- О, да простит вас Бог, сэр, и да поможет вам осознать ваши проступки! - воскликнула Джини, придя в ужас от подобной неукротимости чувств.
- Аминь, - ответил Стонтон, - если я заблуждаюсь в моих чувствах. Но повторяю, что, несмотря на мое желание принять участие в этом деле, я не стремился быть в нем главарем, ибо предвидел, что огромная ответственность, которая ляжет на меня в ту ночь, помешает мне оказать должную помощь Эффи. Тем не менее я поручил надежному другу переправить ее в безопасное место, как только наша мрачная процессия покинет тюрьму. Но ни мои торопливые угрозы, с которыми я смог обратиться к ней в этой спешке, ни более настойчивые убеждения моего товарища, разговаривавшего с ней, когда толпа хлынула в другую сторону, не смогли убедить несчастную девушку покинуть тюрьму. Все его доводы не произвели никакого впечатления на обреченную жертву, и он был вынужден оставить ее, чтобы позаботиться о собственной безопасности. Он представил мне все это дело именно так; но, может быть, он убеждал ее не столь настойчиво, как это сделал бы я сам.
- Эффи поступила правильно, оставшись там, - сказала Джини, - и я люблю ее за это еще больше.
- Почему ты так говоришь?
- Вы не поймете меня, сэр, даже если я и объясню вам, почему я так говорю, - ответила Джини, - ибо те, которые жаждут крови своих врагов, не могут испить из Источника Живого.
- Надежды мои, - продолжал Стонтон, - были, таким образом, вторично разбиты. Тогда я решил добиться ее оправдания в суде через твое посредство. Как и где я пытался осуществить этот план, ты, конечно, не забыла. Я не виню тебя за отказ; я убежден, что он был основан на принципах, а не на равнодушии к судьбе твоей сестры. Что же касается меня, то можешь считать меня одержимым: я не знал, к кому обратиться, все мои попытки кончились неудачей, и в этом безнадежном состоянии, преследуемый со всех сторон, я решил использовать в своих целях влиятельное положение моей семьи. Я бежал из Шотландии, я прибыл сюда; мой измученный и несчастный вид вынудил моего отца простить меня, ибо родительские чувства не остывают даже к самым худшим из сыновей. И здесь, терзаемый душевными страданиями, каким не позавидует и осужденный преступник, я ожидал суда над твоей сестрой.
- Не предпринимая никаких шагов, чтобы помочь ей? - спросила Джини.
- До последней минуты я надеялся на благоприятный исход дела; только два дня тому назад роковое известие дошло до меня. Я немедленно принял решение. Я оседлал мою лучшую лошадь, чтобы как можно скорее достичь Лондона и, явившись к сэру Роберту Уолполу, прийти с ним к соглашению: получить помилование твоей сестры за выдачу ему в лице наследника знатного рода Уиллингэмов - знаменитого Джорджа Робертсона, сообщника Уилсона, взломщика Толбутской тюрьмы и прославившегося главаря толпы в деле Портеуса.
- Но разве это признание спасло бы мою сестру? - спросила в удивлении Джини.
- Да, потому что это была бы для них выгодная сделка, - сказал Стонтон. - Королевы любят месть, так же как и их подданные. Ты в своем неведении и не подозреваешь, что это та отрава, которую любят вкушать все - от принца до крестьянина, - а премьер-министры стремятся угодить своим властителям, потакая их страстям. Жизнь никому не известной сельской девушки? Да разве только это! За голову главаря такого дерзкого мятежа, положенную к ногам ее величества, я мог бы потребовать самый драгоценный камень из царской короны - и мне бы наверняка не отказали. Все мои другие планы провалились, но этот удался бы наверняка. Однако Бог справедлив и не удостоил меня этой чести добровольно возместить твоей сестре все зло, которое я ей причинил. Я не проехал и десяти миль, как моя лошадь - самое быстрое и надежное животное в этом краю - оступилась на ровной дороге и упала вместе со мной, словно сраженная пушечным выстрелом. Я получил серьезное повреждение и был доставлен сюда в том плачевном состоянии, в каком ты меня сейчас видишь.
Когда молодой Стонтон закончил свой рассказ, слуга открыл дверь и голосом, который должен был служить скорее сигналом, чем объявлением о посетителе, произнес:
- Его преподобие, сэр, поднимается наверх, чтобы поухаживать за вами.
- Бога ради, Джини, спрячься в том шкафу! - воскликнул Стонтон.
- Нет, сэр, - ответила Джини, - в том, что я нахожусь здесь, нет ничего дурного, и я не стану так позорно скрываться от хозяина дома.
- Но подумай только, - вскричал Джордж Стонтон, - как выглядит…
Прежде чем он закончил фразу, его отец вошел в комнату.
Глава XXXIV
Что может от грехов юнца отвесть?
Прощенье, ласка? Долг, закон иль честь?
Крабб
Когда старший мистер Стонтон вошел в комнату, Джини встала и спокойно поклонилась ему; он был крайне удивлен, застав сына в таком обществе.
