- Смеяться будем позже, - отрезал Шаверни. - Благосклонность регента - мое последнее достояние, да и то я получаю его из вторых рук. Поэтому мне хотелось бы, чтобы мой высокочтимый кузен был в курсе событий. Если мы можем помочь регенту в его поисках…
- Принц, мы всецело в вашем распоряжении, - послышались голоса.
- И кроме того, - продолжал Шаверни, - это дело Невера, всплывшее через столько лет, занимает меня больше любого романа. Кузен, у тебя есть хоть какие-нибудь подозрения?
- Нет, - ответил Гонзаго.
И тут же, словно в голову ему пришла какая-то мысль, добавил:
- Впрочем, есть один человек…
- Что за человек?
- Вы слишком молоды и не можете его знать.
- Как его зовут?
- Этому человеку, - продолжал размышлять вслух Гонзаго, - вполне может быть известно, чья рука поразила беднягу Филиппа де Невера.
- Его имя? - со всех сторон послышались голоса.
- Шевалье Анри де Лагардер.
- Он здесь! - опрометчиво воскликнул Шаверни. - Конечно, это человек в черном домино.
- Что такое? - оживился Гонзаго. - Вы его видели?
- Дурацкая история. Мы, разумеется, в жизни не видели этого Лагардера, кузен, но если он случайно оказался на этом балу…
- Если он случайно оказался на этом балу, - подхватил принц Гонзаго, - то я возьмусь показать его королевскому высочеству убийцу Филиппа де Невера!
- Я здесь! - произнес позади них чей-то низкий, мужественный голос.
Услышав его, Гонзаго вздрогнул так, что Носе пришлось поддержать принца, чтобы он не упал.
7. АЛЛЕЯ
Принц Гонзаго помедлил, прежде чем обернуться. Видя его замешательство, клевреты сбились с толку и растерялись. Шаверни нахмурился.
- Это и есть человек по имени Лагардер? - спросил он и положил ладонь на эфес шпаги.
Наконец Гонзаго обернулся и бросил взгляд на человека, произнесшего: "Я здесь!" Тот стоял неподвижно, скрестив руки на груди. Маски на его лице не было.
Гонзаго с трудом выдавил:
- Да, это он.
Принцесса, поначалу погруженная в свои думы, при имени Лагардера, казалось, спустилась на землю. Теперь она внимательно слушала, но встать с места не решалась.
Этот человек держал в руках ее судьбу.
Лагардер был одет в придворный костюм из белого атласа, шитого серебром. Это был все тот же красавчик Лагардер, даже в большей степени, чем раньше. Его фигура, ничуть не утратив гибкости, стала более внушительной. Лицо его светилось умом, волею и благородством. Неизъяснимые кротость и печаль смягчали его пылающий взор. Страдание идет на пользу людям великодушным, и перед Гонзаго стоял великодушный человек, который много страдал. Но в то же время он походил на бронзовую статую. Подобно тому, как ветры, дожди, снега и грозы бессильны перед бронзой, так и время, усталость, горе, радость и любовь не оставили следа на гордом облике этого человека.
Он был молод и красив; золотисто-коричневатый оттенок, оставленный на его коже испанским солнцем, очень шел к его белокурым волосам. Контраст был удивительный: гордое и смуглое лицо солдата в обрамлении мягких кудрей.
На балу можно было найти не менее дорогие и ослепительные костюмы, чем у Лагардера, но такой осанки не было ни у кого. Лагардер выглядел, как король.
Он даже не ответил на жест Шаверни, который явно гдтов был распетушиться. Шевалье лишь быстро взглянул на принцессу, словно хотел сказать: "Подождите", после чего взял Гонзаго за правую руку и отвел в сторонку.
Гонзаго и не пытался сопротивляться.
Пероль вполголоса предупредил:
- Господа, будьте наготове.
Шпаги были тотчас вынуты из ножен. Госпожа Гонзаго встала между двумя собеседниками и кучкой молодых повес.
Лагардер молчал, и Гонзаго сам спросил у него прерывающимся голосом:
- Сударь, что вам от меня нужно?
Они стояли перед люстрой, их лица были ярко освещены. Оба побледнели, их взгляды скрестились. Через несколько секунд Гонзаго от напряжения заморгал и опустил глаза. Яростно топнув ногой, он попытался высвободить руку и повторил:
- Сударь, что вам от меня нужно?
Но его рука попала в железные клещи. Он не только не сумел высвободиться, но и почувствовал нечто странное. Лагардер все так же невозмутимо продолжал сжимать ему руку. Пальцы Гонзаго хрустнули, словно в тисках.
- Вы делаете мне больно! - выдавил он; пот струился у него по лицу.
Анри не ответил, продолжая стискивать руку врага. У Гонзаго вырвался сдавленный крик боли. Его правая рука невольно перестала сопротивляться. Тогда Лагардер, все такой же безмолвный и холодный, сдернул с руки у него перчатку.
- Неужели мы станем терпеть такое, господа? - вскричал Шаверни, шагнув вперед и угрожающе подняв шпагу.
- Велите своим людям держаться подальше! - приказал Лагардер.
Гонзаго повернулся к сообщникам и сказал:
- Господа, прошу вас, не вмешивайтесь.
