- И пятидесятиградусные тоже. Но при сухом морозе и сухой шерсти. А здесь они страдают оттого, что постоянно мокрые. Мы закупили собак гиляцкой породы, сэр, которые в течение столетий используются на Дальнем Востоке не только гиляками, но всеми уважающими себя русскими каюрами. В Антарктиде они не подведут.
- Но я слышал, что лучший из ваших псов тоже заболел.
- Качка и холодная морская купель едва не доконали этого пса, он отказывался от еды и, кажется, смирился с гибелью. Но я закидал его в сено, где за сутки он ожил, отогрелся и теперь уже ест, как все. Еще одного пса смыло волной за борт, но, к счастью, следующая волна вернула его на палубу. Все мы очень удивились такому странному спасению, поэтому дружно выхаживаем этого пса.
Скотт поднялся из-за стола, медленно прошелся вдоль него и, остановившись напротив каюра, с иронической ухмылкой спросил:
- Если бы вам, господин Гирёв, представилась возможность одному дойти на нартах до полюса, вы решились бы?
- Между Сахалином и Амуром я намотал столько миль, что хватило бы на путь от Южного полюса до Северного, - спокойно заметил каюр. - Дайте мне одного попутчика - и я готов выступить.
В течение какого-то времени Скотт удивленно всматривался в исполосованное морщинами лицо каюра, а затем без какой-либо иронии поинтересовался:
- И каким же видится вам этот поход? Как вы организовали бы его?
- От последнего склада, заложенного вспомогательной группой, мы уйдем с двумя нартами, груженными провизией и кормом для ездовых, да еще с десятком запасных собак, - каюр произносил это с такой твердостью, словно вопрос о его личном походе к полюсу уже был делом решенным. - Вернемся на одних нартах, пустив два с лишним десятка собак на корм и собственное пропитание.
- Э, да вы, оказывается, уже все обдумали?! И даже выработали свой план покорения полюса.
- Не обдумавши все как следует, на такое дело идти не стоит, - очевидно, забывшись, по-русски ответил Дмитрий, но Сесил сразу же перевел его слова. - У нас, у сахалинских каюров, не зря говорят, что "Ледовый тракт только потому и существует, что исправно платит дань смерти".
4
Выслушав перевод этих слов, Скотт попросил лейтенанта повторить их и только потом согласно кивнул.
- Наверное, так оно на самом деле и происходит. Вы, простой каюр, уверены, что, получив необходимые инструменты, сумели бы обнаружить полюс, точнее, установить его местонахождение по астрономическим наблюдениям?
- Не уверен, - продолжал переводить его ответы Мирз. - Особенно сомневаюсь в том, что астрономическим определениям простого русского каюра поверили бы в Англии. Полюс - это ведь не верстовой столб на почтовом тракте, а черт знает что и чем помеченное. Поэтому-то и спутник мой должен быть человеком, способным определить, где именно этот пуп земли находится. Это все, что от него требуется, а уж я по компасу вести буду столько, сколько понадобится.
- Где вы нашли этого русского, Мирз? - едва заметно улыбнулся Скотт.
- Известно где - в России. По-моему, неплохой, знающий свое дело каюр.
- Разве не чувствуете, как он опасен? Того и гляди, сам рванет к полюсу, опережая нас.
- Он и в самом деле опытный каюр. Снежная пустыня для него столь же привычна, как для нас - английские лужайки.
- Без вас к полюсу не уйду, - тоже с улыбкой заверил капитана Дмитрий Гирёв. - С вами - пожалуйста. Так что берите меня в спутники, господин полковник флота, - не ошибетесь.
Прежде чем ответить, англичанин решительно покачал головой.
- С удовольствием взял бы вас, каюр; такие люди лишними в экспедиции не бывают, но… вы ведь подданный Российской империи. Само ваше появление на полюсе тут же позволит русскому императору заявить свои претензии на него и на всю разведанную нами часть Антарктиды.
Каюр наткнулся на холодный, явно высокомерный взгляд англичанина, и так и не понял: шутит он или же всерьез опасается, что появление на полюсе русского каюра может вызвать настоящий имперский переполох.
- Если понадобится, я готов подождать вашего возвращения за полмили от полюса, - тоже всерьез произнес Гирёв, разве что глаза его по-прежнему излучали некую хитринку. - К слову, я слышал, что свои походы Амундсен проводит на собаках, приглашая с собой эскимосов, которые обычно идут впереди основной группы и строят для него снежные дома - иглу. Те самые, в которых веками спасались от пурги и морозов их предки. Если таким же способом он будет двигаться к Южному полюсу, то достигнет его, не обморозив ни одного человека. И дай-то бог, чтобы не оказался там раньше нас. Причем подданство проводников-эскимосов смущать его не станет.
- Да вы не только каюр, но и дипломат, - съязвил полковник флота.