- Очевидно, сударыня, - проговорил он, - я ошибся, отнесясь к вам с уважением; мне следовало бы поручить этому молодому человеку, с которым вы уже, очевидно, давно знакомы, выяснить у вас все обстоятельства и выступить в вашу защиту.
- Я оказалась здесь, сама того не желая, - ответила Джини. - Слуга сказал мне, что его господин хочет поговорить со мной.
- Будет мне сейчас взбучка, - пробормотал Томас. - Черт бы ее побрал, чего ради она суется со своей правдой, ведь могла бы сболтнуть первую пришедшую на ум небылицу!
- Джордж, - сказал мистер Стонтон, - если ты теперь, как и прежде, не обладаешь никаким чувством собственного достоинства, ты мог избавить хотя бы своего отца и его дом от такой возмутительной сцены, как эта.
- Клянусь моей жизнью, сэр, моей душой! - воскликнул Джордж, спуская ноги с кровати и пытаясь встать.
- Твоей жизнью! - с печальной суровостью прервал его отец. - А что это была за жизнь? Твоей душой? Увы! Разве ты заботился когда-нибудь о ней? Раньше исправь их, а уж потом клянись ими в знак своей искренности!
- Клянусь моей честью, сэр, вы несправедливы ко мне, - ответил Джордж Стонтон. - Все дурное, что вы говорите о моем прошлом, - правда, но в данном случае вы упрекаете меня незаслуженно. Клянусь честью, что это так!
- Твоей честью! - повторил отец с выражением укоризны и презрения и, отвернувшись, обратился к Джини:
- А что касается вас, молодая особа, я не спрашиваю и не жду объяснений, но как отец и как священник прошу вас немедленно покинуть этот дом. Если рассказанная вами романтическая история не явилась лишь предлогом, чтобы проникнуть сюда (а судя по компании, в которой вы к нам явились, оно именно так и было), то мировой судья, которого вы найдете в двух милях отсюда, разберется в вашей жалобе лучше, чем я.
- Этого не будет, - сказал Джордж Стонтон, вставая на ноги. - Сэр, от природы вы добры и отзывчивы, и вы не превратитесь в жестокого и негостеприимного человека по моей вине. Выгоните отсюда этого негодяя, уже навострившего уши, - он указал на Томаса, - и дайте мне нюхательной соли или что у вас там есть под рукой, пока я не потерял сознания, - и я обещаю объяснить вам в двух словах, что связывает эту молодую женщину со мной. Ее доброе имя не должно пострадать из-за меня. Я и так причинил уже достаточно зла ее семье, и я знаю слишком хорошо, что такое потеря репутации.
- Выйди из комнаты, - обратился ректор к слуге и, когда тот подчинился приказанию, плотно прикрыл за ним дверь. - А теперь, сэр, какое новое доказательство вашего бесчестного поведения вы можете мне представить? - суровым тоном спросил он сына.
Молодой Стонтон собрался отвечать, но в такие ответственные минуты, как та, что теперь наступила, люди, обладающие, подобно Джини Динс, спокойной решительностью и ровным характером, имеют преимущество над более пылкими, но менее уравновешенными натурами.
- Сэр, - обратилась она к старшему Стонтону, - вы имеете безусловное право спрашивать вашего собственного сына о причинах его поведения. Но из уважения ко мне не делайте этого, ибо я здесь только случайная путница, которая вам ничего не должна и ничем не обязана. Правда, вы, может быть, считаете, что я должна вам за еду, но в моей стране как богатый, так и бедный охотно накормят чем могут тех, кто в этом нуждается, и если я не предложила вам денег, то только потому, что считала подобный поступок оскорбительным для такого дома, как этот, и потому, что не знала обычаев этой страны.
- Все это хорошо, - сказал не без удивления ректор, не зная, чему приписать слова Джини: простоте или дерзости, - все это, может быть, и очень хорошо, но я хочу кое-что уточнить. Почему ты не дала высказаться этому молодому человеку и помешала ему разъяснить (а он говорит, что может это сделать) отцу - его лучшему другу - те обстоятельства, которые сами по себе кажутся весьма подозрительными?
- Он может говорить о своих собственных делах все, что ему угодно, - ответила Джини, - но не следует ничего рассказывать о моей семье и моих друзьях без их на то согласия; а так как их здесь нет и они не могут сами за себя высказаться, я умоляю вас не задавать мистеру Джорджу Роб… я хочу сказать - Стонтону, или как его там зовут… никаких вопросов обо мне или моей родне; и еще я хочу сказать, что если он меня не послушается и будет отвечать вам, то, значит, он не христианин и не джентльмен.
- В жизни не встречал ничего более удивительного, - сказал ректор и, бросив испытующий взгляд на простодушное и ясное лицо Джини, повернулся внезапно к своему сыну. - Ну, а что скажете вы, сэр?
- Что я слишком поспешно дал вам обещание, сэр! - отвечал Джордж Стонтон. - Я не имею никакого права говорить о семейных делах этой молодой женщины без ее на то согласия.
Старший мистер Стонтон удивленно переводил глаза с одного на другого.