Галунье от рождения был трусоват, но необходимость заставила его стать смельчаком. Из-за любого пустяка он мог пойти гусиной кожей, но дрался при этом, как черт.
Начался обмен рукопожатиями, настоящими мужскими рукопожатиями, от которых белеет кожа на руках и ноют пальцы; начались крепкие объятия; приходили в теснейшее соприкосновение шелк камзолов, вытертое сукно, облезлый бархат. В костюмах этих храбрецов можно обнаружить все, кроме белого белья.
В наши дни учителя фехтования или, выражаясь их языком, господа преподаватели науки фехтования, являются благонравными предпринимателями, добродетельными мужьями, прекрасными отцами и честно исполняют свои обязанности.
В семнадцатом же веке виртуоз колющих и режущих ударов был либо любимцем придворных и горожан, либо бедняком, которому приходилось крутиться и пускаться во все тяжкие, чтобы выпить свою порцию дрянного вина в скверной харчевне.
Середины здесь не было.
Наши друзья, собравшиеся в "Адамовом яблоке", наверно, знавали лучшие времена. Но солнце удачи для них закатилось. Явно, одна и та же гроза поразила их всех.
До появления Плюмажа и Галунье между тремя группами никаких дружеских сношений не было. Бретонец никого не знал. Немец поддерживал разговор только с итальянцем, а трое испанцев попивали вино в гордом обособлении. Но Париж уже и тогда был центром всех искусств. Такие люди, как Плюмаж-младший и Амабль Галунье, державшие открытый дом на улице Круа-де-Пти-Шан напротив Пале-Рояля, были известны всем виртуозам шпаги в целой Европе. Они послужили связующим звеном между тремя группами, которым сам Бог велел познакомиться и поладить. Лед был сломан, столы сдвинуты, кувшины тоже, и начались представления по всей форме.
Каждый сообщил свои титулы. Услышь их посторонний человек, у него волосы встали бы дыбом! Эти шесть рапир, висящих на стене, прикончили больше христианских душ, чем мечи всех палачей Франции и Наварры.
Бретонец, будь он гуроном, носил бы на поясе две-три дюжины скальпов; сполетанцу в снах могли являться десятка два с лишним призраков, а немец прикончил двух гауграфов, трех маркграфов, пятерых рейнграфов, одного ландграфа и теперь искал бургграфа.
Но все это было ничто в сравнении с испанцами, которые просто купались в крови своих бесчисленных жертв. Пепе-Убийца, он же Матадор, по его словам, меньше трех человек одним махом не протыкал.
К чести гасконца и нормандца, мы можем отозваться о них лишь самым лестным образом: в кругу этих фанфаронов они пользовались всеобщим уважением.
Когда были опустошены все кувшины и шумная похвальба несколько поутихла, Плюмаж обратился к собравшимся:
- А теперь, красавчики мои, потолкуем о наших делах. Позвали служанку, которая с трепетом приближалась к этим каннибалам, и велели ей принести еще вина. Это была толстая брюнетка с небольшой косиной. Галунье сразу нацелил на нее артиллерию своих влюбленных взглядов; он хотел было пойти за нею под предлогом, что, дескать, надо бы проследить, чтобы она нацедила вина похолодней, но Плюмаж ухватил его за шиворот.
- Ты обещал властвовать над своими страстями, дружок, - с укоризной промолвил он.
Тяжело вздохнув, брат Галунье сел. Когда толстуха принесла вино, ее отослали, велев более не возвращаться.
- Красавчики мои, - начал Плюмаж-младший, - мы с братом Галунье не ожидали встретить столь блистательное общество здесь, вдали от городов, от многолюдных столиц, где обычно вы и применяете свои таланты.
- Скажи-ка, - прервал его наемный убийца из Сполето, - Плюмаж, саго mio, известны ли тебе города, где сейчас есть работа?
И все остальные согласно закивали с видом людей, полагающих, что их достоинства недостаточно вознаграждаются. Сальданья поинтересовался:
- А ты не знаешь, зачем нас тут собрали?
Гасконец открыл было рот для ответа, но почувствовал, как брат Галунье наступил ему на ногу.
Плюмаж-младший, хоть и считался в этой паре номинальным главой, имел обыкновение следовать советам своего помощника, осторожного и благоразумного нормандца.
- Я знаю только, - начал он, - что нас вызвали…
- Это я, - прервал его Штаупиц.
- И что обычно, - продолжал Плюмаж, - когда вызывают нас с братом Галунье, надо кого-то прикончить.
- Caramba! - воскликнул убийца. - Когда дело поручают мне, других звать нет нужды!
Каждый принялся развивать эту тему в меру своего красноречия и хвастливости, после чего Плюмаж подвел итог:
- Так что же, нам придется иметь дело с целой армией?
