- Как мне кажется, Андрюша, господин Кильхен мог бы разориться и на мадеру, - наклонившись к Андрею Петровичу, негромко, но с явным сожалением, сказал Фаддей Фаддеевич.
- Мысль, конечно, неплохая, - улыбнулся тот, - но ведь ему надо было подумать и о спуске с гор к каретам…
- Именно это я и имел в виду, - парировал капитан. - Разве не видишь, что подвели верховых лошадей.
- Вижу, конечно, но на всех-то не хватит.
- Вот в этом-то как раз и скрыт глубокий смысл: хочешь спускаться пешком - не употребляй мадеру, и наоборот.
Андрей Петрович удивленно глянул на него.
- Ты, Фаддей, похоже, и без мадеры уже себя прекрасно чувствуешь? Не так ли?
- Да ну тебя!.. - обиделся капитан.
Пока же все отдыхали после сытного обеда, наслаждаясь прекрасным видом водопада, живописец экспедиции капитан-лейтенанта Васильева запечатлел его на холсте.
* * *
На обратном пути все опять растянулись, так как одни ехали верхом, как, например, наши неразлучные друзья, в то время как другие предпочли спускаться непременно пешком, как, к примеру, лейтенант Лазарев. Однако при каждом подъеме он предпочитал держаться за хвост лошади Беллинсгаузена, экономя тем самым значительные силы.
Тем не менее, преодолев около пяти миль, путешественники сели в кареты и благополучно прибыли в гавань, где сердечно распрощались с вице-консулом Кильхеном, поблагодарив того за доставленное удовольствие, и разъехались на ожидавших их катерах по своим шлюпам.
Глава 3. Первые открытия
Гостеприимный Рио-де-Жанейро остался за кормой, и уже в океане был отслужен молебен об испрошении благополучного и успешного окончания предстоящего плавания, для чего с "Мирного" прибыли офицеры и священник во главе с лейтенантом Лазаревым.
Однако погода не баловала мореплавателей, и волнение океана было значительным. Временами шли дожди, а на юге в темное время полыхали зарницы и даже иногда слышались далекие раскаты грома. Капитан был вынужден убавлять количество парусов и брать их на рифы, чтобы не потерять из вида "Мирный", который шел в кильватере флагмана.
И все-таки на пятые сутки на зажженный на "Востоке" ночью фальшфейер "Мирный" не ответил. Не был виден он и на рассвете. Беллинсгаузен еще убавил парусов, а после полудня не выдержал и изменил курс на сближение с предполагаемым местом нахождения "Мирного". И примерно через час нервного ожидания, когда пасмурность несколько "прочистилась", капитан перекрестился, а шлюп огласился радостными криками "ура!" - показался "Мирный", идущий под всеми парусами.
Не успели шлюпы сблизиться, как с юго-запада налетел шквал с дождем и градом. Благо, что по команде вахтенного офицера успели взять рифы на парусах, но матросы вахтенной смены в мокром насквозь платье уже выбились из сил, и Фаддей Фаддеевич приказал им сменить платье на сухое и выдать по стакану пунша, как он выразился, "для подкрепления".
С этого времени шлюпы стали сопровождать малые буревестники разных цветов и оттенков, иногда во множестве летавшие вокруг.
* * *
В 11 часов 3 декабря вахтенный лейтенант Игнатьев послал рассыльного доложить капитану, что впереди виден бурун. Тот позвал с собой на мостик и Андрея Петровича.
- Наверное, это тот берег, который мореплаватель Ла-Рош усмотрел в 1675 году, - обрадовано пояснил Фаддей Фаддеевич.
Однако, когда подошли к буруну поближе, то увидели, что это не берег, а огромный мертвый кит, о тело которого и разбивались волны, окруженный множеством птиц, летающих, плавающих и на нем сидящих.
- Вот тебе и берег! - раздосадованно воскликнул капитан.
- Не огорчайся, Фаддей! - успокоил его Андрей Петрович. - Это тоже удача! Вон сколько птиц в одном месте в открытом океане! Пошли туда на шлюпке кого-нибудь из офицеров со штаб-лекарем Берхом, может быть, и подстрелят какую для нашей коллекции.
