– Ида Иокай ведь тоже уехала из колонии. Ей неоднократно делали выгодные предложения. В Палестине ощущается сильный недостаток во врачах. Сначала она отказывалась. Но от людей нельзя же требовать вечной преданности. В конце концов она соблазнилась одним особенно блестящим предложением и уехала. – На мгновение они замолкли. Гитель опустила глаза. Она не видела слез, которые медленно катились по щекам Агари.
– А… он? – наконец вырвалось у нее.
Гитель вздохнула.
– Он? Он еще жив. Это все, что я могу тебе сказать.
– Он жив!
– Да. Это чудо. Когда стало известно, что ты не возвратишься и мадемуазель Вейль лишилась рассудка, мы не надеялись, что он долго продержится. Но этот человек обладает совершенно непонятной, сверхъестественной энергией. Ты ведь помнишь его состояние, когда ты уехала от нас. Ты можешь себе представить, что сделалось с ним, когда от тебя не было больше известий. Он был на краю гибели, но остался жив. Каким чудом – непостижимо. Но он почти ослеп. Иногда он целыми днями не произносит ни слова. Его борода и волосы поседели.
– А он когда-нибудь говорит обо мне? – спросила Агарь.
– Никогда, – ответила девочка.
По временам до них доносился все более и более усиливавшийся шум аплодисментов. Агарь вытерла слезы и отрывисто спросила:
– Сколько в настоящее время колонистов в "Колодезе Иакова"?
– Тридцать.
– Как? Тридцать?
– Двое из тех, что были при тебе, умерли, остальные уехали.
– Новых, значит, не прислали?
– В Палестину приезжают все реже и реже, а те, которые приезжают, говорят, заранее знают о месте своего назначения и делают все возможное для того, чтобы не попасть в "Колодезь Иакова".
– Скажи мне, как ты решилась поехать в Париж?
– Я поняла, что так нужно, и потом я думала, что ты вернешься назад.
– Я не о том говорю. Как ты все устроила, где ты взяла деньги? Ты предупредила кого-нибудь?
– Я никого не предупреждала. Я только оставила письмо, что возвращусь не позже чем через месяц.
– А деньги у тебя были?
– Уже давно я думала поехать и найти тебя. Когда мадемуазель Вейль отправилась в больницу, она мне оставила свои золотые часы и два или три колечка. Я их продала. Кроме того, у меня было немножко своих денег. Этого было достаточно для поездки сюда. У меня ничего нет на обратный путь, но это ничего, так как я чувствую, что возвратиться без тебя свыше моих сил. Я почему-то была уверена, что если только найду тебя, то без тебя назад не поеду. Теперь другое дело. Я начинаю понимать, что приехать в Париж – еще не самое трудное. Самое трудное…
Агарь растерянно посмотрела на нее, как бы умоляя не продолжать.
Но девочка закончила:
– Самое трудное, как я поняла, это уехать.
– Уехать? Что ты хочешь сказать?
Гитель не ответила. Она взяла руку молодой женщины и нежно ласкала ее.
– Агарь, – восторженно шептала она. – Боже мой, как ты прекрасна!…
Танцовщица хотела высвободить руку, и манто соскользнуло с ее плеч. Она осталась полуобнаженная, в роскошном платье из парчи и золота.
– Боже, Боже мой! Это ожерелье! Это платье! Как ты красива и как ты, должно быть, счастлива, Агарь! – глухо вскрикнула Гитель.
– Не смотри на меня! – резко сказала Агарь.
В то же время она быстрым движением натянула на плечи манто, как бы желая защитить от глаз девочки свои драгоценности и обнаженность.
Первое действие кончилось. Изо всех дверей зала с шумом и гамом хлынула толпа зрителей.
Агарь наклонилась к Гитель:
– Слушай, – сказала она, – слушай внимательно. Ты возьмешь свое пальто и шляпу, а потом…
Она подвела ее к окну.
Отсюда была видна площадь Французского театра, освещенная электрическими фонарями, отражающимися в мокром от мелкого дождя асфальте.
– Видишь, там, налево, почти на середине площади, возвышение с часами. Пойди туда сейчас же и жди меня. Через десять минут я приду.
Агарь быстро спустилась вниз. По дороге она на мгновение остановилась перед зеркалом и мельком взглянула на свое отражение. Только теперь она поняла, чего ей будет стоить эта жертва.
В ложе она застала только Жана Риго и графа де Биевра.
Увидев ее, оба радостно воскликнули:
– Наконец! Как вы себя чувствуете? Ну и беспокоились же мы!
– Вы не встретили остальных? – спросил де Биевр. – Они ищут вас по всему театру. Гильорэ пошел с одной стороны, Люси Глэдис с другой. Только что пришедший Поль Эльзеар присоединился к ним.
– В чем дело? Вам уже не плохо? – взволнованно спросил появившийся Гильорэ.
– Я вам всем очень благодарна и прошу извинить меня, – обратилась к ним Жессика. – Мне гораздо лучше, чем раньше, но я думаю, что было бы неблагоразумно в таком состоянии ехать в Бринуа. Завтра я совсем оправлюсь, а сегодня думайте, что я больна! Скажите Королеве Апреля, что я очень сожалею…
– Я поеду с вами, – тотчас же выпалил Гильорэ.
