– Ты сомневаешься в моих словах, Жорж? Спасибо тебе за это! Но я говорю правду, клянусь тебе! Альберт ни в чем не виноват. Господи, Господи, если уж нужно кого-то карать, то карай меня! Я живу им, он – моя душа… Выслушайте меня, господин де Клар! Выслушайте меня, мое дитя, дорогое мое дитя! Знаешь ли ты, сколько слез я пролила возле ваших двух колыбелей? Но я не хотела, поверьте, совсем не хотела красть ваше имя, ваши титулы, ваше состояние! Но чего же я добивалась? И чего добиваюсь сейчас?
Она резко откинула голову назад, вырвавшись из объятий Жоржа, и вскричала с тоской:
– Не знаю! Я не знаю! Я погибшее создание! Альберт умрет – вот все, что я знаю. И я не могу его спасти даже ценой моего бедного разума!
Она замолкла. Молчал и Жорж.
Когда она вновь заговорила, голос ее был едва слышен:
– Жорж, – сказала она, – сын мой, могу ли я надеяться на вас? Я люблю вас. Горе, которое я вам. причинила, едва не стоило мне жизни. Но то, как я обожаю Альберта, невозможно выразить словами. Альберт! Он гордость моя, он мой господин! Презирай меня, Жорж, презирай, ибо я это заслужила, но только спаси его! Молю тебя, верни мне моего сына, верни мне мое сердце!
И она упала на колени перед Жоржем, который тоже стоял на коленях и не успел ей помешать. Поистине, сцена была душераздирающая, достойная того, чтобы быть увековеченной скульптором.
Жорж рыдал – по-детски, захлебываясь слезами.
Наконец, немного успокоившись, он поднял мать и усадил ее в кресло. Он покрывал ее лицо поцелуями, Повторяя:
– Но я давным-давно знаю это! Давным-давно! И люблю его почти так же, как любишь его ты, но только ради тебя и только благодаря тебе… Матушка, я люблю тебя так же, как ты любишь его!
Она посмотрела на него с изумлением и восхищением.
Он рассмеялся и продолжал:
– Имя, титулы, состояние – все это, возможно, и принадлежит мне, но разве можно отнять у него благородство, красоту, гордость?
– Нет-нет! – принялась горячо спорить с сыном герцогиня. – Ты благороднее его, ты красив, добр, ты достоин своего имени, своего богатства…
Жорж сказал:
– Если все это и вправду принадлежит мне, то я готов завтра же отдать вам…
– Нет! Мы не примем такой дар! – возразила госпожа де Клар.
Он сел подле нее, и голос его был исполнен искренней нежности, когда он сказал:
– Матушка! Все думают, что герцог он, и я тоже так думаю. Не надо убеждать меня в обратном Я не смею не верить вам, и все же готов поклясться, что герцог он.
Анжела жестом попросила его замолчать.
– Я благодарю вас, сын мой, но обсуждать тут нечего. Поговорим лучше о другом. Итак, вы по доброте душевной, не ставя себе это в заслугу, предлагаете нам с Альбертом свое состояние, принадлежащее вам по праву. Однако поймите, умоляю вас: мы в нем не нуждаемся, ибо для нас сейчас главное – это сохранить жизнь. Есть вещи, которые дать невозможно.
– Я не знаю ничего в мире, что я не отдал бы вам, матушка! Неужели я вам настолько чужой, что вы должны умолять меня?!
Она взяла его руку и поднесла к губам.
– Что вы делаете?! – вскричал он.
Она обняла его и повторила дрожащим голосом:
– Есть вещи, которые дать невозможно… Ты ведь сказал, что она любит тебя?
Жорж опустил голову.
Госпожа де Клар, пожирая его взглядом, прошептала:
– Теперь ты и сам понимаешь, что предлагаешь нам невозможное.
Оба умолкли.
Наконец Жорж прошептал:
– Любящее сердце не обманешь. Она боится вас, матушка, и вчера вечером я сказал ей: "Дай Бог, чтобы мне не пришлось выбирать между тобой и моей матерью!"
XXII
ЖЕРТВА
Прошло несколько минут. Госпожа герцогиня де Клар и ее сын по-прежнему сидели друг подле друга, и голова Анжелы покоилась на плече Жоржа. Она слышала, как бьется его несчастное, но благородное сердце.
– Я не знаю ее, – говорила герцогиня, – но я ее ненавидела, потому что она была приманкой – приманкой для вас двоих. Ты сказал мне, что она была рабой, – и я простила ее. Ты сказал, что она спасла тебе жизнь в Бретани, – и я благословила ее. Она ведь красива, не так ли? Да, конечно, раз Альберт ее выбрал… Мой Жорж, бедное мое дитя, никогда и ни от кого еще не требовали подобной жертвы…
– Но вы ошибаетесь, матушка, когда говорите о жертве, – тон Жоржа стал теперь суровым и холодным. – До сих пор я полагал, что люблю Клотильду, и может быть, так оно и есть. Однако никогда прежде не решался я заглянуть в глубины своего сердца…
– Не старайся уменьшить мою благодарность! – вскричала Анжела.
Некая горестная мысль омрачила красивое лицо Жоржа.
– Я боюсь заглянуть в эти глубины, – прошептал он.
