– Так ведь сами велели хворосту набрать, – ответил я и веток в огонь подбросил.
– А-а, понятно, – сладко зевнул старик и на другой бок повернулся.
На рассвете мы отчалили. А булгары на берегу остались, и Махмуд с ними. Пришел он в себя, значит. Но расстались мы мирно, выходит, никому про то, что с ним случилось, рассказывать он не стал. Золото мое у него обиду притупило, ну и пусть с ним. Мы уходили, а он все стоял и в гребцов вглядывался, видно, пытался понять – кто же из нас к нему ночью наведывался?
А перед нами разлилась широко Pa-река, и порой казалось мне, что я опять оказался посреди Океян-Моря, что вернулся на десять лет назад, что впереди, словно задремавший кит, лежит холодная земля Исландии. Где-то там ждет меня Могучий Орм, и Торбьерн, и Борн все так же теребит свой длинный нос, снаряжая драккар в далекое плавание.
На берегу забыли Одина и Тора,
Не хотите верить в Вальхаллу – не верьте!
Отнявшего жизнь не назовут вором,
Ветер попутный и нам, и смерти!
– Ты чего это распелся? – спросил Рогоз. – Это же вроде на свейском?
– Да, – кивнул я. – Песня хорошая. Из детства.
25 апреля 954 г.
Стольный город Великой Хазарии встретил меня первой весенней грозой. Ливень накрыл окрестности. Вода падала с неба сплошной стеной, молнии сверкали в поднебесье, а раскаты грома пригибали к раскисшей земле.
– Давай! Давай! – орал я рассвирепевшему небу и смеялся каждому новому удару, подставляя лицо под безжалостные пощечины дождя. – И это все?! – издевался я над грозой после очередного яростного раската. – Это все, на что ты способен? А еще Громовержец! Давай! – И, услышав мои издевки, Перун вонзал в землю новую стрелу.
– Что? – не унимался я. – Снова промазал? Эх, Побора на тебя нет, он бы тебя поучил, как стрелы в цель посылать. Недоносок!
– Ты чего орешь? – сквозь пелену дождя я не сразу и разглядел, кто это меня окликнул.
Привратник оказался древним стариком. Таким древним, что даже не верилось, что жить можно так долго. Вода заливала его изъеденное морщинами лицо и водопадом стекала со слипшейся в сосульку бороденки. Он еле стоял, неловко прикрывшись стареньким плащом, и казалось, еще немного, и его просто смоет потоками дождя.
– А чего вы тут позакрывали все? – ответил я. – Не видишь, что человек мокнет?
– Много вас тут таких подмоченных ходит – всем открывать, что ли? – И он побрел прочь от кованой решетки ворот.
– Эй, отче! – крикнул я ему вдогон. – Погоди! Мне Авраама бен Саула повидать нужно!
– Ступай, – ответил тот, не оборачиваясь. – Ступай отсель подобру-поздорову.
Он сделал еще шаг и вдруг замер. Постоял так немного, а потом повернулся да и выдал ни с того ни с сего:
– Что, Маренин выкормыш? Смеяться надо мной удумал?
– С чего ты взял, отче? – удивился я.
– А чего это ты по-нашенски говорить решил?
И только тут до меня дошло, что все это время мы разговариваем на родном мне, да, судя по всему, и старику языке. Я опешил. Вот уже полгода, с той поры как Стоян с Рогозом ладью обратно в Нов-город повели, я не слышал родной речи, и… на тебе! За тридевять земель от дома, в чужой земле, там, где и не ожидалось вовсе, со мной говорят понятными, ласкающими слух словами.
– Ты из каких краев будешь? – словно забыв о дожде, дед шагнул к воротам.
– Из древлянской земли, – ответил я.
– Земляк! – И откуда столько прыти взялось в этом изможденном теле? – Я же из вятичей, земляк!
"Ничего себе земляка нашел! – подумал я. – От Коростеня до вятичей почти три месяца пехом топать".
Но потом понял, почему так обрадовался старик, и тоже улыбнулся.
– Из вятичей? – хлопнул я себя ладонями по коленкам так, что от портов полетели брызги. – У меня же в вятских лесах знакомец есть, хоробр Соловей. Знаешь такого?
– Нет. Не знаю, – ответил старик, потом задумался и сказал грустно: – Не помню. Никого не помню, – и вздохнул горько.
И тут снова вдарил громушек и рассыпался по небу. Жалость к старику меня отчего-то по сердцу резанула. Вдруг подумалось, что и я таким забывчивым когда-нибудь стану.
– Так и быть, – сказал он. – Кто хозяин твой и что ему от ребе надобно?
– Нет у меня хозяина, – ответил я. – Мне самому он нужен. Я ему из Киева весточку привез.
– Из самого Киева? – удивился старик. – Что ж ты стоишь? Проходи давай, – он сдвинул задвижку на решетке ворот и приоткрыл створку. – Живее давай, а то промок я тут совсем.
Я шагнул на просторный, мощенный серым от дождя известняком двор.
