня, но Дракон заупрямился и потянулся мордой к луже на дороге.
"Ах ты ж, балда балдой! – в сердцах подумал про себя Жамин и соскочил. – Гнал почти пятьдесят вёрст, а щас напоить забыл!" В луже вода была стоялая, и Жамин повёл Дракона в ближний грот.
Дорога, по которой ехал Фёдор Гаврилович Жамин, была красивая: слева высилась сплошная, поросшая старыми деревьями и ползучими растениями крутая стена скал, а справа, извиваясь шёлковой лентой, текла чёрная река. Бурая прошлогодняя трава уже подалась местами свежей зелёной, и всё это вместе смотрелось как в балаганчике, в театре, на сцене с нарисованной красотой. И никуда не хотелось.
В дикой стене скал было несколько больших и малых гротов, большие были высокие, они были похожи на арки, как будто древний великан, предок здешних людей, выпил чего-нибудь крепкого, присел на скалы отдохнуть и кривым острым ногтем поковырялся.
Внутри самого большого грота, высотой в три, а то и четыре человеческих роста и глубиной шагов в десять, прямо из каменной стены сочилась вода, стекала, накапливалась по краю, вытекала из грота и пропадала в мягкой земле, а потом в реке.
Февральский день заканчивался, и гроты стояли чёрные.
Жамин соскочил, взял Дракона за оголовье и завёл в грот поить и вдруг услышал за спиной:
– Беги её, чего ты ждёшь от ней участия, сочувствия, быть может… Зачем же мысль тебя тревожит?.. Зачем с неё не сводишь ты очей?..
Голос был мужской и тихий. Фёдор от неожиданности замер и услышал, как зашуршал песок. Грот был настолько велик, что, войдя в него с конём, Фёдор видел, что впереди темно и по сторонам темно.
"Кто это здесь?" – подумал он и повернулся на голос.
– …Любви ты ждёшь, хоть сам ещё не любишь, не правда ли? Но знаешь, может быть, тебе придётся страстно полюбить, тогда себя погубишь ты, погубишь…
Фёдор повернулся так, что ослеп от контрастного света снаружи, но краем глаза он видел, что в тени у стены грота стоит офицер в накинутом на плечи офицерском пальто и в фуражке. Фёдор проморгался. Офицер медленно шёл к нему, и под его сапогами шуршал песок.
– Взгляни, как эта ручка холодна, как сжаты эти губы… Что за горе искусно скрыто в этом взоре… Ты видишь, как грустна она… Бледна…
Офицер тихо декламировал и смотрел Жамину в глаза.
– Вижу, прапорщик, вы имеете намерение напоить здесь вашего изумительного чистокровного? Не советую!
Жамин пришёл в себя.
– Так точно, ваше высокоблагородие! Прапорщик особого отряда двенадцатой армии Северного фронта Жамин! – Он разглядел на кителе прапорщика знак лейб-гвардии кирасирского его величества полка и на рукаве пальто нашивку за побег из плена.
– Молодцом, прапорщик! – отозвался поручик.
Он остановился, и Жамин мог его рассмотреть. Поручик был высокий, одет в накинутое на плечи пепельного цвета офицерское пальто с золотыми погонами и жёлтыми петлицами, безукоризненно белую фуражку с жёлтым околышем, это подтверждало его принадлежность к лейб-гвардии кирасирам его величества. Он натягивал цвета beige с капелькой крови лайковые перчатки, сапоги на нём были не по форме, а берейторские с отворотами в тон перчаткам.
– Это стихи Льва Мея… очень хороший поэт, только немного забытый, а зря…
Жамин стоял, смотрел и слушал нарядного и красивого поручика.
– …а поить тут коня не советую, чтобы не навлечь на себя немилости местного населения. Они считают воду здесь, в этих гротах, чуть ли не святой, местные женщины даже ходят сюда для омовения и омоложения, поэтому… – Поручик остановился.
Жамин смотрел.
– А я поручик Смолин, назначен к вам командиром вашего отряда, – продолжил поручик, он выглянул из грота и свистнул, так неожиданно, что Жамин вздрогнул и услышал топот копыт и почувствовал, что его Дракон заволновался.
К входу в грот подскакали двое, один, судя по всему денщик, он был на гнедом дончаке, другой какой-то странно одетый, но в таких же берейторских с отворотами, только жёлтыми сапогах на чистокровном караковом жеребце. Он держал на длинном поводу буланого в белых носках гунтера.
– А я вижу по вашему замечательному другу…
– Дракон его зовут, ваше высокоблагородие! – отчеканил Жамин, он понял, что вот таким вот странным образом он встретился со своим командиром.
– Хорош, – сказал поручик. – И, судя по вашему Дракону, я вижу, что вы человек денежный!.. – закончил он.
Денщик и другой всадник соскочили на землю, взяли гунтера с обеих сторон за оголовье и подвели к поручику, тот подал колено, денщик поддержал, и поручик легко вскочил в седло, гунтер тут же встал свечкой, поручик ударил его плёткой в пах, и гунтер сделал прыжок. Поручик налёг ему на шею, и тогда их настиг другой всадник, успевший взобраться в седло, тот, который был обут в берейторские сапоги с жёлтыми отворотами. Он махнул плёткой перед самыми глазами гунтера, и гунтер остановился. Жамин понял, что этот странный является свитой гвардейского поручика, что он…
Уже на успокоившемся гунтере поручик поехал к Жамину, тот тоже успел вскочить в седло и правил к поручику.
– Мой грум, он же берейтор, – поручик махнул в сторону странного, – его зовут Джонни, хотя один чёрт он ни бельмеса не смыслит по-русски. А эту сноровистую сволочь, – говорил поручик, поглаживал гунтера по шее и улыбался Жамину, – я купил неделю назад, дорого обошёлся. Ну что же, прапорщик, провожайте в расположение.