Капитан утвердительно кивнул головой, загораясь охотничьим азартом.
И действительно, мичману Демидову удалось подстрелить одного альбатроса темно-бурого цвета, но с белой шеей и низом. Когда того замерили на палубе, то удивились - при длине тела 2 фута 8 дюймов (0,81 метра) размах крыльев от одного конца крыла до другого был равен 7 футам 6 дюймам (2 метрам 30 сантиметрам), то есть почти в три раза больше!
- Вот это экземпляр! - восхищенно воскликнул старший офицер. - Ай да мичман! Ай да молодец!
Демидов, совсем еще молодой человек, зарделся от похвалы.
- Хороша добыча, Дмитрий Николаевич, ничего не скажешь! Спасибо вам за удачный выстрел! - подтвердил и Андрей Петрович. - Но не лишним будет знать, что размах крыльев у белых альбатросов может быть почти в два раза большим. Потому-то альбатросы могут часами без единого взмаха крыла парить над океанами и даже в бурю, получив за это второе свое название - буревестники, - щеголял он знаниями, почерпнутыми из книг Григория Ивановича. - Вы не огорчайтесь, мичман, - увидев досаду на его лице и переждав удивленные возгласы любопытствующих моряков, продолжил Андрей Петрович, - слава Богу, что вы добыли именно этот экземпляр, а то что бы мы делали с чучелом такого гигантского размера?
Отыскав среди улыбающихся матросов своего вестового, подозвал его.
- Вот тебе птица, Матвей. Только не вздумай делать чучело с распростертыми крыльями. Нам его и хранить-то будет негде. Может быть, когда-нибудь, - задумчиво сказал Андрей Петрович, - и сделаешь это чудо… Но уже в Петербурге, - добавил он.
Глаза Матвея вспыхнули радостными огоньками.
Когда же через два дня лейтенант Лазарев собственноручно подстрелил белого альбатроса с размахом крыльев 10 футов и 7 дюймов (почти 3 метра с четвертью), то его тоже доставили на "Восток" в "мастерскую" Матвея, то есть в его тесную каморку.
* * *
При приближении к сорок пятой широте ежедневно видели стаи птиц, большие косяки рыб и плавающие водоросли, что обычно принимают за признаки близости земли. Фаддей Фаддеевич снова оживился.
- Понимаешь, Андрюша, есть сведения, что именно на этой широте мореплаватель Ла-Рош, о котором я тебе уже говорил, открыл остров Гранде. Однако ни Лаперуз, ни Ванкувер, в разные времена и в разных местах этой широты искавшие этот остров, так и не обнаружили его. Может быть, повезет нам? Чем черт ни шутит…
- Может, и повезет, - приободрил его Андрей Петрович, понимая желание друга сделать свое первое открытие, - почему бы и нет?
Погода стояла ясная, и горизонт хорошо просматривался во всех направлениях не менее чем на пятнадцать миль (более 27 километров). Время шло, а остров все так и не появлялся. И капитан с каждым часом становился все более и более удрученным.
- По-моему, мы ищем иголку в стоге сена, - признался он Андрею Петровичу. - Ведь Ла-Рош возвращался из Южного Ледовитого океана и, огибая мыс Горн с восточной стороны в позднее время года, в апреле месяце (который соответствует октябрю в северном полушарии), попал в жестокий шторм, которым в течение трех суток был увлечен на север. Отсюда и ошибка в счислении, учитывая при этом, что это было почти полтора века тому назад. Когда же погода прояснилась, он через некоторое время и обнаружил остров, считая, что находится на сорок пятой широте, а долгота была вообще не определена.
Вообще-то все обретенные испанцами острова, что подтверждено другими мореплавателями, означены на картах ошибочно не только на несколько градусов по долготе, но даже и по широте, а от того таковые обретения испанцев отыскивать весьма трудно. Поэтому, прокладывая курс одним меридианом, можно только по счастью попасть к сему острову.
"Если таковой вообще существует", - хотел добавить Андрей Петрович, но воздержался.
- А посему менять курс не будем, дабы не тратить драгоценное время на поиски острова-призрака, - твердо решил капитан. - Пусть этим занимаются другие, если у них будет желание, - добавил он, подмигнув другу и как бы продолжая его мысль.