– За мной иди, – велел старик и поковылял к дому.
– Как величать-то тебя? – спросил я его по дороге.
– Асир, – ответил он. – Только счастья я в жизни этой не много видел.
– А по-нашенски?
Он на мгновение остановился, задумался, а потом покачал головой:
– Не помню.
– Ну, ладно, – кивнул я, входя в дом, – Асир так Асир.
– Здесь побудь, а я сейчас хозяину доложу, – старик стал тяжело подниматься вверх по каменной лестнице. – Да отряхнись, а то вода с тебя ручьем бежит.
Я сбросил с себя потяжелевший от дождя плащ, огладил намокшую бороду и невольно поежился. Совсем не жарко было в этих сенцах, или как там они здесь называются? Каменное все вокруг, белое, холодное. Ни скамеек, ни лежаков, ни поставцов – стены голые, и оттого зябко.
Так же зябко было мне в Булгаре зимовать. Неласково встретило нас ханство Булгарское. Ра-река потрепала ладью нашу злой волной и ветрами студеными. Не такими страшными, как в Исландии, но тоже приятного мало. Однажды так дунуло, так подбросило, что ветрило пополам разодрало, мачту сломало и борт у ладьи попортило. Пришлось к берегу приставать и разруху чинить.
В Кашане-городке мы почти месяц стояли, пока все не исправили. Злился Стоян, да и было отчего – к торжищу опаздывал, боялся, что, пока до Булгара доберемся, цены упадут, а кому охота внакладе оставаться. Так что, как только снова на реку смогли мы ладью спустить, пришлось нам в работу пуще прежнего впрягаться.
Добрались мы до Булгара, когда по реке уже ледяная шуга поплыла. Ладья наша под вечер к пристани подошла, как раз солнышко за холмы садиться стало.
– В наволочь Хорсе гнездится, – вздохнул Рогоз. – Как бы ночью снег не пошел.
Мы канат причальный только бросить успели, а тут кто-то как завопит.
– Что это? – спросил я Рогоза. – Или режут кого?
– Нет, – ответил он. – Это волхвы местные народ на требу созывают.
– Чего же они так надрываются? – усмехнулся Просол.
– А ты рожу-то не криви, – урезонил его Ромодан-кормчий. – Всяк по-своему богов славит, и не тебе обычаи чужие осмеивать.
– Да я ничего, – стушевался малый.
– Ничего – это место пустое, – сказал кормчий. – Ты когда в город выйдешь, себя блюди, чтоб по поступкам твоим нас хаять не начали.
Пока грузали ладью опорожняли, Стоян нас на берег отпустил. Шумным мне град показался. Стены у Булгара каменные, башни высокие, а ворота широко распахнуты. Время осеннее – время торговое. Со всех концов света купцы товар везут. Торжище здесь Ага-Базар прозывается. Вот по этому базару мы и прошлись.
– Ой, что за лошадь чудная? – Просол глаза от удивления выпучил.
А я, хоть и не робкого десятка, однако от невидали такой за рукоять меча схватился.
– Это животина добрая, – Рогоз нам пояснил. – Верблюдой прозывается. Вишь, горбыль у нее какой? Она в том горбыле воду возит. Потому может по полю дикому целый месяц скакать и поклажу на себе тащить. За то купцы ее и ценят. Да не пужайся ты, – хлопнул он Просола по плечу. – Она же не лягается. Плюнуть может, ну так ты утрешься да дальше пойдешь.
– Чудеса! – не смог сдержать восхищения малой.
– То ли еще будет, – пообещал старик.
И прав Рогоз оказался – на Ака-Базаре чудес хоть отбавляй. Пестро вокруг и многоязыко. От товаров диковинных лавки ломятся, от каменьев и украшений ярких глаза разбегаются, только мне не до чудес базарных. Надо мне было Ильяса Косоглазого найти. Потому я потихоньку от своих отстал и на невольничий рынок отправился.
Пустым оказался рынок.
– Время для торгов не настало еще, – посетовал замухрышка-сторож. – По весне торги начнутся, а пока тихо у нас. Ловцы только по морозу в походы уходят, когда Священная река в лед оденется.
– А Ильяса мне где найти? – спросил я его.
– Косоглазый в домине своей живет. Во-он там, за бараками. А тебе чего от него нужно?
– Так, – отмахнулся я. – Поговорить нужно.
Дом у Ильяса и впрямь большим был, в два этажа и с пристройками. Глиной обмазан, мелом выбелен. Прав сторож – не дом, а домина.
Постучал я в ворота низкие, за тыном кобели забрехали.
– Кого там шайтан принес? – мне из-за двери крикнул неласково.
– Мне Ильяса бы повидать.
– Зачем тебе хозяин?
– Дело у меня к нему выгодное, – отвечаю.
Стихло все за тыном. Я постоял, подождал – никого.
– Чего они там? Вымерли, что ли? – собрался уже через забор лезть.
Слышу, шаги как будто. Точно.
Открылась калитка.
– Заходи, – говорят. – Хозяин принять может.