- Нет, мы будем иметь дело с одним-единственным дворянином, - ответил Штаупиц.
Штаупиц был приближен к особе господина де Пероля, доверенного лица принца Филиппа Гонзаго.
Это заявление было встречено взрывом хохота.
Плюмаж и Галунье смеялись громче других, но нога нормандца все так же оставалась на сапоге гасконца.
Это означало: "Позволь, я поведу".
Галунье с самым простодушным видом поинтересовался:
- И как же зовут этого великана, который будет сражаться с восемью?
- Из которых, раны Христовы, каждый стоит полудюжины добрых вояк! - добавил Плюмаж.
Штаупиц ответил:
- Герцог Филипп де Невер.
- Но говорят, он при смерти! - воскликнул Сальданья.
- Еле дышит! - добавил Пинто.
- Совсем обессилел! Лежит в постели! В последней стадии чахотки! - наперебой кричали остальные.
Плюмаж и Галунье не произнесли ни слова. Нормандец чуть заметно кивнул и отодвинул свой стакан. Гасконец последовал его примеру.
Их внезапная серьезность не могла не привлечь внимания остальных.
- Что вы знаете? Что вам известно? - посыпалось со всех сторон.
Плюмаж и его помощник молча переглянулись.
- Какого дьявола! Что все это значит? - воскликнул изумленный Сальданья.
- Можно подумать, - вступил Фаэнца, - что вы собираетесь бросить дело.
- Не слишком-то обольщайтесь, красавчики, - веско промолвил Плюмаж.
Слова его были заглушены громогласными протестами.
- Мы видели Филиппа де Невера в Париже, - кротко произнес брат Галунье. - Этот умирающий доставит вам хлопот.
- Нам! - ответил хор голосов.
Возгласы эти сопровождались презрительным пожатием плеч.
- Вижу, - заметил Плюмаж, обведя взглядом своих коллег, - вы даже не слыхали про удар Невера.
Все широко раскрыли глаза и насторожились.
- Удар старого мэтра Делапальма, - пояснил Галунье, - которым он уложил семерых фехтмейстеров между рынком Руль и заставой Сент-Оноре.
- Все эти секретные удары - вздор! - закричал Пепе Убийца.
- Крепкая нога, острый глаз и хорошая защита, - объявил бретонец, - плевал я на все секретные удары.
- Битый туз! Полагаю, красавчики, нога у меня крепкая, глаз острый и защита тоже неплохая, - с достоинством заметил Плюмаж.
- У меня тоже, - добавил Галунье.
- Одним словом, нога крепче, и глаз острей, и защита верней, чем у любого из вас…
- А доказать это, - со своей обычной мягкостью предложил Галунье, - мы готовы, ежели вам будет угодно, хоть сейчас.
- И тем не менее, - продолжал Плюмаж, - удар Невера не кажется мне вздором. Он трижды нанес мне укол у меня в академии. Вот так-то вот…
- И мне тоже.
- Укол в лоб, между глазами, три раза подряд.
- И мне три раза, в лоб, между глазами!
- Три раза подряд, а я даже шпагу поднять не успел, чтобы парировать!
Шестеро наемных убийц слушали теперь весьма внимательно.
Никто уже не смеялся.
- Значит, - перекрестившись, заявил Сальданья, - это не секретный удар, а колдовство.
Маленький бретонец сунул руку в карман, где у него, очевидно, лежали четки.
- Так что, красавчики мои, правильно созвали всех нас, - торжественно произнес гасконец. - Тут говорили про армию;, так вот, я предпочел бы иметь дело с целой армией. Поверьте мне, на свете есть только один человек, способный противостоять со шпагой в руке Филиппу де Неверу.
- И кто же он? - раздались шесть голосов.
- Маленький Парижанин, - ответил Плюмаж.
- Ну, это дьявол, а не человек! - с неожиданным восторгом воскликнул Галунье.
- Маленький Парижанин? - раздались голоса. - А как зовут этого вашего Маленького Парижанина?
- Его имя всем прекрасно известно. Его зовут шевалье де Лагардер.
Похоже, это имя и вправду было известно всем мастерам шпаги, поскольку среди них воцарилось молчание.
- Я никогда не встречал его, - произнес наконец Сальданья.
- Тем лучше для тебя, дорогуша, - объявил Плюмаж. - Он не любит людей вроде тебя.
- Это тот, которого называют красавчиком Лагардером? - осведомился Пинто.
- Тот, что убил трех фламандцев под стенами Санлиса? - понизив голос, спросил Фаэнца.
- Тот, что… - начал было Жоэль де Жюган.
Но Плюмаж не дал ему договорить, произнеся с пафосом:
- Лагардер только один, второго нет!