Герцогиня же продолжала:
– Альберт не похож на тебя, он растрачивал свою юность на безумства и прихоти, и я надеялась, что его обойдет беда, обычная для слишком чувствительных людей: любовь. Но я обманулась в своих ожиданиях. Ловушка, в которую ты угодил, была расставлена на улице Виктуар, в доме девиц Фиц-Рой, и если бы не ты, не твоя братская преданность, его бы арестовали за убийство. Эта девушка, Клотильда, отвергла его, потому что любит тебя, – и вот спустя всего несколько недель Альберт изменился до такой степени, что я то и дело восклицаю в горестном изумлении: Господи, да он ли это? Ты же помнишь, каким он всегда был живым, веселым, остроумным, полным сил: он всегда был готов на любую проказу… жизнь била в нем ключом. Однако муки неразделенной любви быстро довели его до изнеможения. Молчаливый, мрачный, отчаявшийся, он так исхудал, что я стала опасаться за его жизнь; мне даже показалось, будто его отравили. Доктор Абель, который чудесным образом исцелил твои раны, отступил перед его недугом, хотя…
Она запнулась. Казалось, она боится сказать лишнее.
– Хотя доктор с отцовской нежностью любит Альберта, – закончил Жорж ее мысль.
– Да, он любит вас обоих, – подхватила Анжела. И это было правдой.
– Но, матушка, как же вы допустили, чтобы болезнь зашла так далеко? – спросил Жорж.
– Тайну моего несчастного Альберта я узнала только этой ночью, – ответила Анжела. – Разумеется, кое о чем я догадывалась и раньше, однако свое сердце он раскрыл мне лишь вчера, когда сказал: "Сегодня подписали контракт, не так ли? Я чувствую себя так, будто они подписали мой смертный приговор". И прибавил: "Когда я вошел нынче в спальню Жоржа, в моем кармане был нож…"
– Боже! – с ужасом воскликнул Жорж. Анжела закрыла лицо руками.
– Напрасно я это сказала, – пробормотала она. – Ведь мальчик собирался убить себя. Я в этом совершенно уверена.
– Бедный, бедный мой брат! – воскликнул Жорж, и слезы показались у него на глазах. – Вы хорошо сделали, что рассказали это, матушка. Как же он страдает, как глубоки его муки… но он не нанес мне удар, нет! Напротив: он по обыкновению был очень добр и нежен со мной…
Жорж посмотрел на госпожу де Клар.
– Я отдал бы жизнь и за меньшее, – сказал он полушутя.
И, видя испуг в материнских глазах, прибавил:
– Я выразился неудачно, я не хочу вас огорчать…
– Это было бы первым моим огорчением, которое ты мне доставил! – воскликнула Анжела в искреннем порыве чувств.
– Матушка, – прервал ее Жорж, – я нахожусь в затруднении и ума не приложу, как мне поступить. Вы считаете меня героем, а я между тем испытываю почти что угрызения совести. Я хочу, чтобы вы знали: моя возможная скорая женитьба…
Герцогиня перебила его, спросив взволнованно:
– Ты полюбил другую женщину?
Жорж насупил брови и тихо ответил:
– Если бы такое случилось, я постарался бы вырвать эту любовь из своего сердца. Я не знаю, принадлежу ли я к семейству де Кларов, но я – человек чести, и я бы не воспользовался своей преданностью Альберту и вам как предлогом, чтобы забрать свое слово, данное благородной и прекрасной девушке, – девушке, которая мне доверилась. Я дурно поступил, когда сказал, что готов отдать вам жизнь, ибо такие слова не произносят вслух. Никому не позволено добровольно покидать мир и оставлять по себе траур и слезы. Но ничто на свете не может помешать мне пожертвовать ради вас, матушка, своим счастьем!
Он произнес это очень просто и поднес к губам руку Анжелы. Однако та, кажется, не расслышала доброй половины слов своего по-рыцарски благородного сына, ибо в этот момент по песчаной аллее катила карета.
– Альберт! – воскликнула герцогиня. – А мне еще столько нужно было тебе сказать!
(Время пробежало так быстро, потому что этим двоим предстояло разгадать множество загадок.)
Но вот приехал Альберт, и Анжела вновь могла думать только о нем.
– Значит, мы договорились, – торопливо заговорила герцогиня, – ты возьмешь назад свое слово. Жорж, дорогой мой, ты совершишь чудо и вернешь брата к жизни, но… как бы это точнее сказать… Ты, конечно, сделаешь все, что от тебя зависит, но в твоих ли силах сделать так, чтобы бедного мальчика полюбили?..
Она смотрела на Жоржа с волнением и мольбой.
Жорж все понял.
Он помолчал, а потом задумчиво проговорил:
– Хорошо, матушка, я постараюсь помочь Альберту.
О, бедная, милая, добрая Клотильда!..
– Но только, – прибавила Анжела, – нельзя, чтобы он хоть что-то заподозрил…
– Разумеется! – согласился Жорж с печальной улыбкой. – Я прошу вас довериться мне во всем, госпожа герцогиня. Поверьте: я умею быть деликатным… Однако не боитесь ли вы, что брат осудит меня за пренебрежение Клотильдой?
Тут маленькая дверь, расположенная слева от алькова, отворилась, и в спальню вошел Альберт. Он был так бледен, что герцогиня не смогла сдержать жалобного стона.
Жорж встал.
При виде брата Альберт отпрянул, будто его ударили хлыстом.