А тот как увидел чучело, так чуть ли не расплакался от радости. И так его покрутит и эдак. "Да у тебя, - говорит, - Матвей, золотые руки! - и поставил чучело на книжный шкаф. - А сможешь ли чучело морского зверя сделать, к примеру, тюленя?" - спрашивает. Я так и опешил. Не знаю, мол, но могу попробовать. Только для этого потребуется много толстой проволоки для каркаса и пеньки. "Проволоку, причем специальную, закупим в Копенгагене, а с пенькой, сам понимаешь, проблем не будет". И с тех пор, Макар, я почувствовал, что Андрей Петрович стал ко мне как-то по-другому относиться, ну, не просто как к прислуге. А мне страшно - вдруг, что сделаю не так, не оправдаю его доверия, - и тревожно посмотрел на Макара.
- Оправдаешь, Матвей, обязательно оправдаешь, - успокоил тот товарища. - У тебя, видать, талант по этой части, - вздохнул Макар, видимо, сожалея, что у него, как ни крути, такого таланта не просматривается…
Тут раздался звонок колокольчика, и Матвей метнулся к дверям адмиральской каюты.
* * *
Узнав, что полномочный министр и чрезвычайный посланник нашего двора в Дании, барон Николаи, возвратился из загородного дома, Беллинсгаузен с Лазаревым собрались поехать к нему.
- Ну что, Андрюша, готовься встречать своих помощников-натуралистов, - бодро сказал Фаддей Фаддеевич перед отъездом. - Посмотрим, что это за гуси такие иноземные… Мы пришли в Копенгаген первыми, поэтому выбирать ученого в нашу экспедицию будешь по своему усмотрению.
- Дай-то бог, Фаддей! Удачи! - напутствовал его Андрей Петрович.
* * *
Из поездки Фаддей Фаддеевич вернулся мрачнее тучи.
У Андрея Петровича, с нетерпением ожидавшего его возвращения, засосало под ложечкой…
- Вот сволочи! Трусы! - негодовал капитан, стараясь не встречаться с его взглядом, широким шагом меряя адмиральскую каюту.
И только несколько успокоившись, уже спокойнее пояснил:
- Наш посол получил от натуралистов Мертенса и Кунца, приглашенных для участия в наших экспедициях, письма, коими те отказываются от сопутствия с нами, ибо им, видите ли, было дано очень мало времени для заготовления всего нужного к сему путешествию и чтобы потом поспеть в Копенгаген к нашему приходу. Вот так-то, Андрюша! Без ножа зарезали…
- Кто его знает, может быть и так, - задумчиво произнес тот, - а вполне возможно, что им и "порекомендовали" отказаться от участия в экспедициях, чтобы если и не сорвать их, то хотя бы значительно ослабить.
- Может быть и так… Вполне может быть. Тогда тем более преступно! - опять начал "заводиться" Фаддей Фаддеевич. - Засели в Академии наук эти иноземцы-академики с толстыми задами и, знай, гнут свою линию. Им, видишь ли, в экспедициях обязательно надобны немецкие натуралисты, коим дороги лишь их амбиции, а интересы нашего Отечества им как-то и ни к чему. Ведь были же кандидатуры двух студентов по естественной истории, знающих, толковых молодых людей, готовых идти с экспедициями хоть на край света. Так нет же, предпочтение отдали каким-то немецким натуралистам, которые, видите ли, по их мнению, являются более знающими, а на самом деле оказавшимися просто трусами, испугавшимися опасностей плавания в полярных льдах.
Ну ладно, Петр Первый заманивал в Россию иноземных ученых, потому как просто-напросто не было своих. И это было оправдано. Но за сто лет появилась уже своя, российская поросль, а пробиться ей в свою же, российскую, Академию наук практически невозможно. Спасибо Михаилу Васильевичу Ломоносову, благодаря которому наконец-то среди академиков стали появляться русские имена. Но ведь Ломоносов-то самородок, талант от Бога…
- Не будь протекции всесильного графа Шувалова только и видели бы мы Михаила Васильевича в академии со всеми его талантами, - перебил разгоряченного Фаддея Фаддеевича Андрей Петрович.
- Кстати, ты, случайно, не состоишь с ним в каком-либо родстве? - как бы невзначай спросил тот.
- Нет, у нас разные родовые корни. Просто однофамилец.