Кисть его руки была обнажена. Лагардер прикоснулся пальцами к длинному шраму, который виднелся на запястье у Гонзаго.
- Моих рук дело, - прошептал он с сильным волнением.
- Да, ваших, - невольно скрипнув зубами, подтвердил Гонзаго. - Я помню, мне напоминать об этом не надо.
- Лицом к лицу мы сталкиваемся с вами впервые, господин Гонзаго, - медленно проговорил Анри, - но это не последний раз. У меня были лишь подозрения, я должен был заручиться доказательствами. Вы - убийца Невера!
Гонзаго судорожно рассмеялся.
- Я - принц Гонзаго, - подняв голову, тихо сказал он. - У меня хватит миллионов, чтобы купить все правосудие на земле, а господин регент смотрит на все моими глазами. У вас есть против меня лишь одно средство - шпага. Ручаюсь, что вы не осмелитесь ее обнажить!
С этими словами он бросил взгляд в сторону своих телохранителей.
- Господин Гонзаго, - ответил Лагардер, - ваш час еще не пробил. Я сам выберу место и время. Однажды я вам сказал: "Если вы не придете к Лагардеру, Лагардер сам к вам придет". Вы не пришли, и вот я здесь. Бог справедлив, Филипп де Невер будет отомщен.
Он выпустил руку Гонзаго, и тот отступил сразу на несколько шагов.
Но Лагардеру он был больше не нужен. Шевалье повернулся к принцессе и почтительно поклонился.
- Сударыня, - проговорил он, - я к вашим услугам. Принцесса бросилась к мужу и зашептала ему на ухо:
- Если вы предпримете что-нибудь против этого человека, сударь, я встану у вас на пути!
Гонзаго достаточно владел собой, чтобы скрыть гнев, от которого кровь вскипела у него в жилах. Он подошел к своим приспешникам и сказал:
- Этот человек желает в один миг отобрать у вас состояние и будущее, но он безумец, судьба сама отдает его в наши руки. Следуйте за мной.
Он прошел к крыльцу и отворил дверь, ведущую в покои регента.
Ужин накрыли во дворце и под большими навесами во дворе. В саду подавался десерт. Аллеи опустели, и только кое-где виднелись запоздавшие гости. Присмотревшись, мы разглядели бы в их числе баронов де Барбаншуа и де ла Оноде, ковылявших из последних сил и то и дело повторявших:
- Куда мы идем, господин барон? Куда?
- Ужинать, - отозвалась мадемуазель Сидализа, проходившая мимо под ручку с каким-то мушкетером.
Вскоре Лагардер и принцесса Гонзаго оказались одни на прелестной аллее, тянувшейся позади улицы Ришелье.
- Сударь, - дрожащим от волнения голосом заговорила принцесса, - я только что услышала ваше имя. Прошло двадцать лет, и ваш голос пробудил во мне мучительные воспоминания. Это вы, я уверена, взяли у меня мою дочь в замке Келюс-Таррид.
- Да, это был я, - ответил Лагардер.
- Почему вы в ту ночь обманули меня, сударь? Только отвечайте откровенно, умоляю вас.
- Потому что так велел мне милосердный Господь, сударыня. Но это длинная история, подробности которой вы узнаете позже. Я защищал вашего мужа, слышал его предсмертные слова, я спас вашу дочь, сударыня, - неужто вам всего этого мало, чтобы довериться мне?
Принцесса взглянула на него и тихо проговорила:
- Господь отметил ваше лицо печатью честности, но не знаю - меня так часто обманывали.
Голос Лагардера прозвучал холодно, чуть ли не враждебно:
- У меня есть доказательства происхождения вашей дочери.
- Вы имеете в виду слова "Я здесь", которые недавно произнесли?
- Я узнал их, сударыня, не от вашего мужа, а от его убийц.
- Значит, это вы тогда сказали их во рву замка Келюс?
- И благодаря этому ваше дитя родилось во второй раз, сударыня.
- Кто же произнес их сегодня, в гостиной особняка Гонзаго?
- Мое второе "я".
Принцесса глубоко задумалась над словами собеседника.
Разговор между спасителем девочки и ее матерью никак не мог обойтись без горячих излияний. Он завязался подобно поединку дипломатов, который непременно должен закончиться окончательным разрывом. Почему? Потому что между собеседниками находилось сокровище, к которому оба относились одинаково ревниво. Потому что спаситель имел на него право, мать тоже. Потому что мать - несчастная женщина, сломленная горем, и мать - гордячка, которую одиночество только закалило, никак не могли поладить друг с другом. И потому, наконец, что спаситель, глядя на эту женщину, не хотевшую открыть ему свое сердце, был охвачен недоверием и страхом.
- Сударыня, - снова холодно заговорил Лагардер, - вы сомневаетесь в том, что речь действительно идет о вашей дочери?
- Нет, - ответила принцесса Гонзаго, - что-то мне говорит, что моя дочь, моя бедная дочь в самом деле у вас в руках. Какую цену вы попросите за это сказочное благодеяние? Не бойтесь, что она окажется слишком высокой, сударь: за свою девочку я готова отдать полжизни.