– Вот так скверная история! – процедил Жан Риго.
– Ничуть, – ответила Агарь. – Вы, дорогой друг, – обратилась она к Гильорэ тоном, не допускающим возражений, – вы должны послушаться меня. Я хочу, чтобы вы предоставили меня на этот вечер моей печальной судьбе и одиночеству. Согласны, не правда ли? До свидания.
– Позвольте мне, по крайней мере, проводить вас до дома.
– Нет, – сказала она со все увеличивающимся раздражением.
Де Биевр, внимательно следивший за малейшим движением в лице Агари, тронул плечо Гильорэ.
– Лучше не настаивайте, – прошептал он.
Очутившись одна, она облегченно вздохнула. Но самое трудное было впереди. В вестибюле, ведшем к выходу, она столкнулась с Полем Эльзеаром.
– Наконец вас нашли, – заговорил он холодным тоном, плохо скрывавшим беспокойство, отражающееся на его лице.
Танцовщица остановилась.
Ее бледность ужаснула Поля Эльзеара.
– Жессика! Что с вами?
С усилием она заставила себя улыбнуться.
– Простите меня. Видите, я не совсем здорова, я должна ехать домой.
– Домой? Вы не будете у Королевы Апреля? Хорошо, тогда я тоже еду к вам.
– Это невозможно.
В первый раз, после того как Агарь стала любовницей Гильорэ, журналист, в течение двух месяцев отказывавшийся видеть ее, говорил с ней с таким волнением и нежностью.
– Вы должны пойти к Королеве Апреля, – слабо промолвила Агарь. – Обещайте мне, я не хочу быть причиной…
– Я пойду, – сказал он. – Я пойду, но с одним условием. Раньше я провожу вас домой. Я не хочу вас оставить одну в таком состоянии. И потом, так больше не может продолжаться. Я должен говорить с вами. Я столько должен вам сказать, Жессика…
– Нет, нет! – с ужасом воскликнула она. – Оставьте меня, идите к ним! Я должна быть одна, одна!
Он продолжал настаивать.
– Я умоляю вас! – почти простонала она, и он осекся на полуслове.
Гитель ждала в условленном месте. Они сели в такси, которое через четверть часа довезло их до дома Агари. Она позвонила. Горничная открыла дверь.
– Мадам! – воскликнула она, отступая при виде своей госпожи.
– Ничего, Женни, я немножко устала. Я должна была уехать из театра. Я скоро вас позову. Теперь оставьте нас одних.
Пройдя с Гитель в свою комнату и усадив ее в кресло, она, скинув манто, лихорадочно зашагала по комнате. И наконец, сев за письменный стол, принялась писать письмо. Гитель видела, как в ее длинной белой руке дрожало перо.
Агарь запечатала конверт, написала адрес и позвонила. На пороге комнаты появилась Женни.
– Завтра утром, как только вы встанете, вы отнесете это письмо господину Полю Эльзеару, на Рю-Вивьен, 31. Это все. Спокойной ночи, Женни, вы мне больше не нужны. Да! Если позвонят и будут справляться о моем здоровье, скажите, что я дома и чувствую себя лучше.
Ливший всю ночь дождь превратил в озера поля, окружавшие лесистый холм, на котором была построена вилла, предподнесенная господином Домбидо Королеве Апреля.
Небо все еще хмурилось, когда на другой день около восьми часов утра один из автомобилей, стоявших в гараже, подкатил к ее подъезду.
Это был автомобиль де Биевра.
Немного спустя граф вышел в сопровождении Поля Эльзеара. Прежде чем сесть в автомобиль, они одновременно подняли воротники.
– Прекрасная погода! – сказал де Биевр.
– Мне совестно, что я заставил вас ехать в такой дождь, – начал Поль Эльзеар.
– Я ведь сам предложил поехать с вами, – запротестовал старик.
Автомобиль тронулся, брызнув целым фонтаном грязи.
– Не слишком быстро, Этьен, – заметил де Биевр, наклонившись к шоферу. – Не опрокиньте нас в какой-нибудь овраг. Не забывайте, что мы не в купальных костюмах, мой друг.
Около трех часов утра, когда ужин близился к концу и настроение, бывшее все время подавленным, еще более упало, Поль Эльзеар изъявил желание отправиться на автомобиле в Меллин, а оттуда поехал первым поездом в Париж. От отговаривался тем, что должен еще к полудню написать несколько статей для своей газеты, но остался, уступив настояниям де Биевра, который обещал рано утром сопровождать его. Приглашенные еще спали в роскошных комнатах, приготовленных Королевой Апреля, когда автомобиль графа направился по дороге в Париж, которая, извиваясь между темными мокрыми деревьями, выходила на затопленные прогалины.
Под влиянием угрюмой тишины утра и смутной тоски, являющейся следствием не слишком весело проведенной ночи, оба молчали.
– Забавно, – наконец прошептал де Биевр.
– Это можно было предвидеть, – жестко усмехнулся Поль Эльзеар.
– Что можно было предвидеть?