- Жаль. Очень жаль. Ведь трудно же своим лобиком пробивать себе дорогу в жизни. Хотя пробивали же, Андрюша! Взять хотя бы Федора Матвеевича Апраксина, петровского генерал-адмирала, или, допустим, Александра Даниловича Меншикова, или, наконец, светлейшего князя Григория Александровича Потемкина…
- Светлейший князь, как известно, пробивал себе дорогу не только одними талантами, - улыбнулся Андрей Петрович.
Фаддей Фаддеевич хохотнул.
- Одно другому не помеха. Дай бог, нам с тобой, Андрюша, обладать такими же способностями…
- Не плачься, Фаддей, ты и так многого достиг. А найдешь Южный материк - войдешь в историю.
- В историю я, может быть, с Божьей помощью и войду, а вот тебе, Андрюша, похоже, уж точно придется исполнять обязанности натуралиста. Правда, я сразу же попросил барона Николаи постараться отыскать в Копенгагене охотника занять эту должность. И он обещал исполнить мою просьбу, - попытался успокоить его Фаддей Фаддеевич.
- Ну что же, Фаддей, нам остается только ждать, - заметил Андрей Петрович, - ведь утопающий хватается и за соломинку…
* * *
Однако уже перед самым выходом экспедиции из Копенгагена посол объявил, что хотя и нашел одного молодого натуралиста, который согласился на сделанное ему предложение, но родственники не решились его отпустить и увезли на время за город. Последняя надежда рухнула… И перед друзьями во всей своей безысходности встал извечный русский вопрос: "Что делать?"
Фаддей Фаддеевич в глубокой задумчивости мерил шагами адмиральскую каюту, ища выход из создавшегося, казалось бы, на ровном месте глупейшего положения.
- Эх, был бы с нами Григорий Иванович… - почти с тоской мечтательно промолвил Андрей Петрович. - Какие бы тогда могли быть вопросы? У меня в экспедиции в Новую Зеландию был швейцарский натуралист Георг Вильгельм. Ты, Фаддей, видел у меня дома его рисунок с вождем туземцев, - тот согласно кивнул головой. - Неплохой был ученый, но я бы при всем желании не смог бы поставить его рядом с Григорием Ивановичем.
При этих словах Фаддей Фаддеевич оживился.
- Наш друг господин Лангсдорф сейчас генеральный консул в Рио-де-Жанейро, - Андрей Петрович удивленно вскинул брови. - Да, да, Андрюша, это так. Дай Бог, мы с ним еще встретимся. Но ты с ним, как я хорошо помню, участвовал и в восхождении на Тенерифский пик, и в обследовании Нукагивы. Поэтому я предполагаю, что ты успел за это время многое почерпнуть из его энциклопедических знаний. Кроме того, ты приобрел неоценимый опыт, обследуя со своей экспедицией залив Аляска, за что, кстати, в купе с результатами вышеперечисленных мною путешествий, тебя и избрали почетным членом Петербургской академии наук. Да и Южный остров Новой Зеландии успел посетить явно не из любопытства. А твои выводы по возможности обнаружения Южного материка с использованием разработанных тобой признаков, окончательно убедили меня в том, что ты, Андрюша, вполне готов для выполнения обязанностей натуралиста нашей экспедиции. Я могу оформить это и приказом как совместительство.
- Молодец, Фаддей, завидую тебе! Вначале ты сосватал меня быть твоим помощником по ученой части, на что я был вполне согласен, а теперь пытаешься мной заткнуть дырку в штатном расписании экспедиции, образовавшуюся благодаря в том числе и тебе как ее начальнику.
- Ты не справедлив, Андрюша, прекрасно зная, что у меня просто не было времени заниматься этими вопросами!
- Не лукавь, Фаддей! Ты был настолько рад тому, что тебя назначили начальником экспедиции, что боялся настаивать на своем мнении при решении тех или иных вопросов, чтобы не испортить отношения с начальством. Однако ты нашел время, чтобы доказать необходимость введения должности своего заместителя по ученой части и сохранить ее именно для меня, так как ты был в этом лично заинтересован. Но ты не настаивал на том, чтобы взять в экспедицию хотя бы одного натуралиста из числа русских студентов по естественной истории. Ведь так?
Фаддей Фаддеевич тяжело вздохнул.