- И, ради бога, не доверяйте тем, кто советует вам полагаться в этой ледовой пустыне на лошадей, - не придал значения его словам Гирёв. - Веками проверено, что в снегах да во льдах на лошадь надежды нет. Уж лучше бы приказали завезти сюда ездовых оленей.
Англичане переглянулись, и Мирз виновато опустил глаза, принимая на себя вину за бестактность подчиненного. Он-то прекрасно знал, что Нансен, Шеклтон, многие другие странники полярных пустынь тоже не советовали Скотту связываться с лошадьми, которых даже вдоволь напоить в Антарктиде - и то проблема, потому что для этого надо растопить множество снега, превращая его в десятки ведер воды. И это - при отсутствии какого-либо топлива, при невозможности разводить большие костры. А как быть со многими тоннами сена и прочего корма, без которых лошадкам, пусть даже таким невзрачным и неприхотливым, как пони, не обойтись?
Для Мирза и Гирёва не было тайной, что для девятнадцати пони Скотту пришлось загрузить на судно сорок пять тонн прессованного сена, плюс еще четыре тонны "вольного" сена для корма во время морского перехода, а также одиннадцать тонн отрубей и жмыха, превратив при этом судно в конюшню и плавучий сеновал. Но главная беда заключалась в том, что кони были совершенно не приспособлены к жизни в условиях ледовой пустыни.
И все же Роберт Скотт отдавал предпочтение именно им, своим лошадкам, питая при этом какое-то странное предубеждение к собакам и каюрам.
- Собачьи упряжки, лейтенант Мирз, без дела тоже не останутся, - уловил капитан озабоченность "ездовиков". - Поэтому тщательно осмотрите всех собак и продумайте, что можно сделать, чтобы все они сошли на берег пригодными для работы.
- Так или иначе, а к полюсу мы придем первыми, господин полковник флота, - попытался тот сгладить простодушную прямоту каюра. - Я в этом уверен.
- Мне бы вашу уверенность, лейтенант, - неожиданно парировал Скотт. - Многим я пожертвовал бы, чтобы проникнуться ею.
Ну а что касается любви к пони, то Роберт никогда и не скрывал своей увлеченности этими лошадками. Той увлеченности, которая сформировалась в его сознании еще в детские годы, когда, после подготовительных занятий с гувернанткой, он, в возрасте восьми лет, поступил в школу в Сток-Дэмэреле. Вот тогда-то ему и пришлось из загородного поместья Аутлендс каждый день добираться до школы на подаренном ему отцом пони Белло - спокойной, покладистой лошадке, словно бы понимавшей, что неопытный наездник ее - еще совсем ребенок.
Впрочем, этот пони запомнился Роберту так же хорошо, как и старая, вечно протекавшая шлюпка, "обитавшая" у маленького причала их родового озерца. Возвратясь из школы, Роберт тут же старался пересесть с "пони-рыцарского" седла Белло на эту шлюпку, которую в фантазиях своих возводил в ранг "императорской каравеллы", чтобы отправиться в очередное плавание по "бурному, наполненному пиратскими бригами океану". Увлечение этой "императорской каравеллой" как раз и подвигло его на поступление в Подготовительное военно-морское училище имени Форстера, расположенное в недалеком припортовом Стаббингтон-хаусе, благоденствовавшем на окраине Девенпорта.
Увы, к тому времени его отец, досточтимый Джон Скотт, уже отрекся от карьеры девенпортского судьи, разочаровался в общественной должности председателя местной Ассоциации консерваторов, разуверился в своей способности вывести в число преуспевающих свой пивоваренный завод (один из нескольких, существовавших к тому времени в Плимуте)…
И все во имя того, чтобы всецело предаться очередному сомнительному увлечению - ухаживанием за своим большим аутлендским садом. Роберт всегда считал это увлечение недостойным сына моряка и вообще джентльмена, однако никогда не решался высказывать отцу своего отношения к его странному занятию. Кто знает, говорил себе будущий покоритель Антарктики, вдруг в неприкаянной судьбе отца умирает великий садовод?!
Другое дело, что самого Кони, как называли в многодетной семье Скоттов старшего сына владельца поместья, ни садоводство, ни пивоварение не привлекали. Да и потребность длительное время находиться в тихом, захолустном Аутсленде - тоже страшила. Поэтому уже в тринадцать лет он сдал вступительные экзамены, выдержал суровый конкурс и стал гардемарином Королевского военно-морского флота, подготовка которого проходила на учебном судне "Британия", пусть и заякоренном на реке Дарт, но зато в нескольких милях от моря.
Кстати, первое, о чем ему и еще ста пятидесяти юнцам сообщил их корабельный боцман-наставник, как только они впервые построились на обветшавшей палубе учебного судна, что именно отсюда, из гавани ближайшего порта Дартмут, уходили на поиски славы и бессмертия крестоносцы короля Ричарда Львиное Сердце. Отсюда же, из залива Старт, уходили на битву с "Непобедимой испанской армадой" моряки действительно непобедимой английской королевской эскадры.